Дмитрий Володихин - Доброволец
Тут мне привиделось, будто в руках у Карголомского – не шутовская бумага от ружейной «порчи», а змея, свернувшаяся прямо у него в ладонях. Вот она пробуждается, открывает глаза, поднимает голову…
У Вайскопфа, минуту назад смеявшегося над незатейливой бумажонкой, остекленел взгляд. Подпоручик смотрел в одну точку. От веселости его не осталось и следа. Неожиданно Вайскопф пробормотал:
– А ведь и правда… Ни единой стреляной раны. Откуда-то узнали мужички-красноармейцы про его тайну, да испыряли штыками. Выходит, пуля не брала «товарища». Дай-ка мне сюда ее… Дай же!
Змея зашипела и выгнула туловище для броска…
Тут Блохин порывисто перекрестил бумагу.
Протянутая рука Вайскопфа безвольно опустилась.
– Зачем она тебе, Мартин? – брови Карголомского отразили крайнюю степень удивления.
– Пускай послужит настоящему делу. Неуязвимый боец в атакующей цепи, я полагаю, то самое, чего так не хватало нашей лейб-гвардии босоте.
– Вот это, Мартин? Да понимаешь ли ты, какая реникса попала нам в руки? Мои познания в еврейской письменности неприлично скудны, но даже их с избытком хватило, чтобы определить: вся еврейская часть документа представляет собой бессмысленный набор слов и букв, да еще скабрезный анекдот о бане, осле, и соседке раввина… А вот тебе начало так называемой «латинской» части: «Добрый рыцарь должен искупаться в горячем молока с добавлением кровь, потом прыгай три раза вокруг дуб с меч в рука. Потом добрый рыцарь прыгай спина вперед два раза и выпить настойка хелиобабус… не знаю, что это такое… и поклониться всем фраттери…»
– Однако вещь произвела некоторое позитивное действие на господина краскома… – вяло заупрямился Вайскопф. Из голоса его пропала недавняя твердость.
– А у меня, признаться, тоже сыщется талисман, – без тени иронии произнес Епифаньев. Сунув руку за ворот гимнастерки, он извлек оттуда старую китайскую монету на шнуре, продетом сквозь квадратную дырку в центре медного диска.
Взводный ухмыльнулся. На лице его читалась одна мысль: «Ох, дети мои, дети, куда вас дети…»
– Смею ли я поинтересоваться, зачем она вам? – холодновато спросил Карголомский.
– А на всякий случай. Говорят, помогает от болезней, а пуще того, от костных переломов.
– Запаслив, – одобрительно заметил Вайскопф.
Тогда Алферьев с ехидцей осведомился:
– Как же ты, калика, их носишь? Крест на левом сосце, а магическую висюльку – на правом?
Андрюха, не зная, как ответить, стушевался. Карголомский вновь окунулся в житомирскую эзотерику. А я, не отдавая себе отчета в том, что и кому говорю, забормотал:
– Как же вы допустили, что у вас столько грязи…
Слава Богу, меня не расслышали. Или не поняли. Лишь Вайскопф, да Никифоров бросили на меня взгляды, исполненные настороженного внимания.
Никифоров ответил:
– Кто – вы, тезка? Все мы по уши в этом самом.
Тут я почувствовал омерзение. На меня неожиданно накатила волна тоски пополам с тошнотой. Господи! Ушел от этой дряни и пошлости, чтобы здесь опять уткнуться в нее носом! Господи! Масонское «письмо щастя». Дрянь и пошлость…
Гнев и брезгливость взяли по кнуту и принялись нахлестывать мою душу. «Брудер… херба… мекум… – бормотал Карголомский, – хабео… шварц бок… безграмотный переписчик приплел сюда какого-то черного козла, ему прочие атрибуты показались недостаточно сильными…» Оба кнута опустились на мое сердце одновременно. Повинуясь полыхнувшей боли, я выхватил бумажку из руки Карголомского и бросил ее в огонь.
Вайскопф с досады харкнул в костер, промахнулся, плевок поднял горячий пепел, тут же осевший на сапоге Ваньки Блохина. Тот, ни слова не говоря, сорвал зеленую ладошку подорожника, плюнул на нее и принялся тщательно протирать запачкавшийся мысок. Между тем, князь, глядя на корчи бумаги, облизанной пламенем, задумчиво сказал:
– Нет-нет! Напрасно, Мартин… Не скрою, дерзость господина Денисова пришлась мне по душе. Ночи и так хватает вокруг нас, к чему же заглядывать в глаза архаической тьме?
– Какая ж брехотень, – подал голос Ванька Блохин, вертевший сапог так и сяк: не осталось ли на нем хотя бы крупинки пепла. Жил в нем щеголь. Терпеть не мог Ванька Блохин дырок на исподнем, грязной обуви, мешковатой формы.
Добавить к словам этих двух людей было нечего. Все мы уставились на костер, словно искали неземную мудрость в ужимках огня. Трещали сучья, тени декаданса бегали по красному хрусталю угольков, ночная мгла искусно гасила искры прозрачными пальчиками. Полдюжины простаков с умными лицами высматривали какой-то особенный знак; пламя манило нас тайнами, но ничего не открывало, лишь пританцовывало перед нами, выделывало скоморошьи трюки, зазывая сунуть руку, потрогать, каково оно там, внутри. Наконец, по ночному бдению вдарила густая картечь епифаньевского храпа.
– Ишь ты, с затеями, с переливами… – уважительно отозвался Ванька Блохин.
* * *…Рывком выныриваю из придонных трюмов сна. Холодно. А я весь в поту. Рукавом гимнастерки отираю лоб.
Четвертый раз снится мне этот сон. Впервые он явился очень вовремя, приблизительно в первых числах июня 2005 года. Тогда со мной впервые завели серьезный разговор: «До сих пор мы обсуждали возможность откорректировать окружающую реальность лишь в чисто теоретическом ключе. Хорошо бы, если бы да кабы… Кажется, здесь мы добились полного взаимопонимания: нынешняя серая мерзость должна быть разрушена. Теперь, думается пора ввести в эту схему технический фактор. Иными словами, Агрегат, позволяющий забросить специалистов соответствующего профиля в иное время… к сожалению, только в прошлое… н-да… реально существует. Вам надо серьезно обдумать, желаете ли вы ради великого дела подвергнуть свою жизнь опасности. Если нет, прошу вас, сочтите мои слова шуткой. И тогда у вас не будет второго шанса. Шутка, так шутка, дважды беседовать на эти темы с вами никто не станет ни при каких обстоятельствах. А все ваши попытки собрать соответствующую информацию будут пресечены самым решительным образом. Понимаете? Ну а если вы по-настоящему заинтересованы в сотрудничестве, вам следует прибыть завтра в тринадцать-ноль на платформу „Радонеж“ Ярославской железной дороги. Там вас встретят и отвезут к месту дислокации учебной группы, которую мы именуем Невидимым Университетом. Но учтите: во-первых, вам придется держать язык за зубами; во-вторых, обратного хода и в этом случае не будет. Мы вынуждены защищать себя от внимания внешних сил всеми доступными методами. Понимаете? Вот и отлично. Уйти из проекта вам будет позволено только по решению руководства или ногами вперед. Мы не звери. Но техника, пребывающая под нашим контролем, способна уничтожить власть любой современной политической элиты. Понимаете? Со всеми вытекающими отсюда выводами. И при первых же признаках утечки, ради собственной безопасности и общего блага, мы будем вынуждены… Понимаете?»
Мне не понравился тот человек. И у меня всегда вызывали недоверие разговоры насчет «общего блага». Обычно за ними скрывается либо мошенничество, либо сектанство. Но ведь какой шанс, какая возможность! Если меня не дурачат, никогда, быть может, не получу я столь же дешево билет до станции «высокая судьба». Что там учебник! Обыкновенная работа. Допустим, я закончу его. Допустим, даже «пробью» в каком-нибудь издательстве. Допустим, он принесет некоторую пользу. Но ведь все это – капля в море! Ничего особенно не переменишь в нашей современности одной правильной книжечкой по истории отечества. Ни славы для себя, ни перелома в духе времени мне не добиться даже при наилучшем стечении обстоятельств. Многим тысячам людей следует день и ночь биться в бетонную стену сердцами и душами, чтобы в стене этой появилась брешь… А я один – ничто.
Грызли меня сомнения. С одной стороны, с другой стороны… Иногда бывает так: принимаешься решать проблему в обход, всякими закоулками, по одной лишь причине – боишься решить ее в лоб, прямо, честно и трудно. А закоулки приводят тебя не к решению, а к новым, еще горшим проблемам. И… и… Женя. Хорошо ли оставить ее тишком? Да хорошо ли вообще оставить ее, хотя бы и объяснившись противу инструкций серьезного дядечки? Ввязавшись в такой проект, можно и костей не собрать. Но тут дело в другом. Дело прежде всего в том, что для меня важнее: она или миссия?
Сон сморил меня глубоко за полночь, и к тому времени я еще ничего не решил. Поехал бы я на Ярославский вокзал по утру, или пошел в библиотеку, – а днем раньше я всерьез вознамерился прервать игрища в теплом кружке реконструкторов, да и вернуться к учебнику, – бабушка надвое сказала.
Но в утренний час я уже обладал твердым решением: надо спешить на Ярославкий вокзал. Ангел явился мне с ответом на мои сомнения.
Сон прошел перед моими глазами со стереоскопической отчетливостью и запомнился в мельчайших подробностях. Его вбили в мою память столь же прочно, как матрица вбивает изображение и надпись в металлическое тело монеты. Подобное со мной случается редко…
