Валерий Елманов - Битвы за корону. Прекрасная полячка
— Так что случилось-то? Крестный ход наоборот?
Мой невольный каламбур обстановки не разрядил. Толпа продолжала весьма неодобрительно взирать на нас. Вслух, правда, своего неодобрения никто не высказывал — чувствовали, чревато. Посему они просто угрюмо молчали.
— Мне спросить у них в третий раз или не стоит? — задумчиво протянул я, слегка повернув голову к своим гвардейцам.
— Ведьма она, княже. Приблудилась тут с прошлого лета и пакостит. А у нас ныне терпежу не стало, вот мы ее и того… — Вперед выступил низенький мужичонка с такой длинной бородой, что мне поневоле пришла на ум детская сказка. Да-да, именно та, где мужичок с ноготок, а борода с локоток. Кстати, его, как выяснилось чуть позже, действительно звали Локотком.
Однако, к превеликому его изумлению, я не удовлетворился столь коротким пояснением. Пришлось Локотку, выполнявшему обязанности старосты, выложить на-гора ее конкретные преступления. Излагал он их весьма красочно, начав с трех погибших: один утонул в трясине (по наущению ведьмы болотник расстарался), второй утоп в реке (снова ведьма, но на сей раз стакнувшись с водяным), а третьего зашибло бревном при строительстве избы.
— А тут кто из нечисти поработал? — осведомился я. — Не она же сама их ворочала.
— Да мало ли с кем она шашни крутит. Нешто мы всякую нечисть могем сосчитать, — пренебрежительно отмахнулся староста.
— Это верно, — согласился я. — Ну а что еще?
Локоток вздохнул и, укоризненно покачав головой, выразительно посмотрел на меня, словно спрашивая: «А разве мало?» Но, напоровшись на мой не менее выразительный, хотя и безмолвный ответ: «Мало», принялся уныло перечислять дальше. Остальные грехи «проклятущей злыдни» оказались рангом помельче. Прошлогодний неурожай, заблудившаяся в лесу корова (леший по просьбе ведьмы поработал), задранная волками, и совсем ерунда.
Привел Локоток в качестве неопровержимого доказательства ее ведьмачества и еще один факт. Придя в деревню откуда-то с севера, говорить по-русски она до сих пор толком не научилась, разве понимать, когда ей что-то говорят, отсюда и прозвище, но когда предрекала кому-то, то изъяснялась весьма толково.
— Ах да, — спохватился он под самый конец. Оказывается, имелось двое умирающих от нутряных болезней, кои, разумеется, тоже наслала на них окаянная Немка, как ее тут прозвали.
— Ну догадки к делу не подошьешь, — резонно возразил я. — А есть ли какие-либо существенные доказательства, что все это — ее рук дело? Или у вас в деревне до нее никто не помирал, не хворал, коровы не пропадали и урожаи всегда были на загляденье?
— Ну мерли, не без того, — неохотно сознался староста. — И хворали тож, да и урожаи… Земля такая, что диво — ежели уродит.
— Ну вот, — рассудительно заметил я. — Получается…
— А ничего не получается! — торжествующе взвыл он. — Она ж сама, злыдня, про свои пакости не утаивала.
— То есть как? — не понял я.
— А так. Допрежь поведает про них, а опосля учиняет. Она ж чего умыслила-то… — И он торопливо, взахлеб принялся рассказывать, до чего дошла нахальная Немка.
Оказалось, что она, не иначе как решив всех окончательно запугать, заранее предупреждала каждого погибшего о его смерти незадолго до нее. Вот такая попалась наглая. В числе прочих перепало и кое-кому из пока еще невредимых, стоящих тут же, в толпе. Немудрено, что народец осерчал на столь мрачные пророчества. Терпение у них закончилось, когда бабуля посулила через несколько дней мороз и снег, а в это время года такая погода — неминуемая смерть всех озимых. И тут кого-то осенило, что если Немку спалить, то и ее колдовские чары тоже развеются. То есть здоровые не захворают, урожай будет о-го-го, и вообще жизнь вмиг наладится.
Получается, бабуля-то и впрямь не простая. Дано ей нечто свыше. Не ведьма, конечно, а пророчица, но тем не менее. Такая и мне самому сгодится — надо забрать ее у них, но без скандала. Не следует забывать, что нам здесь еще ночевать. А то решат, будто мы заодно с нею, какие-то ведьмаки, подкрадутся тихонько и…
— Значит, всегда сбывалось, — кивнул я, констатировав: — Сильна старая. Но ведь она не ворожит, не колдует — просто предсказывает.
И тут народ прорвало. Каждый норовил выплеснуть свое, наболевшее, но суть сводилась к одному. Мол, предсказывает или ворожит — наплевать. Но мы такого худого слушать больше не желаем.
— А ежели бы тебе, князь, про твое дите родное кто-нибудь поведал, что вскорости скрючит его, ты как с ним поступил бы? — подскочила совсем близко ко мне какая-то баба, весьма похожая на прячущуюся за нами ведьму. Ну разве что поупитаннее, да одежка поприличнее, зато космы точь-в-точь.
— А тут впору не о мести думать, а о том, как дите уберечь, — хмуро ответил я.
— Вот я и уберегу. Спалим ее, и все чары по ветру развеются! — торжествующе завопила баба.
— Во-во, — поддакнул ей староста.
Кажется, мирные переговоры зашли в тупик. Ладно, есть у меня кое-что и на такой случай. Надо было сразу включать этот вариант, но и сейчас не поздно.
— Нельзя ее на костер, — констатировал я.
— Как так?! — оторопел Локоток. — Смилуйся, княже! Помрут ведь людишки-то, беспременно помрут. — И, видя, что я остаюсь непоколебим, взвыл: — Креста на тебе нету!
— Есть, — возразил я. — Гляди. — И извлек из-за пазухи золотой крестик — подарок моего «восприемника от купели» Дмитрия Ивановича. — А вот она, хоть и ведьма, его не боится, — продолжил я и в доказательство своих слов, сняв с себя крест, подошел к старухе, слегка коснувшись крестом ее головы. Та, сжавшись в комочек, не пошевелилась, пребывая в каком-то ступоре.
Локоток хмуро взирал на мои действия, озадаченно почесывая затылок, но, не придя ни к какому выводу, осведомился:
— Чтой-то я тебя не пойму, княже. Ну креста она не боится, так ведь мы ее не крестом, а костром.
— Не поможет, — отрезал я. — Тех ведьм, кои креста не боятся, сжечь можно, но заклятия с их смертью никуда не денутся и силы своей не потеряют.
— Может, утопить ее тогда, а? — растерялся он и вопросительно уставился на меня.
Я развел руками:
— Как ни убивай, чары еще сильнее станут и быстрее подействуют. Кто должен через месяц помереть, за две недели с этим светом распрощается. Мороз она наколдовала со снегом? Значит, дважды за лето мороз будет, а то и трижды.
— Во как… — озадаченно протянул Локоток.
— Вот так, — подтвердил я.
Кстати, до сих пор не понимаю, почему на Руси никому из тех, кто, как и я, осуждал такие народные расправы над «ведьмами», не пришла в голову моя система борьбы с ними. Это же элементарно — найти причину, благодаря которой сожжение и вообще убийство «ведьмы» в любой форме покажется расправляющимся невыгодным для них самих. Нет, все как один вплоть до начала двадцатого века укоризненно талдычили о варварском невежестве, всерьез пытаясь просветить народ и втолковывая ему, что ведьма на самом деле никакая не ведьма. Разумеется, крестьянин, выслушав эти объяснения, рассуждал практически: «Может, и впрямь не ведьма, ну а если? Зато, коль ее сжечь, точно от всех бед себя избавлю».
А я, чтоб он такого не подумал, ему сразу: «Вот тебе шиш! Не избавишь, а, наоборот, ускоришь их приход». И практиковал я такое давно, начиная с Костромы. Правда, до сегодняшнего дня исключительно профилактически, ибо саму расправу застал впервые. До этого же я просто рассказывал, что случалось с деревней после того, как ее жители убивали ведьму, излагая большущий перечень постигших их бед. Так, между делом, вроде байки.
— И чего тогда нам делать-то? — развел руками Локоток, вопросительно уставившись на меня.
Мол, если ты такой спец по ним, умеющий в момент определять их силу, то должен знать и способ надежной нейтрализации. Я надменно хмыкнул, давая понять, что, разумеется, знаю, но пояснил о чертовской занятости, а для надежности — вдруг не поймет — добавил:
— Если б не спешка, тогда да, а так…
Это уже из разряда психологии. Чем больше будут клянчить, тем сильнее поверят в то, что предлагаемое надежно.
Уговоры длились минут десять. Но лишь когда к ним подключилась добрая половина народу, я посчитал, что пора «сдаться», заявив о согласии выручить. Не оставлять же православный люд в беде. И далее заговорщически поделился своим секретом. Дескать, известны мне кое-какие молитвы, да столь сильные, любой ведьме от них не поздоровится. Они ее вмиг сил лишают. И новые чары она ни на кого напустить не сможет, и старые развеются, никому вреда не причинив. Но где попало их читать над нею нельзя. Вот в Новгороде, в храме Святой Софии, место подходящее. Туда я ее завтра и отвезу.
Локоток торопливо закивал, радостно просияв, и низко поклонился, придерживая бороду, норовящую забраться в придорожную пыль. Прочие тоже принялись кланяться. А когда они узнали, что я собираюсь расплатиться за еду, а не брать ее на халяву, народ и вовсе торопливо разбежался по домам, появившись через несколько минут в обнимку со своей живностью. Кто тащил куриц, кто прижимал к груди вырывающегося гуся, кто демонстрировал упитанность поросенка.
