Игорь БЕЛЫЙ - Заговор Сатаны. ИСПОВЕДЬ КОНТРРАЗВЕДЧИКА
Он меня обнял и дрожащим голосом сказал: «Ты же ничего в жизни кроме холода и голода не видел, откуда в тебе такая силища? Спасибо!»
Время, как хороший сон, бежит незаметно: проснулся, а этого счастья, которое видел во сне, уже нет! У меня время наоборот стало тянуться медленно, мне надо¬ ело играть лицемерно-влюбленного, я ждал конца спектакля. Я знал, что он будет интригующим, этот спектакль, но закончится не здесь. Раза два мы ездили в Ташкент с Хелен Бреун, и однажды, покушав в ресторане «Октябрь», на выходе из него, мы встретили «дядю» Хелен Бреун, которого должны были арестовать в Самарканде. Я не показал вида, что удивлен; обнялись, как старые знакомые, но в уме у меня промелькнуло: вот он и пришел, день нашего расставания с Хелен Бреун.
«Дядя» сразу начал нас возвращать в ресторан: «Пойдем, проведем несколько ми¬ нут вместе». Хелен Бреун была бледна, как стена после вторичной побелки, но я быстро поправил это положение. Говорю Хелен: «Вы пока с дядей проведите время в ресторане, я смотаюсь в Янгиюль, это два, от силы два с половиной часа, и подъеду к вам. «Правильно», – подхватил «дядя». Тогда Бреун говорит: «Я кое-что возьму из кабины, не подумай, что я тебе что-то не доверяю». Она подошла к кабине, тысяч двадцать рублей сунула под сиденье и пошла: «До встречи!»
Кто же такой был этот «дядя»? Это бывший житель Одессы, Ташкента, Алма-Аты – Лев Вайнович. Хелен Бреун подошла к ресторану, утерла глаза платочком, не оглянувшись на меня, вошла в ресторан. Я постоял минут пять и поехал в Янгиюль, хотя делать там мне совершенно было нечего. Едва закончились трамвайные пути, я развернулся, заехал на почту, связался с Александром Васильевичем и все ему доложил. Он поблагодарил меня и сказал: «Ты возвращайся сюда, а с ними в том же самолете полетят Курбатов и Хаджиев, ее фотография и фотография ее «дяди» есть у них и у работников Ташкентского аэрофлота тоже».
Итак, Хелен Бреун после ресторана (а это было двенадцатого февраля пятьдесят второго года) и до двадцать третьего марта я больше не видел. Из Ташкента я заехал к Александру Васильевичу в Чимкент, и сразу мы на моей «полуторке» поехали в Ивановку, в Тюлькубасский райвоенкомат. Автомобиль я оставил в автобазе, даже никого не предупредив.
В марте 1952 года я был призван в армию, в г. Миха-Цхакая, в строительную часть, шофером. На третий день меня отпустили в увольнение в город Цхакая, в котором Хелен и ее «дядю» «пасли» со дня прилета их в Тбилиси Курбатов и Хаджиев. К слову скажу, что они меня уже навестили в части и все мне рассказали. Город Миха-Цхакая был небольшой сам по себе, но в нем жило много военных, постоянно работала и танцплощадка, и кинотеатры. Ребята видели Хелен: и в кино вместе с «дядей» и на танцах, где она была одна и очень быстро ушла. Было точно установлено ее местожительство в Цхакае. И известно, что она ездила однажды в Батуми на встречу к Барамии вместе с «дядей». Барамия появлялся в Цхакае, и Бреун с ним уезжала в Тбилиси. Я слушал и думал: «Да, эта пьеса похоже подходит к своему основному содержанию – за Тбилиси появится Москва». Первый свой день увольнения я провел как турист в по¬ темках в тайге. Города совсем не знал, ходил один и все подмечал: небольшой базар¬ чик, пиво на разлив, вино-водочный магазин, торговля вареной кукурузой и виноградным вином на улице. Здесь и орехи, и еще что-то, ранее мне мало знакомое. Кинотеатр, танцплощадка, волейбольная площадка, иду дальше и… глазам своим не веря, в десяти шагах от меня стоит как вкопанная Хелен Бреун! Думаю: «Узнала меня или нет?» Я за последнее бездельное время так растолстел, что, глядя в зеркало – сам себя едва узнавал! Я остановился, она зашагала ко мне:
– Ты это или нет? Если ты, то как здесь оказался?
Я стыдливо смотрю на свои кирзовые сапоги и солдатское убранство:
– Да вот, – говорю, – а как ты сюда попала? Я два дня ездил по Ташкенту – тебя искал, и к ресторану приезжал, и в Каучук – нет! Что случилось? Думал с ума сойду, а тут эту робу всучили. Думал в Морфлоте служить, а попал…
– Это судьба, – говорит она, – какая разница, где служить, все равно время службы закончится, и мы уедем отсюда.
– Как ты сюда попала?
И она, сквозь слезы и рыдания:
– Как ящик, как мешок, как, как…
Оказалось, ей «дядя» предложил немедленно выехать в аэропорт и улететь в Тбилиси.
– Если я его не послушаю, то он меня разоблачит – наговорит, что я и та и эта… меня посадят, а там он найдет бандитов и пристрелит меня! Вот так я и оказалась в Миха-Цхакая. Он тоже здесь часто бывает, и если он нас встретит вместе, то нам не жить.
Мы договорились, где нам завтра встретиться, и разошлись. Я связался с Александром Васильевичем, все ему рассказал.
Он сказал: «Следи за «дядей» и Барамией. Люди к вам вылетают. Как они будут вместе, сразу их арестуйте, но большого шума не делайте. Барамию уже давно ждет трибунал».
На второй день при встрече Бреун сказала, что завтра «дядя» вызывает ее в Батуми.
Я сказал: «Езжай, я там тоже буду». В Батуми мы приехали не с ней, а с Курбатовым, Глотовым и Минченко. Мы увидели встречу «дяди» с Бреун и ее отъезд в кортеже легковых автомобилей Барамии.
После этого мы с ней раз пять побывали в Батуми, а главное – у дома, где поселился Лев Войнович – связной между Барамией, Берией, Бреун и турецким представительством в Москве. Числа десятого апреля Бреун не пришла на то место, где мы назначили свидание. Маглоперидзе посетил через два дня «тетю», где она проживала. «Тетя» сказала, что Хелен уехала жить в Тбилиси. Прав был Курбатов, который сообщил, что видел ее на футбольном матче. Я быстро связался с Александром Васильевичем, он прилетел в Тбилиси. Дело приближалось к аресту Барамии и Войновича, раскрывался и Берия.
Александр Васильевич своими путями и находчивостью организовал футбольный матч на кубок Закавказского военного округа. Меня включили в гарнизонную команду Цхакая. Запамятовал я день матча, но я тогда увидел впервые Мишу Месхи в одной из гарнизонных команд. Мы вышли на поле против кутаисского гарнизона, я пробегал весь первый тайм, но на трибунах ее не увидел. Увидел с биноклем Маглоперидзе, а ее нет. Так и закончился первый вялый тайм.
Когда вышли на второй тайм игры, то мне просто улыбнулось счастье: Володя Борисюк бросил с правого фланга мяч мне почти на ногу и я, никем не прикрытый, навалившись всей дурью, ударил по мячу так, что у самого в ушах зазвенело.
И через этот звон услышал радостный визг Бреун – она меня приветствовала с шестого ряда восточной трибуны – мяч был в воротах! Потом меня сбили в штрафной, но одиннадцатиметровый забил Володя Борисюк. Меня же вынесли с травмой. Бреун была обнаружена. На второй день были арестованы Барамия и Войнович. Хелен Бреун уехала в Москву, но уже не без хвоста. Дней через десять меня с Александром Васильевичем пригласили в Москву к Г. К. Жукову.
В Тбилиси быстро сшили форму старшего лейтенанта, нацепили кое-какие железки, впервые одел я хромовые сапоги и офицерскую форму. Заглянул в зеркало, а там какое-то чудище, уже и след простыл от рядового солдата. Получаю удостоверение с гербом, на корочке написано – старший лейтенант СВПК СССР
В Москву прилетели к вечеру, но сразу же поехали к Г.К. Жукову. Это было в конце апреля 1952 года. Там сидели генералы Гречко, Устинов и кто-то еще.
Мы зашли, отдали честь, доложили о прибытии, по-мужски – всей компанией пригубили грамм по двадцать коньячка за знакомство. Гречко, Устинов и другие ушли, мы остались втроем. Жуков поднимается, подходит ко мне с погонами капитана, лично цепляет их мне на плечи и жмет руку. Поздравил меня и Николай Васильевич. Г. К. Жуков меня пригласил к одиннадцати часам на завтра, идти знакомиться со Сталиным, и как сказал Жуков: «Он пожелал с тобой познакомиться». Потом Георгий Константинович спросил:
– Где решил свой ночлег организовать?
– У меня в Москве много родных и хорошо было бы, если меня какая-нибудь машина подбросила бы к дяде Сереже – это в домах мясокомбината Микояна, – я показал адрес.
– Хорошо, – сказал Жуков, – и скажешь этому же водителю, чтоб он за тобой без опоздания завтра заехал по этому же адресу.
Через три минуты зашел капитан, доложил о своем прибытии. Жуков ему сказал:
– Сейчас отвезите капитана по адресу, который он вам скажет, завтра заедете за ним утром, и чтобы к одиннадцати были у меня. Мы козырнули и ушли.
Дядю Сережу Сластенина, к которому я ехал ночевать, я видел один раз, сразу после войны. И, разумеется, он меня не узнал, чуть было не отправил назад. Показал я ему удостоверение, он еще больше расстроился:
– Таких родных по фамилии Белый… у нас в роду не было… евреев.
– Но я шофера отпустил и сказал:
– Я и на улице переночую, но к Георгию Константиновичу Жукову к одиннадцати утра попаду.
Потом спрашиваю:
– У вас альбом с фотографиями есть?
