Юрий Волошин - Казаки-разбойники
– Вы убедились, что я поступаю справедливо. Но нам потребуются и общие деньги. Мы еще не соединились со своими. Предлагаю отдать на общие нужды по два талера. С меня пять.
Это не вызвало ни у кого возражений. Дело нужное и необходимое. А Боровский добавил, хитро усмехнувшись:
– И постарайтесь молчать об этом, казаки. Это ни к чему совсем, трепаться языками про наши дела. Они лишь наши, и другим нечего о них знать.
– Понятное дело, пан сотник! Мы согласны!
– Лука, ты все равно вина не принимаешь, так тебе особое задание. Пока мы тут будем пировать, ты отдохни и хорошенько выспись, а потом мы тебя разбудим – встанешь на стражу. Мало ли что! Иди ложись.
Юноша было немного обиделся, но потом решил, что это не очень-то и плохо. Он устал, глаза и так слипались. Лука отправился в одну из келий, где завалился на жесткое монашье ложе и спал, пока его не подняли.
Казачья полусотня утром с веселым гомоном, нагруженная снедью и вином, тронулась дальше. Лука вызвался править парой лошадей, запряженных в повозку. Он решил, что его кобыле лучше идти в поводу, чем тащить седока по топким дорогам.
Они сильно привязались друг к другу – юноша и лошадь. Он подкармливал ее корочками хлеба с солью, не жалел ничего, вот и теперь припрятал лишний мешок овса для своей любимицы. Боровский уже два раза предлагал продать ему кобылку.
– Нет, пан сотник, – отнекивался Лука. – Лошадь не продается. Эта моя Нэнька, как я ее назвал, уже многое понимает, и я не могу ее продать. Простите, пан сотник.
И теперь Лука нет-нет да и оглядывался на свою красавицу, бредущую за телегой. Та поводила острыми ушами и косила фиолетовый глаз по сторонам.
Полусотня медленно продвигалась на северо-восток среди буйства весны. Деревни по сторонам дороги были полупусты. Там работали почти сплошь женщины и дети, и то лишь на огородах. Только в редких местах кое-где зеленели хлеба.
Сотник Боровский часто оглядывал местность в подзорную трубу, добытую в монастыре, а Лука с вожделением взирал на это. Ему так сильно хотелось взглянуть в эту диковинную трубу, что часто настроение его портилось после таких обзоров сотника. Он мечтал о такой трубе и постоянно искал ее в тех деревнях, которые они миновали.
Так прошло дней десять. Продовольствие уже подходило к концу, надо было искать источник его пополнения.
– Версты три до деревни, – молвил сотник, просмотрев с пригорка местность. – Попробуем отыскать харчи. Авось повезет. Казаки, – обернулся он назад, – будем проезжать лесок, так держаться настороже.
Въехали в лесок, протянувшийся на полверсты в ширину, отделявший деревенские угодья. Огромные дубы, вязы, сосны величаво шелестели молодой листвой. Дорога, малоезженая в это смутное время, уже зарастала бурьяном. Место казалось глухим и мрачным. Казаки поминутно оглядывались, держа оружие наготове, прислушиваясь к посторонним звукам.
– Проклятье, засада! – закричал задний казак.
Все оглянулись назад, выхватив сабли и опустив пики. Там медленно, величаво падала большая сосна, загораживая отступление. И тут же с шумом и треском повалилась сосна спереди, ломая сучья и теряя иголки. С воплями и руганью на дорогу высыпали страшные, заросшие бородами мужики в рваных рубахах. Их оружием служили косы, серпы, топоры и вилы.
Они дружно бросились на казаков. Прозвучали первые выстрелы пистолей. С остервенением и те и другие рубились. Лошади визжали, топали, брыкались и падали, придавливая седоков и мужиков.
Казаки крутились волчками, отражая нападение и отстреливаясь из пистолей.
Лука успел вскочить на кобылу и едва отбил косу, как острия вил стремительно рванулись ему в бок. Ударом сабли, которая тут же переломилась, он немного изменил их путь, кафтан затрещал, распоротый, а обломок сабли ничего не мог уже сделать. Лука еще успел выхватить древко вил из цепких рук мужика, не ожидавшего такого. Удар в бедро чем-то твердым едва не вышиб Луку из седла.
Теперь он отмахивался вилами, как копьем. Мельком заметил замах топора в руке мужика, инстинктивно вскочил на прямые ноги и ощутил, как мощный удар, задев штаны, обрушился на заднюю луку седла. Нэнька присела на задние ноги, но устояла и вынесла Луку из этого ада. Здесь Лука отразил удар косы, зацепил нападавшего вилами, выхватил из-за кушака пистоль и выстрелил в грудь другого человека, нацелившегося копьем.
Пронзительный свист прекратил побоище. Мужики быстро отступили и так же стремительно их шумные шаги по подлеску затихли по обе стороны дороги.
Казаки огляделись. На дороге лежали тела людей, рядом дрыгала ногой смертельно раненная лошадь. Несколько человек были ранены и блажили, свои просили помочь, чужие – пощадить.
Казаки матерно ругались, спрыгивали с коней и осматривали раненых.
– Черт! – выругался сотник Боровский. – Потерять троих казаков! Словно настоящее сражение! Дьявольщина!
Его тоже зацепило, он зажимал колотую рану правой руки тряпкой, пропитанной кровью. Зло крикнул:
– Всех раненых в повозку! Быстрее перевязывайте – и в дорогу! До деревни с версту будет!
Лука с удивлением обнаружил, что не может стать на правую ногу. Бедро у него распухло и сильно болело. Под штаниной темнел огромный синяк. Он пощупал его, но ничего не обнаружил. Спросил подошедшего Якима:
– Ну-ка глянь, что там? Болит жутко!
Яким, в пятнах крови, опустился на колени и осторожно прощупал, не обращая внимания на вопящего друга.
– Не похоже на перелом, Лука. Просто сильный удар. Как же ты проморгал?
– Трое напали! Едва отбился! И саблю сломал! Что теперь без сабли я?
– Ничего, Лука! У нас трое убитых и раненые есть. Возьмешь одну из освободившихся. Однако слышишь приказ? Заряжай пистоли.
Убитых оттащили к обочине, раненых мужиков добили, а своих четверых наиболее тяжело раненных уложили в повозку.
Казаки быстро вырыли общую могилу и забросали землей убитых товарищей. Поставили крест из связанных палок, помолчали, пошептали молитву и тронулись дальше.
Деревня оказалась в два десятка дворов. Бедность и запустение торчали из всех щелей. Женщины, изможденные и худые, с озлобленными прищуренными глазами, с недоумением и страхом взирали на казаков.
Попытка узнать о возможности ночлега не увенчалась успехом. Бабы уже узнали, что произошло в лесочке, – было очевидно, что это их мужики напали на отряд. И теперь они обреченно ожидали погрома, пожара и насилия. Но им, казалось, это было безразлично.
– Никакого добра тут нет, казаки, – изрек сотник. – Но ночевать придется в деревне. Раненым нужно хоть денек отдохнуть и подлечиться.
А перед самым закатом трое казаков пригнали бычка из леса, поймав его на ужин. Боровский с облегчением вздохнул и впервые за день улыбнулся.
– Ужин у нас есть, казаки! Готовим его! И посмотрим раненых. Выставить стражу!
Большой костер пылал жарким пламенем. На жердине крутились куски говядины, а шагах в двадцати стояла толпа баб, которые глотали слюни, жадно втягивая ноздрями восхитительный запах жаркого.
Лука сидел около костра и следил за жарким. Он уже приспособил палку из вил и теперь мог ковылять с нею, не беспокоя ногу.
Он встретился глазами с молодой девкой лет двадцати на вид, хотя после голода и лишений она могла выглядеть и старше своих лет. В глазах стояла мольба. Даже в сумерках Лука обратил внимание, что девка хороша собой и пригожа, и грязные лохмотья на ней казались не такими ужасными.
Лука вернулся к костру, оглядывался несколько раз и даже улыбнулся ей. Ответа он не получил, но это его не оскорбило и не разозлило.
Он оглянулся по сторонам, схватил нож и быстро отрезал ломоть мяса от одного из кусков, завернул в два листа лопуха, бросил утверждающий взгляд на девку и спрятал кусок в два фунта за пазуху, ощущая горячее.
Девушка еще шире раскрыла глаза и инстинктивно подалась вперед. Лука с готовностью потряс ладонью, предупреждая опрометчивый шаг.
Он отрезал кусочек для пробы, подул, положил в рот, пожевал. Скоро будет готово, хотя можно есть и сейчас. Он покричал, созывая казаков, и еще отрезал кусок с ладонь.
– Казаки, ужин готов! Начинайте, а я пошел, – и он многозначительно кивнул в сторону стоящих баб.
– А ты не теряешься, хлопец! – усмехнулся один казак. – Смотри, возвращайся.
Лука усмехнулся и подошел, ковыляя, к бабам. Он смотрел на девицу и глазами приглашал погулять, придерживая выпирающий кусок на груди.
Она оглянулась по сторонам, ища поддержки у товарок. Те были невозмутимо суровы и молчаливы. Лука протянул руку, приглашая. Она колебалась недолго.
Когда они отошли подальше, а Лука при этом опирался на ее худое плечо, он достал мясо, отрезал кусочек и протянул к ее рту. Губы жадно потянулись, схватили, а зубы торопливо заработали. Луке стало жалко эту несчастную девушку, и он спросил, с трудом подыскивая слова, сколько ей лет. Она поняла с трудом и ответила, подтверждая слова пальцами.
