Владимир Романовский - Добронега
– Пес ети, – только и сказал кузнец.
Больше он не спорил. И все, что нужно было монастырской кузне, продал со скидкой и самого лучшего качества.
На торге, где брат Артем покупал утварь, Хелье, опустив капюшон на глаза, остановился возле скоморошьего заграждения. Скоморохи старались.
– А ты не знаешь? – услышал он знакомый голос.
Хелье обернулся осторожно. Александр что-то выпытывал у женщины, торгующей малосольными огурцами.
– Нет, – ответила женщина, сокрушаясь и поправляя с достоинством большую грудь.
– Это просто негодяйство! – вскричал раздраженный и, показалось Хелье, действительно отчаявшийся Александр. – Во всем Киеве ни одной повитухи не осталось! … О!
Он заметил Хелье и сразу узнал его. Плохо, подумал Хелье. Что-то меня выдает.
– Здравствуй! – закричал Александр.
– Шшш, – сказал Хелье.
– Прости, – Александр понизил голос. – Жена рожает. Повитух нет! Я с ног сбился.
– А сам не умеешь?
– Нет. Глупо, правда?
А ведь может помереть Матильда, подумал Хелье. Только этих угрызений совести мне и не хватало.
– Я умею, – сказал он.
– Да ну?
– Учили.
Настоящий воин умеет все, что умеет любой обычный человек, только лучше, вспомнил Хелье один из лозунгов Старой Рощи. Сам он никогда не принимал роды, но три раза присутствовал, опять же в Старой Роще.
– Вообще-то это не мужское дело, – сказал Александр, яростно надеясь.
– Конечно нет, – ответил Хелье.
– Бежим.
– Мне нужно сказать Артему.
– Ты в монахи постригся?
Хелье не ответил. Подойдя к брату Артему, он сказал тихо:
– Я вернусь скоро. Выпей пока что бодрящего свира вон в том заведении, видишь? Вот тебе гривна.
Брат Артем хотел уже было возразить, но гривна свое дело сделала.
– Я думал, – сказал Хелье на бегу, – что ты с женой куда-то уехал.
– Вернулись мы. Не доехали.
– Ага.
– В связи с событиями. Скотина Хайнрих бьет норманнов в Италии, там сейчас опасно.
Добежали. Александр не стал стучать и ждать, пока Швела откроет дверь – просто выбил плечом засов.
Матильда лежала на спине в спальне и слегка подвывала. Да, подумал Хелье. Сейчас я в первый раз увижу ее голой, не в лучшем состоянии.
Он развязал веревку, стащил с себя робу, отвязал сверд.
– Ааааа?! – застонала Матильда, увидев Хелье.
– Тихо, – велел Хелье. – Александр, сними с нее покрывало, что ли, и говори ей какие-нибудь проникновенные слова.
Матильда попыталась перевернуться на бок и не отдать покрывало, но ничего у нее не вышло.
Тело Матильды разочаровало Хелье. Он ждал большего. Бедра оказались худые, арсель отвислый, талия недостаточно точно очерчена, а кожа неровна и негладка, и слишком бледная. Икры для такого тела широковаты, колени костлявы, груди отвисли, а пигментные пятна вокруг сосков были большие, темного цвета, с крупными пупырышками. Впрочем, это сейчас он так думал. Годом раньше он наверняка всему этому умилился бы.
– Вставай на четвереньки, – велел он ей. – Вставай, вставай.
– Делай, как он говорит, – подтвердил Александр.
– Thou hast promised me a midwife7, – сказала она, исходя бриттской тоской.
– He be thine midwife today.
– Be this a manner of joke?
– Do as he sayeth. He seemeth to know what he doeth. No, seriously8.
– Старая Роща, – подсказал Хелье. – Делай, что велят.
Матильда, поколебавшись, зашлась вдруг криком и встала на четвереньки. Хелье присел рядом.
– Вдохни глубоко, – сказал он. – Глубже. Так. Теперь дыши глубоко и тужься.
– Больно!
– А нечего было беременеть. Глубже. Тужься, хорла! Александр, нужны два ведра с горячей водой и одно с холодной.
Кость у Матильды была широкая, а бедра узковаты. Александр и Хелье провозились два часа, но вот показалась голова, а затем и плечи. Грязный лилово-розовый кусок мяса. Поддерживая мясо осторожно, Хелье взял поданный ему Александром нож и перерезал пуповину. Розовый кусок мяса молчал. Хелье шлепнул его по игрушечному арселю. Молчание. Хелье макнул его в теплую воду, затем в холодную, и снова в теплую, и снова шлепнул. Рот у куска мяса распахнулся и издал сиплый, требовательный, ужасно недовольный вяк, того типа, от которого у отцов сжимается в бесконечной жалости сердце, а у матерей просыпается чувство облегченного удовлетворения, а губы складываются в трубочку, а потом растягиваются в дурацкую улыбку. Матильда снова лежала на спине.
– Поздравляю с рождением дочери, – сказал Хелье. – На.
Он протянул орущий кусок мяса Александру. Тот поглядел на мясо с опаской.
– Дочери? – глупо спросил он.
– Ну и муженька ты себе нашла, – заметил Хелье, передавая чадо Матильде. – Ничего не понимает, что ему не скажи. Я пойду, пожалуй.
– Подожди, – сказал Александр. – Дочери, надо же…
Матильда посмотрела на него в тревожном смятении.
– Хочешь – запихаем обратно, – предложил Хелье.
– Дочери.
Александр, длинный, широкоплечий, протянул длинные руки и с опаской снял орущее мясо с груди Матильды. Повертев неумело мясо в руках и делая нелепые движения ногами и локтями, боясь уронить, Александр рассматривал получившееся. Вдруг оно, получившееся, перестало орать и чавкнуло. На лице Александра появилась совершенно дурацкая улыбка, глупее не придумаешь. Хелье понял, что сейчас Александр обратится к куску мяса и скажет какую-нибудь отчаянную глупость.
– Привет, – сказал Александр. – Как дела?
– Я пошел, – сообщил ему Хелье.
– Подожди.
Александр передал чадо матери и пообещал, что сей же момент вернется. Вдвоем они спустились в гостиную.
– К Ярославу не ходил еще? – спросил Александр.
– Нет, и не намерен. А что?
– Да так… Живешь все там же, у монастыря, да?
– Да. Но хочу в скором времени перебраться.
– Куда?
– В Корсунь.
– Да? Н-ну… Знаешь что? Никуда не уезжай, не предупредив меня.
Хелье промолчал.
– Вот тебе на житье пока что, – сказал Александр, протягивая кошель.
– Это за что же? – спросил Хелье, хмурясь.
– Это за прошлое и за будущее.
– Я у тебя на службе не состою.
– Поэтому я и плачу тебе, и даже не я, но…
– Понял.
– До поры до времени. Друг мой Хелье, ты очень меня сегодня выручил, очень. Я твой должник на всю жизнь.
Теперь еще и этот, подумал Хелье. Толку от этих должников.
– Я дам тебе знать, – сказал он, пряча кошель, – как в Корсунь соберусь. Не сейчас, конечно. Зиму я, пожалуй, здесь проведу. Не здесь вот, в Киеве, а там.
– Да, понимаю. Выпьешь?
– Меня Артем ждет. А впрочем, давай.
– Я тебе кое-что дам на хранение. Грамоту одну. Будет возможность – передашь по назначению.
***
Выйдя от Александра, Хелье потопал по пустой улице. Действительно, народу в Киеве поубавилось заметно. Ждут, пока все успокоится. Навстречу ему шла миловидного вида женщина, и, проходя мимо, иронически улыбнулась. Ага, подумал Хелье. Это потому, что она думает, что я монах, а при виде монахов женщины улыбаются иронически. Он оглянулся, чтобы оценить ее сзади, и внимание его привлек вид ее арселя. Порты и понева сидели на женщине плотно, были, возможно, ей малы, и облегали очень округлый, очень аппетитный арсель. Искушение было огромное. Приподняв подол робы, Хелье разбежался и влепил женщине пендель. Напуганная и возмущенная, она обернулась, схватясь за арсель. Хохоча, Хелье бросился бежать, подпрыгивая и вопя истошным голосом какие-то несуразности.
– Гад такой, черняк противный, мерзавец! – раздавалось вслед.
Он бросил взгляд на Горку и настроение сразу испортилось. Что-то надо делать, подумал он. Дура с округлым арселем здесь не при чем, но если так дальше пойдет, я ведь и с ума могу сойти.
Много месяцев без женщины, недавняя платоническая слишком-близость, безответная любовь – так нельзя. Нельзя!
Словно в ответ на его мысли на улице, на которую он свернул, оказались сразу два хорловых терема. Помимо этого, в связи с частичным запустением города, а также, возможно, отбытием многих мужчин в войско, и, возможно, отсутствием служителей порядка, вдоль улицы тут и там стояли у стен сами служительницы хорлового промысла, заговаривавшие с прохожими, улыбавшиеся им, подмигивающие, но были и стесняющиеся, и краснеющие.
У Хелье не было никакого опыта общения с продажными женщинами. Он выбрал понравившуюся ему девицу лет двадцати пяти и подошел к ней.
Она оказалась профессионалкой, то есть, занималась делом своим не от раза к разу, а постоянно. Она цинично улыбнулась и пригласила его зайти в дверь, возле которой стояла.
Она была хорошо, гибко сложена, очень вульгарна, отдаленно миловидна, и попросила деньги вперед. Три гривны. Хелье ничего не знал о ценах на такого рода услуги и заплатил, не торгуясь.
Она быстро сбросила поневу, не стыдясь и не заигрывая стянула рубаху через голову и, сев на ложе, непривлекательно сняла с себя сапожки и порты. В комнате было отчетливо холодно.
