Валерий Елманов - Битвы за корону. Прекрасная полячка
Она и не сказала. Зато поведала о причине моих бед:
— Напрасно ты золото повелел достать. Оно и впрямь проклято, да не одним. А когда человек перед смертью о каком-нибудь желании говорит, там к нему всегда прислушиваются. Иное дело — не всегда выполняют, но тут сразу несколько пожелали — и все одинаково. Вот от их-то проклятий и твои будущие несчастья.
«Странно, — мелькнула мысль. — Она же о золоте ничего знать не могла. Или что-то услышала от моих гвардейцев? А уж о проклятии я им точно ничего не говорил, даже Дубцу. — Но тут же сконфуженно спохватился: — Она ведь и раньше всем безошибочно предсказывала. Значит…»
Что это значит, додумывать не хотелось. Да оно и без того понятно. Жаль, конечно. Столько всего не сделано. Или… успею хоть чуть-чуть, хоть еще несколько шажков, чтоб потом никто не смог повернуть обратно? А… Ксюша?! Что, нам с нею даже медовый месяц не светит?
— Скажи, а меня в своем, ну… видении ты видишь хорошо? — осторожно поинтересовался я.
— Хорошо, — эхом откликнулась она.
— И пальцы на руках тоже?
— Тоже.
— А на безымянном, на правой руке, колечко или перстенек не виден?
— Не виден, — продолжала работать эхом Ленно.
Ай-ай-ай, как плохо, как безобразно плохо. А может, у меня его попросту сняли? Зачем покойнику кольцо, правильно?
Я досадливо спохватился, что думаю совершенно не о том. Тут надо искать выход для спасения, а я о медовом месяце.
— Так смертей всего три, и четвертой не предвидится? — зачем-то уточнил я.
— Три, — подтвердила старуха, пояснив: — То предел для проклятия. Иное, что послабее, и вовсе с одной приходит. Но твое сильное, потому и три. Да и ни к чему тебе четвертая — этих за глаза.
— И всех трех смертей избежать никак не получится?
— Нет, — похоронным боем отозвался в моих ушах ее ответ. — Проклятие не дозволит. А впрочем, сам погляди. — И она повернула голову в сторону костра, что-то сыпанув в него свободной рукой.
Несколько секунд ничего не происходило. По-прежнему рдели угольки, чернели обугленные ветки, белел по краям пепел. Но вот в самой середине его вспыхнул маленький язычок крохотного огонька. Был он почему-то синего цвета. Начав расти, он достиг примерно десяти сантиметров в высоту, весело извиваясь и продолжая тянуться к небу. И тут появились еще три язычка. Один багровый, два других коричневого и зеленовато-желтого цвета. Все три медленно, но неуклонно сближались с синим, окружая его. Тот отчаянно заметался, стремясь вырваться из зловещего круга. Иногда это ему почти удавалось, но вслед за тремя язычками-агрессорами буквально на глазах выросла целая стена черного пламени, взявшая язычки в плотный круг, и всякий раз, когда синему удавалось ускользнуть от троицы, он натыкался на нее и словно мячик отбрасывался назад.
Первым в решительную атаку ринулся коричневый. Чуть погодя зеленовато-желтый, последним — багровый. Все четыре язычка сплелись воедино, но концовки я не увидел — черная стена выросла еще сильнее, загораживая происходящее от посторонних глаз. Впрочем, и без того финал неравного поединка достаточно предсказуем.
Вот так. Приговор вынесен, точки расставлены, исправления не допускаются. Влетел я по самое не балуй, глубже некуда. В точности по Крылову:
Так выбраться желая из хлопот,Нередко человек имеет участь ту же:Одни лишь только с рук сживет,Глядишь — другие нажил хуже![71]
Одно непонятно. Вроде бы вынимают золото (или вынули его к этому времени) мои гвардейцы, а не я сам, следовательно, ударить-то оно должно в первую очередь по ним. Нет-нет, я вовсе не желал им зла и не собирался перекладывать ответственность на их плечи. И по логике, и по справедливости все правильно — я ведь заказчик, а они — рядовые исполнители, потому и главный спрос с меня. Но само проклятие, оно что — тоже наделено человеческой логикой и справедливостью? Спросить постеснялся, а то подумает, будто я надеюсь спрятаться за чужими спинами. Но это и не понадобилось — Ленно сама ответила:
— И людишек твоих смерть не минует.
— Всех?!
— Из тех, кто вынимает его, всех. Но тебя, начальный удар по стене нанесшего, первым.
Совсем красота получается. Называется, продемонстрировал силушку богатырскую. Дернул же меня черт. Хотя да, судя по всему, именно он, рогатенький, и подзуживал золотишко извлечь.
А пророчица, как назло, не унималась, каркала:
— И достанется тебе поболе остальных. Да столь сильно, что волнами от тебя пойдет. А волны те захлестнут и тех, кто ближе всех прочих у твоего сердца лежит.
Это ж Ксюша моя! Это ж Федор! А я-то, балда, минуту назад расстраивался, считая, что хуже некуда. Увы, дружок, есть. И самое ужасное, что все их беды и их… Словом, все, что с ними случится, моих рук дело. И как мне с таким грузом жить? И время на поиски спасения крайне ограничено. Судя по словам пророчицы, произойдет все в течение года.
Интересно, а если быстренько от этого золота избавиться? В смысле очень быстро. И снова вопрос не озвучен, а ответ — пожалуйста, заполучите.
— Тогда на иных проклятие ляжет, но на тебе и твоих людях все равно останется.
Та-ак, куда ни кинь, всюду клин. Очень весело. Столь весело, что и плакать сил нет — эдакая тупая обреченность. Как там — рок, фатум, карма? Впрочем, суть не в названии — в неизбежности. Или есть варианты, чтоб ускользнуть, которых я пока не вижу?
— Есть. Совсем избавиться от заклятия не выйдет, но ослабить его можно. Ты мне помог. Ненадолго, ибо мне мой срок жизни ведом, ныне он заканчивается. Но за заботу обо мне благодарствую. Смерть-то разная бывает. Одно дело — лечь да уснуть навечно, и совсем иное — сгореть заживо. Когда такие муки испытываешь, поневоле всем мучителям зла желаешь. А сказано у древних: «За мысли и пожелания, с коими ты отсюда уйдешь, там тебе воздадут, ибо последние — самые главные».
— А за дела?
— То само собой. Но дела без мыслей не бывает, потому они важнее. Однако ночи ныне коротки, поспешать надо. Мне никто и никогда в жизни не помогал — ты первый защитил, заступился. Потому я тебе и свое истинное имя открыла, не побоялась. И помочь тебе тоже постараюсь. Сейчас еще можно, пока заклятие молчит.
— Как это молчит? — не выдержав, перебил я ее.
— Так ведь и гроза не сразу начинается. Время ей нужно, чтоб тучи собрать, молнии заготовить, а уж потом… Так и у тебя. Пока гром не прогремел, знак не подан, можно что-то сделать. Смерти твои грядущие оттолкнуть я не в силах — нет у меня таких знаний, но неизбежность, стену ту черную, отвести постараюсь. А уж дальше сам сражайся.
Оказывается, не все столь безнадежно. Уже лучше. Одного не пойму — а почему продолжения не следует? Или избавление от рока связано с чем-то таким, что… Стоп! И почему помощь для одного меня? А как же остальные? Гвардейцы, ни в чем не повинные, Ксюша с Федей, которые вообще ни сном ни духом. Или я неправильно понял?
— Могу и для других, но для обряда нужна кровь от каждого. Где ты ее возьмешь сейчас?
Я скрипнул зубами от бессилия, но пророчица смягчилась:
— Обещать не стану, но, как знать, может, и хватит вещицы какой-нибудь, коя ихней была или в их руках побывала, пусть и недолго. Есть такие?
Час от часу не легче. Только-только поманили, посулили, и на тебе, снова ушат ледяной воды на голову. Ну где мне эти вещицы взять?! Гвардейцы мне на сохранение ничего не передавали, Годуновы вроде бы… Хотя погоди-погоди… Кажется, кое-что у меня есть. Перстень-то с синь-лалом, как тут сапфир называют, мне не кто-нибудь, а Ксюша вручила еще в Костроме, а значит…
Та-ак, чудненько. Теперь займемся Федором. Но тут хуже. Сколько я ни ломал голову, ничего на ум не приходило. И времени на дальнейшие раздумья нет. Торопит Ленно, а у самой в зрачках все ярче зарево багровое разгорается. Да и звездный хоровод свое движение ускорил. Теперь уж точно как во сне. А звезда в центре хоровода — та самая, багрово-красная, — подмигивать стала. Вроде как тоже знак подает: «Поторапливайся, Федя».
— Есть только это, — мрачно сознался я, стаскивая с пальца перстень Ксении и передавая пророчице. — Что еще надо? Ах да, кровь, — спохватился я и, заголив до локтя многострадальную левую (вечно ей достается), протянул руку Ленно.
— Рано, — отвергла она ее. — Помимо того мне нужен мед, воск и… труп.
Я нахмурился. Нет, с первыми двумя проблем не предвиделось. Запасливый Дубец, зная, что я — изрядный сластена, всегда брал в путешествие небольшой горшочек. А учитывая, что я частенько тружусь над бумагами (как свежая мысль в голову, так я на ближайшем привале сразу за перо) и происходит это, как правило, затемно, непременно клал в дорожную суму еще и связку восковых свечей. Но труп… За ним же на кладбище идти надо. Мало того что ратники могут не понять, да и успеем ли мы его до света из могилы выкопать?
