Алексей Борисов - Смоленское направление - 4
- Разве в кабине места не найдётся?
- Я не могу назначить вас старшим машины.
- Хорошо, поеду в кузове.
- В канцелярии на вас выпишут проездные документы. И ещё, человек, который будет всё решать на месте, из Вены, большой любитель кофе. Будет не лишним сделать скромный подарок. Передать можно с водителем. Долерман руками показал размер подарка. Где-то на четверть фунта зёрен.
- Как я вернусь обратно? - Забеспокоился Петер.
- Если всё получится, то на этом же грузовике вместе с вашим грузом. К тринадцати часам машина должна стоять у комендатуры пустой. С номером, как я понимаю, проблем не будет?
- Надеюсь, что нет. - Неуверенно ответил Петер.
- Единственное, что посоветую, так это оставить на первое время прежний. Так многие делают, особенно из люфтваффе. Поставим штамп нашей полевой почты, а буквы WH дорисуете на крыльях. Я больше Вас не задерживаю.
- Спасибо, герр комендант. У меня будет ещё одна просьба, служебного характера. С двадцать пятого июля введён двухзначный почтовый индекс, так мне на почте сказали. Без него мою бандероль принять не могут.
- А я чем могу помочь? - Удивлённо ответил Долерман.
- Дело в том, что почта ещё не получила индекса этой территории . Я не могу правильно написать обратный адрес. Фрау Авдотья отказывается пересылать бандероль. Комендант чуть не схватился за голову.
- Герр профессор! Какие же вы учёные сложные люди! Вы можете проще изъясняться. Что конкретно от меня надо?
- Отправьте бандероль в Берлин по своему ведомству.
- Да я точно так же отправляю письма, как и все солдаты! Хотя, что я объясняю. Давайте бандероль. Так, а марки где? Что-то много. Это рукопись?
- Не совсем, - еле слышно ответил Дистергефт.
- Ладно. Идите уже, Петер Клаусович, идите. Отправим бандероль. Завтра только не опаздывайте.
Петер вышел из комендатуры и утёр платком лоб. О том, что он отправляет в Берлин бандероль, не знал никто. И если бы не Авдотья Никитична, то ушли бы перерисованные от руки фотографии по известному адресу.
Дистергефта я встретил у края лесного бора, в полуверсте от Хиславич. Увидев, что я вооружён, Клаусович как-то обмяк и даже стал ниже ростом. Но парочка шуток, два-три анекдота и "профессор" повеселел. По дороге он рассказывал, как сумел договориться и что ни свет, ни заря ему придётся переть в Черепово, и что он совершенно не понимает, где будут сгружать автомобиль, так как грузовик по мостику не проедет. Пришлось раскрыть часть плана. На самом деле Петеру Клаусовичу машина была нужна как собаке пятая нога. Он-то и с телегой запряжённой лошадью плохо справлялся, не говоря о "стальном коне". Но тут был важен сам факт наличия авто. Даже если бы Петер и научился "шоферить", то всё равно бы не перестал интересоваться запасными деталями, топливом и всем тем, что связано с обслуживанием автомобиля. На данный момент, восстановление "эмки" означало регулярную возможность официально посещать Починки, или при некоторой удаче и иной районный центр. Сначала самому Дистергефту, а потом, возможно и нанятому водителю. Легальное передвижение для снабжения подполья газетами, вот, чего я добивался. Как только это было выяснено, Петер изъявил желание взять с собой в дорогу какую-нибудь агитацию. Ведь проезжать они будут через несколько деревень, и он сумеет незаметно скинуть с кузова листовку или газету. Отказывать не стал.
В три часа утра я посадил Петера Клаусовича на велосипед снабжённый фонарём, поправил резинку на багажнике и, объяснив как добраться до хутора Тростянки, где и придётся сгрузить "эмку", а оттуда по дороге на Черепово; запер за ним ворота. Дистергефт из озорства трынкнул звоночком и закрутил педали, освещая себе путь. Спустя два часа, вслед за Петером вышел и я. Дайва осталась на хозяйстве с методическим пособием по радиостанции. Успехи у девочки были потрясающе. Безусловно, занятия в радиокружке заложили тот самый базис, без которого никуда, а присовокупив усердие, трудолюбие и талант - результаты превосходили все ожидания. Ей не хватало только усидчивости, но это было поправимо. Она уже знала, как настроить на приём или передачу практически любую рацию. Умела работать как в телеграфном, так и в телефонном режиме. И один раз, думая, что никто не узнает, передала в эфир послание для своей мамы. Ребёнок, что с него взять?
К деревне Прилепово, двигаясь параллельно реке, я добрался через час. Лес простирался отсюда от самой реки, прерываясь на широкую подковообразную поляну, где и расположились дома, и уходил дальше, отдав покосным лугам весь северо-запад. Здесь, у приметного дерева, в двухстах шагах от околицы у меня был тайник. Вынув из футляра бинокль, я осмотрел местность. Ничего примечательного, деревня как деревня. На берегах Сожа они все примерно одинаковые: с соломенными крышами на избах и гумнах; с волнистыми, обязательно разнообразной высоты изгородями бесчисленных огородов; с фруктовыми деревьями вдоль дороги. Так было и пятьдесят лет назад и сейчас ничего не изменилось, хотя кое-что добавилось. Недавно появившиеся электрические опоры в виде столбов, просмоленные на аршин от земли, несущие на своих ярко-белых изоляторах провода. Смотришь на всё это - вроде, как и войны нет, даже лошадь с жеребёнком пасётся. Почти полтора десятка дворов, если точно по шнуровой книге - шестнадцать, но не всё так просто.
Военного гарнизона для мелкой деревушки оккупанты не оставили, только назначили старосту. Точнее он назначил себя сам, даже хлеб-соль преподнес немецким мотоциклистам в июле, чем заслужил доверие. А затем и удивление, когда разведывательный взвод фашистов танковой дивизии генерала Шааля встретил возле его дома накрытый стол метров в пять длиной с водкой, с салом и патефоном, игравшим песни чуждой здесь, но радостной для германского слуха Цары Леандер. То, что немцы задержались в Прилепово на пару часов, тем самым дав возможность эвакуировать техников с Шаталовского аэродрома, знали единицы. Одним из них был участковый из Хиславичей, успевший ускакать на лошади буквально из-под носа фашистов. В начале августа, когда стал вопрос об усилении местной власти за счёт полицаев, староста, не дожидаясь помощи, в свою очередь учредил силы самообороны из трёх братьев непризывного возраста, вооружив их дробовиками. Даже фотографии с характеристиками в комендатуру отвозил. Немцы нарадоваться не могли такому сообразительному и что важно, инициативному помощнику. Потом Савелия Силантьевича на несколько суток забирал третий отдел абвера. Контрразведчики интересовались недалёким прошлым деревенского старосты. Обнаружив архив Смоленского НКВД, кто-то глазастый просматривал списки "врагов народа" и наткнулся на инициалы с буквами "С", пошутив, что для одной властной организации большевики уже заранее готовили кадры. Шутка - шуткой, а это был тот самый Савелий. Пришлось ему рассказать, как прятался в подполье и сколько натерпелся от старой власти, пока не пришли "освободители". Там и показали донос, на основании которого было заведено дело. Натан Соломонович, внештатный корреспондент-фотограф смоленской газеты, сообщал, что некий бывший белогвардеец собирает в доме оружие. Всё написанное было, правда. Солдатом призвали его в армию. Служил, до унтера вырос, чего ж отрицать? Собирал ли оружие? Собирал и прятал! Только не для борьбы с законной властью, а чтобы германца достойно встретить. "Такого молодца хоть на доску почёта вывешивай", - подумали абверовцы и отпустили. Когда же призванные следить за порядком братья, на следующий день по возвращению Савелия Силантьевича из фашистских застенков спалили дотла в центре деревни еврейский дом, засняв деяние на фотоаппарат погорельца, то Прилепово навестил мрачный эсесовец. Все жители получили новые документы, а Савелий выправил им какие-то должности, гарантировавшие работу по месту жительства. С тех пор в лояльности новому режиму со стороны старосты никто не сомневался, а зря.
Отодвинув в сторону булыжник и потянув за кольцо, я приоткрыл дверь тайника. Там лежал завёрнутый в полиэтилен ящик с радиоприёмником. Закладка была сделана ещё до войны, и пока было время, я проверил работоспособность муляжа под трёхламповый 6Н-1. Подсоединив питание, и сделав громкость на минимум, я прислонил эбонитовый наушник к уху. Раздалось шипение. Без выносной антенны поймать на коротких волнах Всесоюзное радио не получалось, но приёмник работал, а это было главное. Теперь мне необходимо было подать сигнал, что встреча может состояться. Каждую вторую неделю месяца, с понедельника по среду, Савелий Силантьевич выходил из деревни в лес к семи часам утра. Если у трёх берёз была воткнута в землю палка, то он оставался ждать. Вот и сейчас, оставив опознавательный знак, я скрылся за деревьями, высматривая связного. За четверть часа до назначенного времени к околице вышел человек: высокий, немного грузный, как случается нередко, когда пошёл пятый десяток, медлительный, но нисколько не скованный в движениях. Зевнув, он посмотрел на запястье левой руки и твёрдой походкой направился к опушке. За плечом у него виднелась двухстволка. Пройдя рядом с берёзками, он на секунду задержал на них взгляд, вынул из кармана кисет и стал мастерить самокрутку. Закурил.
