Андрей Валентинов - Бойцы Агасфера (Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы)
– Да иди ты! Я с ним по-серьезному…
Степа уже немало наслушался по своему адресу от несознательных граждан РСФСР. На «разбойника», «душегуба» и «немецкого агента» Косухин научился реагировать правильно, но демоном его покуда никто не величал. И вот на тебе – причем не где-нибудь, а в Индии, в стране, на которую партия возлагает особые надежды в деле построения мировой Коммунии!
«Мучайся, мучайся, краснопузый», – злорадно думал Ростислав. Конечно, на Степином лбу третий глаз пока не резался, но капитан был вполне согласен с Ингваром. Излучение «Головы Слона» не прошло бесследно, и жрец Кали каким-то образом сумел его почувствовать…
Наутро Николай Константинович зашел к ним уже с дорожным баулом – он собирался на станцию, чтобы вместе со своими подопечными ехать в Дели. До поезда оставалось еще больше двух часов. Можно было не спеша перекурить и побеседовать. Ингвар, не бывший в России уже несколько лет, был не прочь расспросить Степу и Арцеулова, чтобы узнать новости сразу из двух источников – «красного» и «белого».
Косухин, почувствовав себя в привычной роли, принялся разъяснять заблудившемуся вдали от родины интеллигенту смысл коммунистических преобразований. Специально для Николая Константиновича он припомнил читанное в «Правде» как раз перед поездкой в Сибирь – о создании под эгидой оплота революционной культуры Пролеткульта особых школ по обязательному обучению юных пролетариев живописи и скульптуре, а также об организации в каждой дивизии кружков по изучению сольфеджио. Слово «сольфеджио» Степа выучил крепко, чтобы в дальнейшем использовать для агитации.
Ингвар был действительно сражен и лишь растерянно переспросил, всех ли юных пролетариев будут учить живописи. Получив категорический ответ: «Всех!», он только развел руками. Вдогон Степа рассказал о строительстве петроградского крематория, где будет наглядно продемонстрирован большевистский подход к культуре захоронения. Теперь окончивших свой трудовой путь пролетариев можно будет утилизировать в двадцать пять раз быстрее, чем прежде. Цифру «двадцать пять» Степа также выучил для последующей агитации, и она произвела должный эффект.
Крематорий стал последней каплей. Ингвар откровенно признался, что отстал от быстро мчащейся вперед жизни. Косухину оставалось лишь успокоить растерявшегося перед величием Революции интеллигента, указав на новые горизонты, открывшиеся в нынешнее время для художников – пролетариев кисти: оформление массовых празднеств и «Окон РОСТА».
Ингвар вновь развел руками, признавая свою отсталость в данном важном вопросе, но Арцеулов, наблюдавший эту сцену со стороны, не мог не заметить усмешки, промелькнувшей на лице художника. Она не была злой – Инвару определенно нравился молодой комиссар, агитировавший его на создание пропагандистских лубков на тему разгрома Колчака или экономии керосина.
– Да-с, – подытожил Ингвар. – Признаюсь, господин Косухин, в последние годы впал в явный, выражаясь современным языком, уклон. Все, знаете, Индия или Тибет, предания здешних…
– …мракобесов, – подсказал Степа.
– И иные недостаточно идейно выраженные занятия…
Он протянул небольшой портретик Степы, который успел набросать между делом. Красный командир Косухин был изображен отчего-то в гусарском кивере и с кинжалом в зубах. Все синяки и царапины на Степиной физиономии были зафиксированы с величайшей точностью.
– Спасибо, Николай Константинович! – Косухин и не думал обижаться. – Вы эта… прямо как наши товарищи из РОСТА… Ну, чисто Каледин вышел!
Ингвар поклонился, пообещав по возвращении в Россию немедленно записаться в загадочное РОСТА. Между тем Арцеулов, укладывавший то немногое, что еще осталось из их имущества, внезапно наткнулся на вещь, о которой уже начал забывать.
– Господин Ингвар, – обратился он к художнику, – я рассказывал вам об этом. Взгляните…
И он протянул собеседнику эвэр-бурэ, подарок командира Джора. Художник осторожно взял рог в руки и поднес к свету.
– Господин Валюженич говорил, что это – точная копия рога Гэсэра, – наконец, проговорил он. – Признаться, не уверен. В разных источниках я видел изображения трех типов этого рога. К тому же ваш выглядит как-то очень ново. Впрочем…
Он достал блокнот и стал быстро рисовать. Глаза прищурились, карандаш летал, словно наделенный своей отдельной жизнью. Рог на бумаге, как успел заметить любопытный Степа, получался как настоящий, даже с тенью.
– Постараюсь где-нибудь использовать, – Ингвар тщательно сравнил рисунок с оригиналом. – Вам, господа, перешлю вашу часть гонорара, ежели, конечно, найдется покупатель на всю эту мистику… В Дели я покажу вам портрет Гэсэра…
– Ух ты!.. – только и мог вымолвить Косухин.
– Не портрет, конечно, – рассмеялся оговорке Ингвар. – Просто картина. Я попытался изобразить Гэсэр-хана, каким его описывают легенды – на белом коне, с луком в руках, в тот момент, когда он прицеливается во врага…
Арцеулов вспомнил: командир Джор, рука, оттягивающая тетиву – и черная тень, дышавшая могильным холодом…
– Я бы хотел у вас спросить, господин Ингвар, – начал он, неуверенно глядя на художника, наносившего последние черточки на рисунок. – Как вы можете объяснить то, что с нами произошло?
– Вы имеете в виду революцию? – резко бросил Ингвар.
– Наверное, и это тоже. Но прежде всего то, что мы видели… Ведь как такого не может – не должно – быть! Нечисть, нежить, Шекар-Гомп, Венцлавы, Анубисы…
– Вы обратились не по адресу, – вздохнул Ингвар. – Я – художник, который увлекся Востоком, начитался легенд – и не больше. Ваш коллега, уверен, объяснит вам куда быстрее и доходчивее.
– А то! – не удержался Степа. – Ты, Ростислав, как был беляк, беляком и остался. Нечего Революцию путать со всякой мерзостью!
– Все-таки мерзостью? – ненароком переспросил Ингвар.
– Да! – рубанул Косухин. – Мерзостью, это точно! Я себе так вижу – какие-то гады примазались к нашему большевистскому делу и заговор готовят. А в Шекар-Гомпе их самое кубло! Да еще интеллигентов научных собрали!..
– Ох, уж эти интеллигенты! – согласился Ингвар.
– Ну, а все-таки, Николай Константинович, – настаивал капитан.
– Я не политик, не историк, и даже не специалист по марксизму и этому, прости Господи, историческому материализму. Могу рассказать одно предание, как раз тибетское. Сейчас все это становится модным…
– Блаватская, – вспомнил Арцеулов.
– Ну, госпожа Блаватская – явление относительно безвредное. Нынче пошли другие, покруче, ищут на Востоке чуть ли не марсиан. Ничего не поделаешь – мода… А это предание – настоящее и довольно редкое. Мне рассказали его в одном монастыре неподалеку от Лхассы… Ну-с, постараюсь быть ближе к тексту…
Ингвар помолчал, затем вновь заговорил – неспешно, нараспев, негромким глуховатым голосом:
– Наш мир – это шатер с восьмью шестами, полог которого образовывает Небо. Небосвод вращает вокруг великой горы Кайлас, которая пронизывает мир снизу доверху – от преисподней, где скрываются духи ада, через мир людей до небес, где обитают боги-хранители Лха. Их много, и не всем им есть дело до мира людей. Но Великий Лха, Отец Бытия, пожалел нас и послал своих сыновей, чтобы они охраняли людей и помогали в бедах. Их пришло четверо, сыновей Великого Лха: Лха Белых Небес, Лха Живого Света, Лха Внутреннего Покоя, но самым могучим был Лха Старший Брат, имени которого время не сохранило.
Отец Бытия, посылая их на землю, велел не вмешиваться в людские распри. Люди должны сами определять свою судьбу – хорошо ли, плохо, но сами, без подсказки и приказа. Лха обязаны были следить за тем, чтобы угроза из Внешнего Мира, находящегося за пределами Шатра с восьмью шестами, не изменила привычной жизни, и чтобы поддерживалось в нерушимости главное равновесие миров – равновесие между Жизнью и Смертью, между живыми и духами-цхун…
Ингвар на минуту замолчал, закрыв глаза, вспоминая слышанное, затем продолжил:
– Сыновья выполняли приказ Отца Бытия. Но шли годы, века, тысячелетия, а люди, предоставленные самим себе, коснели в нищете, злобе и невежестве. И тогда Лха Старший Брат сказал братьям: «Не будем больше ждать, поможем людям!». Братья, помня приказ Отца, не захотели нарушить высшую волю. Опасаясь, что Лха Старший Брат сам нарушит ее, они оградили мир золотой стеной и поставили вдоль этой стены демонов-яки. Лха Старший Брат был бессилен перейти золотую стену, но желание помочь людям оказалось сильнее запрета. Лха был мудр и видел, что люди не поверят ни ему, ни его слугам. Поэтому он решил найти себе помощников в другом мире, мире духов-цхун. Эти неприкаянные души когда-то свободно бродили среди живых, наводя ужас и неся смерть, но много веков назад сын Лха Белого Света Ньятицэнпо, дух-птица, спустился с порога небес и запер двери могил. И вот теперь Лха Старший Брат решился открыть эти двери и, создав войска из духов-цхун, установить среди людей справедливость и мир. Он знал, многие погибнут в войне и хаосе, но надеялся, что уцелевшие заживут счастливо. И вот запоры отворились, раскрылась дверь в подземное царство Владыки Шинджи, и войско мертвых выступило в поход. Три брата Лха видели беду, но ничем не могли помочь – им было запрещено вмешиваться, и раз они не смогли предотвратить войну, им оставалось лишь наблюдать за нею, по-прежнему карауля золотую стену, чтобы никто не проник в Мир-Шатер из Внешних миров…
