Василий Звягинцев - Андреевское братство

Положение мятежников было тактически выгоднее, в ночной туманной мгле их было почти не видно, а громады многоэтажных домов довольно отчетливо рисовались на фоне сероватого, подсвеченного сзади розовым неба.

Потом где-то в направлении Кузнецкого моста гулко ударил первый винтовочный выстрел, будто бы стрелок проснулся от вспышки ракет и с перепугу нажал на спуск. И тут же загрохотало по всему окружающему Лубянскую площадь кольцу стен и переулков. В звуках беспорядочной ночной перестрелки ориентироваться трудно, но мне показалось, что плотность огня со стороны наступающих во много раз превышает нестройный ответный огонь защитников ГПУ.

Неужели «красные» так и не сумели подготовиться или, не располагая достаточными силами, заблаговременно оттянули все, что имели, под защиту кремлевских стен?

Тогда хватит десяти-пятнадцати минут, чтобы штурмовые группы, заняв первые этажи нужных им зданий и не ввязываясь в бой за вертикаль, скатились по улицам и переулкам к Охотному ряду и Манежу, по Никольской и Ильинке пробились на Красную площадь. Тогда, пожалуй, действительно Троцкому и данному варианту советской власти конец.

Кремль он или не Кремль, а артиллерийский огонь прямой наводкой по воротам и перекидной по внутренним дворикам и площадям быстро парализует оборону. Хотя, конечно, держаться на стенах, в развалинах дворцов и храмов можно долго, только это уже будет агония…

– Проспали, проспали они там, – возбужденно вскрикивал Станислав, а Людмила просто подалась вперед через спинку переднего сиденья, кусая губы, всматривалась в происходящее. Однако видно было не так уж много. Мелькающие тени людей, вспышки дульного пламени в черных тоннелях улиц, у подножия нависающей над площадью семиэтажной громады дома, с парапета Китайгородской стены.

– Вперед, подавайте вперед немного, – распорядился Станислав. – Как только ворвутся в подъезды, мы следом. Очень нужно мне там успеть кое-что найти… И наблюдательный пункт наверху будет хорош…

– Без нервов, друг, без нервов, – остановил я его, отнюдь не собираясь высовываться из-за укрытия, образованного мощной кладкой угловых выступов музея. Не верилось мне, что защитники ГПУ так легко сдадутся. Не знаю, как Шульгин, а полковник Кирсанов должен понимать ценность этого объекта.

– Вас, может, и не учили, а я знаю, в ХХ веке генералы в атакующей цепи не ходят…

На улицах было совсем темно. Но темно в обыкновенном смысле, с моей точки зрения, человека, привыкшего к постоянным огням реклам, газосветным шарам через каждые полсотни метров, сверкающим витринам и мягко светящимся окнам квартир. В моей Москве темно на улицах не бывало никогда, разве что в укромных уголках под сенью густых деревьев на бульварах и в скверах. А здесь люди привычнее к темноте, им даже в комнатах достаточно керосиновой лампы или двадцатипятисвечовой лампочки, на улицах же обходятся редкими электрическими и даже газовыми фонарями, при свете которых что-либо рассмотреть можно, только стоя у самого столба. Я бы сказал, уличное освещение здесь вообще не освещает, а лишь обозначает направление улиц.

Но все же ориентироваться можно было и здесь. В разрывах туч иногда проявлялась полная луна, и тогда различались даже белокаменные бордюры между мостовой и тротуаром, а когда луна скрывалась, на помощь сражающимся пришел наверняка никем не запланированный фактор. Совершенно внезапно там и тут темнота вдруг стала прорезаться высокими голубыми факелами. Они вспыхнули и возле занимающего центр площади бассейна с бездействующим фонтаном, и в сквере напротив музея, и вниз по Большому Лубянскому проезду. Я не сразу понял, в чем дело.

– Газ, – с досадой бросил Станислав. – Горит осветительный газ. Пулями разбивает фонари и трубы. Совсем не к месту…

Дрожащий, мертвенный газовый свет придавал окружающей местности совершенно уже мистический ореол.

Сзади из серо-фиолетовой мглы возникла смутная фигура. Человек бежал вдоль тротуара, шарахаясь от колеблющихся теней и натыкаясь на неподвижные столбы. Вначале мне показалось, что бежит сумасшедший, потерявший голову от грохота уличного боя. Наперерез ему выскочил кто-то из взвода охраны командования, то есть нас со Станиславом.

– Стой, брось оружие…

– Братцы, я связной, из главштаба. Мне Девятый нужен. Пароль – «Водоворот», никто его не видел?

– Молчи, дурак, чего разорался? Ты один?

– Один я, один…

– Оружие спрячь, руки за спину. Сейчас отведем…

Все это происходило в трех метрах от нашей машины. Связного подвели к правой дверце. Указали на Станислава.

– Товарищ Девятый, Третий передать велели, что наши вышли на подступы к Хрустальному переулку. Если у вас все в порядке, то поддержите атакой вдоль по Никольской. Будут ждать до двадцати трех ровно…

Я тут же отдернул вверх обшлаг куртки. Фосфорные стрелки показывали 22.21.

Хрустальный – это совсем рядом с Красной площадью. Мне пришла в голову неожиданная мысль. А что, если все наоборот? И Шульгин с «Братством» заинтересованы как раз в том, чтобы сегодня победили мятежники. Взять их руками Кремль, свергнуть Троцкого, а уж потом… Это стыковалось с некоторыми фактами происходящего со мной и вообще в городе.

– Много вас там? – спросил я, опередив Станислава.

– Два взвода, сорок человек…

– Сейчас поддержим…

Станислав обернулся ко мне с некоторым удивлением. Будто не ожидал моего вмешательства. Я поднял руку.

– Спокойно. Сделаем. Я возьму тех, кто под рукой, – по моим подсчетам у стен Политехнического толпилось не меньше полусотни вооруженных бойцов, – и двинусь через дворы. Главное, не терять темпа… Здесь уже все решено, а если мы еще и к Кремлевской стене под шумок выскочим…

– Я – с вами, – тут же вскинулась Людмила. Она уже несколько минут сидела сзади, как бы невзначай положив руку мне на плечо, и дышала прямо в ухо. Все-таки внушение действует. Знать бы, надолго ли и что в случае чего возобладает, моя воля или «служебный долг»?

Станислав не успел ответить. Случилось наконец то, чего я уже отчаялся дождаться. Огромное здание Лубянки словно содрогнулось изнутри (так мне в этот миг показалось), опоясавшись пламенем по всем своим этажам. Так, наверное, выглядел бортовой залп старинного парусного фрегата по пиратским бригантинам. И почти такой же огневой шквал ударил во фланг и тыл атакующим отрядам с верхних этажей Политехнического музея и из-за зубцов Китайгородской башни, запирающей въезд на Никольскую улицу.

Стреляло, наверное, десятка три пулеметов и в несколько раз больше винтовок и автоматов.

Причем момент для сокрушительного фронтального залпа, кинжального и перекрестного огня был выбран идеально точно. Ловушку готовил явно квалифицированный командир. Он дал команду в тот самый миг, когда в атаку поднялась вся масса наступающих, и от фасада Лубянского дома их отделяло всего метров тридцать. При такой концентрации свинца на единицу площади добежать до цели у первых трех-четырех шеренг шансов не было. А отступить назад тоже было невозможно.

Площадь мгновенно покрылась не отдельными телами убитых и раненых, не кучками даже, а рядами и грудами изорванных пулями тел.

Пулеметы били без пауз, то есть, конечно, какие-то смолкали, чтобы перезарядить ленту, сменить воду в кожухах или воткнуть в приемник полный диск взамен расстрелянного, но общий темп огня не снижался.

– Мать твою… – еще не испуганно, просто ошеломленно выдохнул Станислав.

Над нами и вокруг пули засвистели и защелкали тоже, рикошетящие от брусчатки и стен окружающих домов. Хорошо, что под прямые выстрелы мы пока не попали. Да и внимания на удачно скрытую густой тенью машину никто пока не обратил.

Но это ненадолго. Уцелевшие от чудовищного по своим результатам залпа бойцы начали отход. Хотя отходом то, что происходило, назвать было нельзя. Те, кто остался за пределами зоны сплошного поражения, начали просто разбегаться по дворам и переулкам. Остальные же… Под крики, стоны, верещание рикошетов, непрекращающийся грохот выстрелов кто-то пытался отползти назад, кто-то, прячась за трупами, сам старался притвориться мертвым, еще кто-то, укрывшись за ограждением бассейна, уже размахивал прицепленной на штык тряпкой – полотенцем или портянкой, что нашлось под рукой, и кричал сорванным голосом, тщетно пытаясь перекричать адский грохот:

– Сдаемся, не стреляйте, сдаемся!…

И лишь одиночки, от отчаяния, пребывая в шоке или, что самое редкое в таких ситуациях, сохраняя рассудок и боевую выучку, продолжали вести неорганизованный, судорожный огонь. Без всякого, впрочем, смысла, потому что защитники здания, убедившись в своей полной победе, наверное, уже отходили от пулеметов, закуривали, накапливались внизу для вылазки. И лишь отдельные снайперы, снабженные скорее всего ночными прицелами, продолжали для собственного удовольствия гасить последние очажки сопротивления.