Храмов В. - Сегодня - позавчера. Трилогия

   - А, Натан Аароныч, и вы здесь.

   - Да, Людочка. Виктор Иванович меня развлекать изволили. Вы не за этим ли сами пожаловали?

   Девушка смутилась. Натан торжествующе глянул на меня, я усмехнулся.

   - А я увидела в 23 палате столпотворение, думала - опять старшина байки рассказывает.

   - Людочка, красавица, рассказывают сказки, а байки я травлю.

   - Они что - яд?

   - Ну, нет. Это как сеть, когда рыба в неё попала, потихоньку травишь, отпускаешь сеть, чтобы рыба-слушатель глубже запуталась и не вырвалась. Или как избыточное давление из котла всеобщего внимания и почитания стравливают клапаном моего рта, чтобы не разорвало котёл моей головы.

   - Вот вы меня уже и запутали. - рассмеялась девушка.

   - А вы мне, милочка, как раз и нужны. Натан Аронович, не уходите. Вас тоже касаемо, как ответственного и душевного (душевного я подчеркнул интонацией) человека, лекаря.

   - Натан Аароныч, он вас обзывает, а вы молчите? - рассмеялась девушка. Какая смешливая. А ещё комсорг. Это когда же комсорги превратятся в выродков Чубайсов, Гайдаров и других "комсомольских вожаков"?

   - Милая Людочка, он считает, контуженный на всю голову, что так он мне честь оказывает. Лекарь от слова лечить, а врач - от "врать".

   - Правда - контуженный.

   Мы смеялись все трое.

   - Людочка, вы не обратили внимание - для чего собрались в моей палате все эти раненные, а я не сомневаюсь, что там были только раненные?

   - Да нет, как-то. Увидела - вас нет. А так, тихо сидят, едят, разговаривают вполголоса.

   - А запах? Ничего не заметили?

   - Да нет. Запах, как запах, - Людочка сморщила носик. Да, запах госпиталя - то ещё испытание.

   - А когда вы огурцы последний раз ели?

   - Утром сегодня, за завтраком. Что вы загадки какие-то загадывайте. Скажите толком.

   - Ко мне сегодня Екатерина Георгиевна приходила.

   Людочка фыркнула.

   - Да я знаю, что вы в курсе. Но дело не совсем в ней. Она принесла огурцы, зелень. Наверное, весь сегодняшний урожай. Вы-то их каждый день едите, вот даже и не заметили ничего особенного, а бойцы уже неизвестно сколько на фронте одной кашей питались. Представляете, как она опостылела. А тут зелень. Вот они на запах и сбежались. Представьте, как улучшились вкусо-ароматические качества той же каши с укропом, петрушкой, зелёным луком, с хрустящим огурцом вприкуску. В кухне этого нет. Почему-то. Хотя лето. А это витамины, это очень полезно.

   - Да, - задумчиво протянул Натан, - как-то мы это упустили. В больнице, обычно, это родные и близкие обеспечивают. Мы и привыкли. Надо дать заявку в заготконтору.

   - И они проведут продразвёрстку. И привезут тебе вялые, подгнившие, сгоревшие, сопревшие овощи и фрукты. А толку? Народ озлоблен, раненным не легче. Смысл?

   - А как?

   Едва поймал себя за язык. Чуть не сказал: "пиар-акция". Пришлось на ходу перевести на человеческий язык:

   - Грамотная, без фанатизма и насилия, общественная работа. Город наполовину состоит из дворов. Сады, огороды. На них иногда вырастает больше, чем хозяевам необходимо. Рядом - села, посёлки. Надо провести общественную работу. Я думаю, если людям просто рассказать, что госпиталь полон раненных и увечных, что им для поправления требуется свежие плоды, ягода, овощи, фрукты, молочная продукция, люди сами попрут излишки в госпиталь. Но только рассказать, попросить, ни в коем случае не требовать. Действием сим они должны себя возвысить, жертвуя. А любая обязаловка унижает. Только добрая воля. Один из десяти соизволит - госпиталю хватит за глаза. Вот для этого, Людочка и нужны ваши комсомолки. Обойти людей, пообщаться. Деликатно и ненавязчиво. Сумеете?

   - Конечно. Завтра же подниму этот вопрос на собрании ячейки.

   - Ни в коем случае! Никакой компанейщины и штурмовщины. Строго в индивидуальных беседах. А по комсомольской линии отчитаетесь по итогам. Назовёте инициативой каждого отдельного комсомольца. Это должно выглядеть впечатляюще. Подумайте, Людочка. И помните - деликатно и ненавязчиво.

   - А получиться? Согласятся ли люди своё отдать? Бесплатно.

   - А дайте им шанс. Но не ждите многого. И они вас приятно удивят. Это же русские люди.

   Ну, вот. И всё обсудили. Но расходиться никто не спешил. Мне в палату не хотелось, но и мои медсобеседники не уходили. Словно ждали чего-то.

   - Виктор Иванович, спой что-нибудь, - попросила Люда.

   - Людочка, разве я Шаляпин? Даже не Утёсов. И не Бернес, - больше исполнителей этого времени я и не знал.

   - Но ведь вы так замечательно спели:

   Стрелы слова - не отпускай моей руки,

   Фразы в ветра - не бросай!

   Стрелы слова - вера моя, мои грехи,

   Крик небесам: не бросай!

   - Людочка, да вы талант! - воскликнул Натан.

   - Да, вот вы нам и спойте, - поддакнул я.

   - Виктор Иванович, лучше вы. Что-нибудь новенькое, своё.

   Я искренне рассмеялся:

   - Вы что, Людочка, подумали, что это моя песня? Я лишь, как попугай, - что слышу, то и воспроизвожу. Сам, к сожалению, талантом подобным обделён.

   - Жалко, - девушка и вправду расстроилась, - а я записала ту песню. Мы теперь её петь будем. Девочкам тоже понравилась, хотя она явно мужская. Но, какая-то...

   - Какая?

   - Ну... Непривычная какая-то.

   - Ну, конечно же. Другое поколение, другая ментальность. Я же говорил - она из других времен. Ладно, не расстраивайтесь так. Я попробую исполнить одну.

   Я задумался, вспоминая.

   - Витя, хватит себе цену набивать! - это уже Натан, в нетерпении, всыпал свои пять копеек.

   - Я слышал это в авторской редакции, под гитару. Сам я умею играть только на чужих нервах. Слова, если запомните, мотив подберёте:

   Белый снег, серый лёд

   На растрескавшейся земле

   Одеялом лоскутным на ней

   Город в дорожной петле

   А над городом плывут облака

   Закрывая небесный свет

   А над городом жёлтый дым

   Городу две тысячи лет

   Прожитых под светом звезды

   По имени Солнце

   И две тысячи лет война

   Война без особых причин

   Война - дело молодых

   Лекарство против морщин

   Красная, красная кровь

   Через час уже просто земля

   Через два на ней цветы и трава

   Через три она снова жива

   И согрета лучами звезды

   По имени Солнце

   И мы знаем, что так было всегда

   Что судьбою больше любим

   Кто живёт по законам другим

   И кому умирать молодым

   О не помнит слова "да" и слова "нет"

   Он не помнит ни чинов, ни имён

   И способен дотянуться до звёзд,

   Не считая, что это сон.

   И упасть, опалённым звездой

   По имени Солнце.

   Секунд тридцать стояла оглушительная тишина, потом парк вокруг взорвался аплодисментами и криками - народу набежало, оказывается, немало.

   - Я никогда не слышал подобного, - Натан был впечатлён, - чем-то перекликается с буревестником, ищущим бури, как будто в бурях есть покой. При этом фатализм, но какая сила в каждом слове. Даже меня потрясывает. Признайся - твоё?

   - Да нет же. Мне чужого не надо. Люда, записывать будешь - укажи - автор - Виктор Цой, мой тёзка. Казах, бывший кореец, сейчас русский. Поэтому имя русское, а фамилия - корейская. А вот где мы с ним пересекались - военная тайна.

   - Ещё! - взмолилась девушка.

   - Нет, Людочка. Хорошего помаленьку. Надеюсь, в следующий раз "Звезду по имени Солнце" мы услышим в вашем исполнении. Поздно уже. Спать.

   Народ, разочарованный, расходился. А чего вы хотели? Концерт по заявкам? Так песен этого времени я, окромя "Катюши", и не знаю. А нашего времени - ограниченно применимо. Так, от балды, петь нельзя. Сначала вспомню, запишу, отредактирую от иновременностей и идеологически не выдержанностей, а потом и можно применять. Даже нужно. "Нам песня строить и жить помогает". Надо проводить морально-психологическое стимулирование и настройку на преодоление трудностей. Больно уж они тут расслабленные. А с трудностями психологического характера столкнуться? Спасуют? Сейчас сотнями и тысячами в плен сдаются не потому, что трусы или предатели, а от растерянности. Привычный мир рухнул, погребя их души под обломками. К концу 42-го они оклемаются. Появиться знаменитая русская стойкость характера, жертвенность, инициативность. Именно эти, морально модулированные и напишут знаменитые песни к фильмам о войне, на которых воспитывались следующие поколения. И я. А сейчас этого нет.

   Только сейчас, в процессе этих размышлений, я понял, что же так долго свербило в душе. А именно - резкое различие одних и тех же людей образца 41-го и, хотя бы 44-го, не давало мне покоя. "Опалённые войной" - так они себя называли. Это абсолютно разные, ментально, люди. Более того, они в конце сороковых не понимали и не принимали самих себя образца 41-го. Стыдились, но не понимали.