Терри Биссон - Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь
Это был день поминовения святой Клер, год спустя после того, как она приняла обеты, которые сейчас были сняты с нее, когда Эдрия, сестра Клер Ассизская, совершила чудо в гостинице аббатства Лейбовица.
В конце августа брат Крапивник получил разрешение навестить Поющую Корову в гостинице, и Эдрия, сестра Клер Ассизская, увидела, что брат-повар болен раком, который грызет ему горло. Он уже мог говорить только хриплым шепотом. Свой рак он называл Братцем Крабом и шутил по его поводу. Когда он сидел и разговаривал со своим старым другом Му, она подошла к нему со спины. Едва она прикоснулась к нему, брат Крапивник приподнялся, но затем с улыбкой снова опустился в кресло и позволил Эдрии ощупать его горло. Когда кончиками пальцев она с силой нажала на точку под адамовым яблоком, он опять вскинулся.
– Расслабься, брат. Больно?
– Не очень, – прошептал Крапивник. – Что ты сделала? Во мне словно что-то хлопнуло.
Какое-то время она продолжала поглаживать ему горло, затем оставила его и ушла в свою келью. Отец Му перекрестился. Заметив жест, брат Крапивник повторил его.
– Лучше никому не рассказывать, – пробормотал Поющая Корова.
Через три дня Крапивник заговорил в полный голос. Пошли разговоры. В течение недели сестра Клер вылечила воспаленный нарыв, грыжу, избавила от абсцесса в челюсти и предположительно от воспаления глаза. Все это могло бы пройти незамеченным, но когда она излечила от близорукости старого библиотекаря брата Обола и он четко увидел перед собой прекрасную женщину, которая сняла руки с его глаз, он издал восторженный вопль, за которым последовали такие громогласные изъявления благодарности, что они донеслись до ушей преподобного Абика.
Поющая Корова присутствовал в гостинице, когда аббат подошел к закрытым дверям кельи Эдрии.
– Я велел тебе не иметь дела с монахами!
– Я не имела дела с монахами.
– Кардинал Силентиа запретила твои фокусы с излечением. Сестра Клер открыла двери.
– Прошу прощения, ваше преподобие, но она ничего не запрещала. И я не занимаюсь фокусами с излечением.
– Ты смеешь со мной спорить! Где твоя преданность религии?
– Вы предпочитаете, чтобы брат-библиотекарь остался полуслепым?
– Это моя ошибка, ваше преподобие, – вмешался отец Му. Он пошел на прямую ложь. – Это я послал его к ней.
– Что? – Олшуэн задохнулся от возмущения и был вынужден сделать паузу, чтобы взять себя в руки. – Пока ты здесь, ты ни на кого не будешь возлагать руки. Ты поняла?
– Да, ваше преподобие.
– Будешь ли ты повиноваться?
– Да, ваше преподобие.
Аббат перевел взгляд на Поющую Корову.
– Думаю, тебе как раз пришло время возвращаться домой.
– Благодарю, ваше преподобие, – и как только преподобный Абик удалился, он воскликнул: – Аллилуйя! Сестра Клер улыбнулась.
– Когда поедете, сможете ли доставить письма мэру и моей семье? – спросила она.
Но Поющая Корова еще не успел уехать, когда у Эдрии появились раны. Приходя к мессе, она опускалась на колени на самых задах церкви, за колонной, где была скрыта от всех монахов хора. Отсюда она всегда могла первой покинуть церковь. Следуя за ней в гостиницу, Поющая Корова заметил темные пятна в отпечатках ее босых ног на песке. Когда она ступила на пол в гостинице, стало отчетливо видно, что ее следы окрашены кровью. Поющая Корова окликнул ее и спросил, где она так поранилась.
Юная монахиня остановилась, подобрала подол рясы и посмотрела вниз. Увидев то, что предстало ее глазам, она взглянула на отца Му. А когда она поднесла руки к лицу, он увидел, что и ладонь ее кровоточит. Эдрия казалась очень смущенной и растерянной.
– Кто вас поранил, сестра?
– Не знаю, – у нее дрожал голос. – Было темно. Думаю, что дьявол. На нем была такая же ряса, как на вас.
– Что? Кто-то в самом деле напал на вас?
– Это было как во сне. Помню молот… – Эдрия умолкла, глядя на него дикими глазами, потом кинулась в свою келью и заперла дверь. Поющая Корова слышал, как она молилась. Он пошел искать преподобного Абика, которого нашел в молитве перед деревянным Лейбовицем в коридоре.
– Она сказала, что это было как во сне, – рассказал аббату отец Му. – Но она думает, что там был кто-то с молотом, может, сам дьявол…
– Ее изнасиловали?
– Об этом она ничего не говорила.
– Пойдем. Ты говорил брату-фармацевту?..
– Он уже идет.
Когда они вошли в гостиницу, фармацевт уже был на месте. Дверь в келью Эдрии была открыта, сама монахиня распростерлась на лежанке. Едва они переступили порог, как фармацевт вытолкал их, вышел сам и прикрыл за собой дверь.
– Что у нее за раны? – прошептал аббат.
– Это раны Христовы, – тихо ответил медик.
– О чем ты говоришь?
– У нее раны от гвоздей. Рана от копья.
– Стигматы? Ты говоришь, что у женщины… м-м-м… у сестры могут быть стигматы?
– Да, она обрела их. Разрез на боку совершенно чистый. Раны на руках и на ногах окружены синевой. Она упоминала о молоте.
– Дьявол! – вырвалось у Олшуэна.
Он повернулся и выскочил из гостинички; Поющая Корова шествовал за ним по пятам.
– Да воздается! – он сплюнул. – Да будет покарано!
– Прошу прощения? Что вы имеете в виду, ваше преподобие?
– Я запретил ей пускать в ход свою силу исцеления. И вот как она мне ответила!
Те несколько секунд, что они шли к монастырю, Поющая Корова молчал, а затем покачал головой.
– Завтра я отправляюсь домой, ваше преподобие. Аббат Олшуэн остановился.
– Без разрешения?
– Вы уже дали его. Помните?
– Конечно, – аббат повернулся на каблуках и в одиночестве пошел дальше.
Через несколько часов, когда брат Крапивник Септ-Мари пришел обсудить изменения в диете для больных, он нашел Абика Олшуэна лежащим на полу в кабинете. Правая нога у него не двигалась. Пытаясь заговорить, он издал лишь какое-то невнятное бормотание.
Брат-фармацевт пришел прямо в лазарет, куда Крапивник принес Олшуэна.
– У него удар, брат? – спросил Крапивник.
– Да, боюсь, что так.
В аббатстве, как полагалось, был приор, и отец Девенди немедленно появился в сопровождении Поющей Коровы. Крапивник вернулся на кухню.
Приор Девенди повернулся к приору Поющей Корове:
– Можешь ли ты попросить явиться ту сестру, которая излечивает?
– Ты знаешь о ней?
– Преподобный Абик передал мне рассказ матери Иридии. Я понимаю, что он был обеспокоен, но… ты же знаешь, что он может умереть.
– Я попрошу ее. Ты в курсе, что она… м-м-м… что она ранена? Брат-фармацевт рассказывал тебе?
– Нет, – вмешался фармацевт.
– Опиши ее раны отцу Девенди, – приказал ему отец Му. – Только не истолковывай их происхождение.
– Понимаю. Надо, чтобы у нее была какая-то обувь и чтобы она не ходила без бинтов.
Поющая Корова посмотрел на аббата. Преподобный Абик лежал с закрытыми глазами и мотал головой из стороны в сторону. Это ничего не означало. Му решился.
В кладовке он нашел пару маленьких сандалий. Они были очень старыми и, вполне возможно, когда-то принадлежали ему или какому-то другому мальчику-Кочевнику, которому стали малы. Он отнес их сестре Клер и сказал, что когда-то их носил Чернозуб. Она ничего не ответила, но без возражений надела их.
– Куда мы идем, отче?
– К преподобному Абику. Ты нужна ему.
Эдрия привыкла к подчинению и вышла, не спрашивая, почему она вдруг так понадобилась. Когда она прихрамывая вошла в лазарет и приблизилась к постели, преподобный Абик громко застонал и отпрянул от нее. Глаза его были широко открыты, а на лице застыла маска ужаса. Левой рукой он попытался прикрыть глаза, чтобы не смотреть Эдрии в лицо. Она остановилась и посмотрела на аббата.
– Какие свиньи! – грубо сказала она и перекрестилась забинтованной рукой. – Я ничего не могу для него сделать.
– Что ты имеешь в виду? – спросил приор Девенди.
– Я имею в виду, что с сегодняшнего вечера я бессильна. И он приказал мне больше ничего не делать, – повернувшись, она направилась к дверям.
– Сестра Клер, прошу вас! – сказал Поющая Корова. – Он может умереть.
Она снова перекрестилась и, не оглядываясь, вышла в коридор.
На следующий день она исчезла из кельи гостиницы, где не оказалось и ее маленькой дорожной сумки. Никто не видел, как она уходила, но на постели осталась записка: «Мне жаль вашего аббата. Спасибо за гостеприимство. Да благословит вас Бог».
Никто не знал, куда она делась. Возвращаясь в Новый Иерусалим, Поющая Корова остановился в Санли Боуиттс, чтобы порасспросить о ней. Ее видели, когда она шла к горе Последнего Пристанища. По тропе приор добрался до подножия утеса.
На камне он нашел следы крови, но больше никаких примет не осталось. Значит, она была с Бенджамином. Отец Му не сомневался, что старый еврей излечит Божьи стигматы. Маясь смутным чувством вины за то, что оставляет ее и преподобного Абика, он развернул своего мула обратно к папской дороге, что вела на север. Уже подступал сентябрь, и ночи были безлунными.
