Владислав Конюшевский - Попытка возврата – 3
Так, и вот тут возникает вопрос, а что там за антифашисты появились? Марат сомневаясь в их существовании был конечно прав. Еще полгода назад все антифашисты Берлина насчитывали в лучшем случае пару сотен человек и сидели тихо, как тараканы под плинтусом. Откуда же их столько взялось, что они умудрились поднять восстание? Но, кажется я знаю откуда...
Гельмут фон Браун (блин, Браунов в Германии, как собак нерезаных), после раскрытия заговора и самого факта переговоров с русскими, сначала сбежал в Швейцарию, но потом, сменив фамилию вернулся в Фатерлянд. О его судьбе мне разумеется никто не докладывал, но по кое-каким намекам можно было понять, что Гельмут продолжает вести свою работу среди той части генералитета и промышленников, которые не попали под гестаповские чистки.. И опять таки, основываясь на косвенных фактах – основным лицом с которым контачил Браун, был Эрвин Роммель. Да-да, тот самый герой Африки, который в Молдавии, очень крепко получил по зубам. Причем как в прямом, так и в переносном смысле. После разгрома его корпуса на Днестре, раненого Роммеля, которому во время бомбежки штаба, камнем выбило передние зубы и осколками повредило легкое, переправили на лечение в Рейх.
Два месяца назад, он, полностью вылечился и сейчас находится в Берлине, на должности первого заместителя коменданта города. И вот вопрос– мог ли Гельмут распропагандировать "Лиса пустыни"? Я думаю – вполне мог. Роммель, мужик достаточно трезвомыслящий и отлично понимает что капут не просто близок – он уже настал. Впрочем, этим пониманием уже никого не удивишь, но в отличие от остальных генералов Вермахта, воевавших против нас и находящихся сейчас в Берлине, Роммель, чувствует себя белым и пушистым. Ведь в СССР этот вояка себя практически никак не проявил. Возможно, просто не успел, но по любому – обвинений в военных преступлениях со стороны Союза ему можно не опасаться. В принципе, в Африке, он тоже в чем-либо предосудительном замечен не был, но тут в полный рост всплывает мстительность англичан. То, что он, горсткой солдат гонял союзнические войска по всей Ливии и Египту "лайми" ему припомнят, это к бабке не ходи. А при желании и "военные преступления" накопать всегда смогут...
И вот здесь возникает интересный вопрос – предполагая подобные расклады, мог ли Роммель поднять свои части на мятеж? Особенно зная, что ударив изнутри, спасет не только миллионы жизней мирных жителей, за которых, как помощник коменданта, несет прямую ответственность, но еще и заработает большие бонусы от советского правительства? Какие, я даже не могу предполагать, но уж заступничество на предстоящем суде это точно! А это очень, очень весомо, особенно когда ближайшее личное будущее совершенно туманно и не исключено что катастрофично.
Мда... в этом случае Роммель вполне мог рискнуть сыграть свою игру. И это вполне объясняет слова диктора насчет антифашистского восстания – начни дергаться гражданские, их бы задавили моментально, но если выступят вооруженные не только стрелковым оружием военные...
Нет, как вернёмся, тут же в штаб фронта надо ехать, тем более что Кравцовых именно там ждут, для дальнейшей переправки в Москву.
Тут отвлекшись от мыслей о штурме немецкой столицы, и вспомнив куда я собственно еду, повернувшись спросил у Михаила:
– Слушай, Миш, а как вы дом-то свой бросили? Виноградники, земли... Это что – теперь так и пропадет?
Кравцов, сдвигая в сторону мешавшую ему трубу гранатомета, удивился:
– Почему пропадет? Там остался управляющий, который будет следить за домом и за всем остальным. Мы уже прикинули, что несколько лет, нам во Францию путь заказан, поэтому мсье Лямонж будет распоряжаться всем хозяйством и переводить деньги в один из банков Цюриха. Так что мы вовсе ничего не теряем, а только приобретаем свою старую-новую Родину. Да и на первое время, чтобы начать свое дело в России – тут Мишка на секунду замялся и поправился – в СССР, у нас сбережений вполне хватит!
Я улыбнулся:
– Молодцы! Сразу видно деловую хватку!
Кравцов в ответ тоже сверкнул зубами в улыбке:
– Ну ведь не совсем же тупые, тем более к отъезду давно начали готовиться, а появление англичан, просто чуть-чуть его ускорило и немного изменило маршрут. – сказав это, собеседник протянул руку и добавил – Вон, где дерево с сухой верхушкой, съезд с основной магистрали. Нам туда.
Кивнув, я притормозил, вписываясь в поворот и уже хотел было спросить, каким именно маршрутом Кравцовы изначально думали выбираться, как машину подбросило на выбоине и вместо вопроса, чуть было не прикусил себе язык. Выругавшись сквозь зубы, и сосредоточившись на рулении, я возмутился:
– Что за похабщина? Вот блин, Европа называется – шаг в сторону и по колено в дерьме!
Михаил, который подлетев вместе со всеми, приземлился на автомат Гека, шипя и по новой раскладывая вокруг себя тубусы гранатометов, пояснил:
– Сейчас эта разбитость закончится и выедем на грунтовку, которая идет через поля. Так до Линсона ближе всего получится. Просто если ехать дальше по шоссе, то большой крюк выйдет. А тут я, позавчера, на велосипеде, за час доехал...
– Понятно... Мне только вон те кюветы не нравятся. Если что – автобус не развернется.
– И что здесь может быть? Немцы ушли, союзники еще не пришли, местные по домам сидят.
– А – я махнул рукой – не обращай внимание. Это так – профессиональная паранойя.
Марат, слушавший наш разговор, хохотнул:
– Точно подмечено! Мне один знакомый летун рассказывал, что он, как нормальный человек, передвигаться уже не может. Куда бы не пошел, постоянно на землю смотрит и отмечает все камешки, веточки, кочки, пучки травы.
Я удивился:
– Почему на землю? Они вроде, через плечо каждые сорок секунд поглядывают...
– Так то истребители, а я про штурмовиков говорю. Вот такой и идет, взгляд не поднимая – всё ориентиры пытается засечь. И ему уже разницы нет – в воздухе он, или на земле. А самое главное, что все остальные летчики полка, ведут себя так же.
– Да-а...долго народ еще будет очухиваться и к мирной жизни привыкать...
Мы помолчали, думая каждый о своем, а потом Кравцов, неожиданно сказал:
– Знаешь Илья когда я окончательно поверил твоим словам, про перемены в России?
Я пожал плечами:
– Когда тебя "кровавая гэбня" не к стенке поставила, а обедом накормила?
Мишка фыркнул:
– Нет. Когда этот самый обед принес пожилой ефрейтор, у которого помимо советских медалей, на гимнастерке был солдатский "Георгий", четвертой степени. Я ведь помню рассказы отца, как красные, к царским наградам относились... А тут вдруг в военной контрразведке встречаю человека, носящего награду Российской Империи! Честно скажу – был потрясен. Потрясен и обрадован! Ведь даже такая мелочь, может показать, насколько далеко зашли перемены в СССР!
Хе, услышав эти слова, я вспомнил как сам был потрясен, когда в "Правде" появилась фотография Буденного, на которой хорошо было видно, как среди советских орденов, очень органично разместились четыре солдатских "Георгия". И статья с постановлением СНК СССР служила словно пояснением к этому фото. До этого, царские награды за первую мировую войну, люди иногда носили, но разумеется явочным порядком. Командование этому не препятствовало, только комиссары, превратившиеся в последствии в политруков периодически вякали против, но и то, без души а так, чисто для проформы. А постановление Совета Народных Комиссаров все расставило на свои места. В нем говорилось о преемственности боевых традиций и создания должного уважения героям, громивших немцев в империалистическую войну. Говорилось, что подвиги, совершенные при защите Родины, остаются подвигами невзирая на существующий строй. И последней точкой постановления было то, что георгиевские кавалеры приравнивались к кавалерам ордена "Славы", со всеми вытекающими отсюда льготами.[24]
Нда, этот указ как и все остальные нововведения, был очень в тему. Но остальные все больше касалось мирной жизни, а здесь он напрямую относился к армии и я сам видел как седые солдаты, не скрывали слез радости, размещая свои крестики на гимнастерке, согласно статуту ордена. И теперь нередко можно было увидеть солидного старшину, полковника, а то и маршала, на котором, с левой стороны груди, поблескивали дореволюционные солдатские ордена.
Но я к этому уже привык, воспринимая как само собой разумеющиеся, а Кравцова получается, торкнуло по полной программе. Хотя, мне кажется, что при принятии постановления, среди прочих резонов учитывалась и такая реакция.
Поэтому сейчас, видя Мишкину взволнованность, я ухмыльнулся:
– И что тебя так удивляет? А насчет перемен... царские награды, это настолько их маленькая часть, что и говорить особо не о чем. Вот в Союз приедешь – сам все увидишь. Ты лучше расскажи, как вы жили после моего отъезда?
Кравцов, переключившись от впечатлившего его ефрейтора, на свою семью, начал говорить и под эту беседу, мы незаметно доехали до Линсона. На холме, перед въездом в город остановились. Первым делом, я поинтересовался у подошедшего Жана:
