Валерий Елманов - Битвы за корону. Прекрасная полячка
Я похолодел, ибо такого не предвидел, хотя, казалось, чему удивляться. Для зачатия ребенка, как известно, порою хватает одной ночи, а он их с Мариной имел несколько.
«Погоди-ка, — встрепенулся я. — Вроде бы в официальной истории эта дамочка не успела забеременеть. Впрочем, тогда свадьба состоялась в мае, а ныне в феврале. И вообще, кто теперь может хоть что-то утверждать наверняка?»
М-да-а… Ну ничего себе поворот, как сказал пьяный ямщик, вылетая из саней под откос. И что тогда получается? Выходит, всем станет заправлять эта пигалица, или как там ее, императрица? Да ее советники за полгода всю Русь так разворуют — ста лет не хватит, чтоб восстановить. Один папашка, который вечно в долгах, чего стоит. Не-эт, не пойдет. Надо бы напомнить о Годунове, имя которого, как наследника, должно прозвучать в случае, если на свет божий появится девочка.
Но получилось еще хуже. В ответ на мои слова Дмитрий небрежно отмахнулся, заявив, что он сердцем чувствует — родится сын. А если и дочь, все равно она тоже царского рода, а потому и в этом случае ничего не меняется.
— А до его рождения и опосля… покамест сын…
Я кашлянул, всем своим видом выражая сомнение. Дмитрий осекся, с укоризной покосился на меня и нехотя поправился:
— Пока дитя не войдет… в должные лета… править велю совету… И быть в нем тем, кого я помянул…
Я облегченно вздохнул. Нормально. Как польский воробышек ни чирикай, все равно окажется в меньшинстве. Но, оказалось, радовался рано, поскольку Дмитрий продолжил перечень состава опекунов:
— И быть в сем совете… ясновельможному пану… Юрию Мнишку, дабы… яко самому ближнему… родичу подобает… никому не давал в обиду… ни свою дщерь… ни своего внука. — И взгляд его, скользнув по мне, строго уперся в архимандрита. — Все ли слыхал?
Тот молча кивнул, вновь хотел встрять, наверное, напомнить об исповеди и причащении, но я успел первым, ибо кандидатура пана Мнишка меня не устраивала никоим боком, и торопливо выпалил первое из возражений, которое пришло на ум:
— Не слишком ли много иноземцев? Может, вместо Мнишка назначить кого-то из своих русских родичей?
— Верно, — согласился Дмитрий, похвалив меня. — Чтоб никто не попрекнул… будто я ляхам власть… над Русью передал… Пущай помимо вас и пана Юрия…
«Все-таки оставил», — скрипнул я зубами, лихорадочно прикидывая новые доводы для его удаления, но от сказанного в следующую минуту Дмитрием вообще впал в ступор.
— …пущай в совет войдут трое бояр… Слушайте все, и ты… отче… опосля… ежели что… подтвердишь…
«Только бояр в совете и не хватало, — мысленно возмутился я. — Блин, да что ж такое-то! Что ни скажу, выходит хуже и хуже. Прямо непруха какая-то. Остается молчать, иначе…»
Но моей выдержки хватило ненадолго. Едва я облегченно перевел дыхание, услышав первую фамилию — Басманов, как Дмитрий выдал вторую. Ее я проглотил молча. А куда деваться, когда князя Мстиславского и впрямь надо включить, а то нехорошо, как-никак старейший и первейший член Боярской думы. Да и трусоват он — если надавить, то особо ни в чем упираться не станет. Ладно, сойдет. Но третий опекун — Федор Никитич Романов — меня добил окончательно.
— Не делай этого! — выпалил я.
— Нет, — заупрямился царь. — Ты, князь, не ведаешь, сколь он для меня… в сей жизни… сотворил… по своей доброте. К тому ж ты и сам… про родичей сказывал.
«С какого боку ты его в родственники записал?!» — чуть не сорвалось у меня с языка, но я сдержался и сформулировал свое возражение поделикатнее:
— Покойному царю Федору Иоанновичу он действительно двоюродный брат, но крови Рюриковичей в нем, если разобраться, ни единой капли. Кроме того, ты родился от другой матери, и он тебе вообще никаким боком. Двоюродный плетень соседнему забору, не больше. А теперь припомни, сколько истинных князей на Руси. Обязательно обидятся, что ты столь высоко вознес бывшего холопа, да мало того, расстригу. А коли хочешь родича, тогда назначь лучше кого-нибудь из… Нагих.
Конечно, любитель выпить Михаил Федорович далеко не подарок, и на кой черт Дмитрий помимо боярского титула возвел его в сан конюшего, почетнее некуда, но с ним управиться куда проще. А если царь назовет вместо него второго дядю, Григория, и того лучше. Тот и вовсе, как мне рассказывали…
Мои размышления прервал голос Дмитрия:
— И то верно. Посему повелеваю… включить моего дядю… Михайлу Федоровича Нагого… боярина и конюшего.
М-да-а, все-таки Михаил. «Ну и ладно. Буду припасать не меньше бочонка вина к каждому его визиту, и всего делов», — успокоил я себя и на всякий случай уточнил, но больше для архимандрита, дабы тот впоследствии мог подтвердить исключение Романова из опекунов:
— Вместо Федора Никитича?
Но ответ государя оказался неутешительным:
— Заместо Басманова… ежели его… до смерти…
Час от часу не легче. Впрочем, поправимо. Двое могут потянуться к нам в поисках защиты от бояр, и в первую очередь ко мне, как к такому же, как и они, иноземцу. Еще трое, которые с другой стороны, не желая оставаться в меньшинстве, попытаются перетянуть нас с Федором в свой лагерь. Словом, мы с Годуновым оказываемся в центре, и если умно поставим себя, то на ближайшие восемнадцать или двадцать лет, пока ребенок не станет совершеннолетним, перспективы имеются, пускай и не столь радужные…
Правда, непонятно, на кого Дмитрий оставляет свое царство-государство в случае, если дитя не родится или не доживет до своего совершеннолетия. Спросить? Я на секунду задумался, но, вспомнив про сегодняшнее невезение, решил промолчать, а то мало ли чего ляпнет. В конце концов, имеется оглашенное мною всего полгода назад при всем честном народе заявление Дмитрия о своем престолоблюстителе и наследнике. Получается, коль этот вопрос не обговорен дополнительно, то именно оно и вступает в силу. Но моя непруха продолжалась, ибо этот вопрос задал отец Исайя, и царь-батюшка, еле-еле шевеля пересохшими губами, выдал:
— Ма… — Но осекся на полуслове, напоровшись на мой посуровевший взгляд.
Секунд десять мы с царем играли в гляделки. Увы, но поединок закончился ничьей. Дмитрий не назвал Марину, но не упомянул и Годунова, ответив уклончиво:
— А на то божья воля.
Вот так. Хоть стой — хоть падай. И что делать? Уточнить, мол, божья-то она божья, но как ты сам считаешь? Или не надо? А Дмитрий продолжал:
— Федору передай совет мой… От души даю, поверь, князь. Ежели его…
И вновь слова «изберут на царство» он не произнес. Впрочем, и без того понятно.
— Пушай он в свои духовники возьмет отца Исайю.
Архимандрит всхлипнул, но рыдания сдержал и робко попросил:
— Уволь, государь. Лучше пусть кого иного себе выберет, а мне бы сызнова во Владимирскую обитель, а?
Я удивленно покосился на него. Да, я был высокого мнения об отце Исайе, но сейчас, после его отказа, понял, что все равно занизил планку. Отвергнуть пост царского духовника — это что-то с чем-то.
— Не выйдет лучше, — улыбнулся Дмитрий. — Не сможет он… такого второго сыскать, хоть всю Русь обойдет. Ты уж пригляди за ним, отче, ладно? Это мой завет тебе. Млад Федя, куда моложе меня летами, а в младости душа ох как мечется. И кто ж ее лучше тебя утишить возможет? Кто… — Но не договорил и, прижав руку к груди, захрипел, тяжело, надсадно кашляя.
Кое-как отдышавшись, он поманил меня к себе. Повинуясь жесту, я склонился поближе к его лицу.
— Ниже, — еле слышно прошелестел его голос, и, когда мое ухо почти коснулось его губ, Дмитрий выдохнул:
— Кажись, все… Чую… Venit summa dies et ineluctabile fatum…[5] — И он, усмехнувшись, добавил: — Hodie Caesar, eras nihil.[6]
Я выпрямился и, глядя ему в глаза, неестественно бодрым голосом произнес:
— Не сдавайся, государь. Борись до конца.
Губы Дмитрия скривились в жалкой усмешке — почуял фальшь, — и он посетовал:
— Видать, промашку ты дал в своем последнем пророчестве.
Я нахмурился, недоумевая, и он напомнил:
— В Костроме… когда сказывал мне… про торжества через триста лет… Теперь их точно не будет… Как там у древних римлян? Sic transit gloria mundi.[7]
«Нашел о чем переживать», — вздохнул я, но твердо заверил его:
— Я не ошибся. Непременно будут, великий кесарь. Ибо дело не в том, сколько ты правил, а сколько успел сделать.
На сей раз голос меня не подвел — он действительно поверил и еле заметно улыбнулся. Да в сущности, я и не солгал. Вся слава, как инициатора великих и мудрых перемен, теперь навечно останется за Дмитрием. Разумеется, при условии, что его начинания не окажутся безжалостно похерены преемником, которого он не назвал. Но уж я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы им стал Годунов, а потому можно быть спокойным — курс останется прежним. Если кратко и по-современному: нечто вроде Петровских реформ, но без ненужной жестокости, торопливости и откровенного дебилизма, вроде строительства городов на гнилых болотах.
