Алексей Борисов - Смоленское направление - 4
- Савелий Силантьевич, - позвал я его, - корову в деревне продают?
- Нет, только козу, - услышал отзыв. Я вышел из-за дерева. Поздоровались.
- Что-то раньше ты, Савелий, ружьишко с собой не таскал.
- Так и я смотрю ты, не с палкой сюда пришёл. Снедать будешь? - Староста вынул из кармана завёрнутый в холстину брикет. - В лесу, чай, с харчами негусто?
- Это, смотря в каких лесах, - отшутился я, - присядем?
Положив мою плащ-палатку на землю, мы уселись. Савелий развернул холстину. Два куска ржаного домашнего хлеба, а посередине пластинка сала, толщиной в два пальца. Отмахнув ножом половину, и взяв угощенье в руку, я впился зубами в бутерброд.
- Вкуфно, - промолвил я с набитым ртом.
- А то. Ты Николаевич ешь, не стесняйся. Голод не тётка. Закончив завтрак, мы перешли к делу. Развязав мешок, я вытащил радиоприёмник.
- Помнишь, перед войной ты антенну к печной трубе мастерил?
- Помню. Диковинная такая, как забыть?
- Там на конце провода "пимпочка" есть, штекер называется. Так вот, ты его в эту дырочку воткни, кругляшок, вот здесь, со щелчком покрути и будет тебе радио. Хочешь так слушай, а хочешь через наушники. Этим колёсиком ловят радиостанции. Только ты без нужды пока не трогай его, там уже всё настроено. В восемь часов Москва "Последние известия" передавать будет.
- Вот спасибо. Это ж получается, люди Сталина услышат? - Заволновался Савелий.
- Если он по радио выступать будет, то услышат.
- Надо чтоб выступал. Сил у меня уже терпеть нету! Деревенские бабы каждый день у меня спрашивают: Когда Красная Армия придёт? А я им - Терпите бабоньки, недолго осталось. Двойную личину на себе ношу. В соседних деревнях упырём величают.
- И я тебе так же скажу. Терпи, Силантьевич. Не везде такие люди как ты есть. Не станет тебя, кто им надежду даст? Красная Армия сейчас за Ельню бой кровавый ведёт. Рвёт врага, да только много их. Я тебе тут газет свежих насобирал, конфет детям, табака мужикам, лекарство для Серафимы, колени мазать.
- За Ельню бьются? Что ж они за Прилепово не бились? Стратеги прости Господи! Пойду я Николаевич. Восьмой час уже скоро. Буду радио ловить.
- Ты осторожнее там. Вдруг, кто? - На прощанье сказал я.
- Не боись, - блеском в глазах ответил Савелий, - они у меня во где, - показал мне сжатый кулак и ударил себя в грудь, - я для прилепчан советская власть!
"Дай да Бог, что б ты сохранил жизни прилепчан, Савелий Силантьевич", - подумал я и скрылся в лесу.
К двум часам дня, изрядно пьяный, на велосипеде прикатил Петер Клаусович. "Эмку" ему дали, вернее продали и даже презентовали насос. Только ездил он не в сами Починки, а на станцию Энгельгардтовская, что по расстоянию не так и существенно. Впечатлений набрался до рвоты. Разбитую русскую технику не восстанавливали, чинили только немецкую, но с привлечением пленных красноармейцев. Нелюдь Герман на его глазах застрелил одного из них, когда понял, что военнопленный соврал, представляясь механизатором. Многие специально называли дефицитные гражданские профессии, так как появлялся шанс сбежать из лагеря на работах. Немцы это знали и своими зверствами пытались эту практику пресечь. Ещё одного "австрийский лис", так называли его сослуживцы, до смерти забил кувалдой. На этот раз ему показалось, что тот был евреем. После этого он построил всех военнопленных, накалил на горелке сделанную из толстой проволоки шестиконечную звезду, и ходил вдоль шеренги, выявляя кандидата для пыток. Когда всё это мне рассказывал Петер, его рвало. Единственное, что он попросил - это водки. Утром, искупавшись и гладко выбрившись, Петер Клаусович встал на колени перед Дайвой и попросил прощенья за весь немецкий народ. Девочка заплакала и убежала к себе в комнату. Пришлось поднимать "профессора", усаживать на диван и пытаться выяснить все подробности. Сделал он немало. Без четверти пять Петер попал в Черепово, велосипед - великая вещь. Подъехав к дому на площади, это было здание бывшего поселкового совета, Дистергефт как сеятель обронил газету у забора с объявлениями и, оставив двухколёсного друга напротив парадного входа, стал дожидаться машины. Спустя полчаса к нему подбежал запыхавшийся старичок, выяснил, не из Хиславич ли он ждёт транспорт и, перекрестившись, пристроился рядом. Это и оказался староста Черепова. Клаусович разговорился с ним, узнал, что тот бывший учитель начальной школы, угостил сигаретами. Когда болтали за жизнь, подъехал грузовик. Петер оставил на сохранение новому знакомому велосипед, а сам, подхватив поклажу, пошёл показывать свои документы старшему машины. И тут он обратил внимание, что из кармана учителя торчит его обронённая газета. Потом была тряска в кузове грузовика. Ни о какой сброшенной по дороге листовке речи не шло. Четыре пары глаз с ненавистью смотрели на немца. Единственное, что смог сделать Дистергефт, так это постучать по кабине на въезде в Хицовку, просясь в туалет. Там он и оставил на гвозде часть пропагандистской литературы. Возможно, это был самый лучший способ донести печатное слово в массы. Всяк посетивший будочку с выпиленным ромбиком на двери, мог в тишине и спокойствии прочесть призыв и сделать выводы. Затем они въехали в Шаталово, где впервые машину проверили и через пару километров уткнулись в кирпичное здание, напоминавшее конюшню, вокруг которой расположилось кладбище техники. Штук шесть лёгких танков, три десятка грузовиков и пяток легковых автомобилей. Причём слева от здания земля была перепахана воронками. Как потом выяснил Петер, тут поработал русский бомбардировщик. Осмотревшись, Клаусович передал пакет с кофе в лапы водителя, и тот через несколько минут подвёл к Дистергефту начальника ремонтной базы Германа, абсолютно рыжего по кличке "австрийский лис". Перебросившись парой слов с немцем в замызганном комбинезоне, Герман указал пальцем на более-менее приличную "эмку", пометил её мелком, собрал несколько ключей в сумку, бросил между сидениями легковушки, после чего положил туда насос и, выдав какую-то справку водителю приказал работягам из Хиславич заталкивать по доскам автомобиль в кузов грузовика. Толкали задом, руль у машины фактически не функционировал, что-то где-то сломалось. Правое крыло с тремя глубокими царапинами, передние колёса пробиты; и это было лучшее, из чего можно было выбрать. Оказалось, Петер Клаусович был не первым охотником за машинами. После этого привели военнопленных, и начался ад. "Профессор" настолько испугался и впал в ступор, что напрочь забыл про газеты. Мечтая быстрее унести ноги из этого места, он вжался в заднее сидение машины и не высовывался. Когда уезжали, Петер впервые за многие годы молился. Благо учитель из Черепова сообразил, да налил стакан самогона, снял стресс. Там же в деревне силами местных и сгрузили "эмку".
- Вы, Петер Клаусович, задание своё выполнили, только я же не просто так просил сгрузить автомобиль на хуторе в Тростянке. Придётся нам его в Черепово оставить, жаль.
- А если лошадей запрячь, - подал идею Петер, - да до Тростянки дотянуть?
- Где вы лошадей возьмёте, Петер Клаусович? Их немцы в первую очередь реквизировали.
- Да, правда, я как-то не подумал. Постойте, можно попросить у коменданта людей. Он очень любит деньги. Когда я был на станции, то сам слышал, что из лагеря военнопленных красноармейцев забирают на работы.
- Это не в его власти. Хотя, отсюда до Шаталово недалеко. Попробуйте. Скажите ему, что нужно четыре человека, желательно, чтобы один из них был шофёром. Предложите ему по пятьдесят марок за каждого, поторгуйтесь, но с условием.
- Каким?
- Люди останутся у вас для работ. Наврите, что вы затеяли раскопки, тут, кстати, недалеко есть курган. Я предоставлю артефакт времён императора Фридриха. Покажите ему якобы найденную вами восковую печать или ржавый меч.
- Долерман, по-моему, не имеет даже среднего образования. Он не отличит Фридриха второго от третьего. Но я попробую. Меня вот, что волнует, а не слишком ли много денег? Инженер в Германии четыреста марок получает, учёный моего уровня триста. Откуда у меня подобные сбережения? Очень подозрительно и как быть с конвоиром и где разместить людей?
- Скажем, я не сильно ограничен в этой резаной бумаге, именуемой рейхсмарками. Но вы отчасти правы, не стоит сорить денежными знаками, посему каждую марку отдавайте скрепя сердце.
- Хорошо.
- Теперь о конвое. Чужаки нам здесь не нужны. Можно договориться со старостой из Прилепово, он у Долермана на хорошем счету. Савелий Силантьевич четверых приютить сможет, но лучше, что бы вам разрешили носить оружие, хотя бы гладкоствольное. Тогда и отсутствие конвоя объяснить можно.
С таким напутствием Петер Клаусович отправился в Хиславичи. С собой он взял тысячу рейхсмарок и на своё удивление довольно быстро договорился с комендантом. В этот раз он даже не записывался на приём, хотя и с ноги дверь тоже не отворял. Секретарь просто доложил, что явился профессор. Прозвище почему-то приклеилось к Дистергефту, вероятно, по судьбе у него было им стать. Комендант приветствовал вошедшего стоя, предложил присесть и во время разговора всё время ухмылялся. Видимо, ему рассказали про поездку, как трясло Клаусовича после казней, и чувство превосходства своего духа перед "учёным прыщом" скрыть не мог. Даже когда Петер заикнулся об охотничьем ружье, Долерман всё с той же улыбочкой не увидел препятствий, предложив любое на выбор из трофейного арсенала. Только вот с патронами была проблема. Оказывается, в районе уже есть спортсмен-охотник, расстрелявший их практически все. Так что если "профессор" найдёт пути подхода к начальнику района Шванде, то милости просим. Но есть и ещё один путь. Это поступить на должность переводчика. Тогда и пистолет получить можно, а то и целый карабин. Подумаешь, привлекут пару раз что-нибудь перевести, зато на службе Рейха. Петер Клаусович пообещал подумать, сделав упор, что на службе он находится уже давно, а службы они разные бывают. После этих слов ухмылочка у Долермана пропала. Утром известили все комендатуры об усилении охраны любого мало-мальски значимого музея по всей области. Готовились к прибытию в Смоленск в середине сентября какого-то шишки из аппарата Розенберга. У Долермана это вылетело из головы, музеев-то в Хиславичах не было. А "профессор" возьми, да напомни, с кем дружбу водит. Сошлись пока на ружье без патронов, номер которого был вписан в разрешение. Так что отдал Дистергефт в итоге тысячу марок коменданту, условившись, что месторасположение военнопленных, о прибытии которых староста известит, будет в Прилепово. А уж с конвоированием он как-нибудь сам решит. Как только за "профессором" закрылась дверь, комендант пересчитал деньги и приказал соединить с Германом из мастерских в Шаталово. Через несколько минут секретарь доложил о выполнении и Долерман услышал:
