Василий Звягинцев - Андреевское братство

Мой скромный «Рено», основательно продырявленный пулями, чего я ночью не заметил, Герасим закатил в каретный сарай, а взамен предоставил длинную синюю «Испано-Сюизу» с полностью закрытым купе, сияющими никелем радиатором, бамперами, колесными дисками и спицами, шелковыми шторками на окнах хрустального стекла и с дипломатическим флажком Швейцарии (похожим одновременно на флаг Красного Креста) на капоте.

– Кузов бронированный, – сообщил он мне, поглаживая машину по лаковому крылу, – стекла пуленепробиваемые, шины тоже. Мотор сто сорок лошадиных сил. Под сиденьем два автомата, в кармане на левой дверце пистолет, в перчаточном ящике гранаты. Александр Иванович наказал, чтобы я проследил, бронежилет чтоб под пиджачок непременно поддели, и фуражечка вот шоферская, тоже кевларовая…

Убедительнейший тип заботливого дворецкого, провожающего барина в дальнюю и опасную дорогу.

– Паспорт вот вам дипломатический приготовил, – протянул Герасим зеленую книжку. – Швейцария такая страна, что хоть красные, хоть белые, хоть еще кто с природным уважением относятся. Бандиты всякие, те, конечно, да, им все одно, с каким документом к стенке ставить, но в Москве, да днем, особенно можно не опасаться… А может, и мне с вами поехать? Я и за руль могу, и навроде охранника…

В словесах андроида я вдруг явственно уловил интонации и скрытую усмешку Шульгина. Не кто иной, как хитромудрый Александр Иванович его программировал.

– Нет уж, ты здесь оставайся. Дом охраняй, оборону держи. Куда мне прикажешь возвращаться, если что?

– Как угодно. Дом сберегу. При всех властях берег. У меня для каждого и бумага сурьезная найдется, и что еще другое, смотря по обстоятельствам. Еще одно в виду имейте, господин Риттенберг (в паспорте фамилию мне оставили прежнюю, а имя транскрибировали в Ингвар, и был я теперь, получается, швейцарец шведского происхождения, дважды нейтрал), что в салоне между шоферским местом и пассажирским купе перегородка стеклянная, звуконепроницаемая, и пассажиры ваши, свободно себя чувствуя, разговориться могут, и даже наверняка, так на этот случай там микрофоны чувствительные, а у вас возле уха – динамик, и все вам великолепно слышно будет…

– Ну спасибо, братец. Все у тебя предусмотрено.

– Служба такая, барин, – и не был бы он роботом, я поклялся бы, что в бороде промелькнула ироническая усмешка, мол, мы ж с тобой все великолепно понимаем, но – положение обязывает валять дурака.

– Однако вы человек предусмотрительный, – сказал, увидев машину, Станислав. – И не поймешь, как с вами обходиться. То вы маклером представляетесь, за сотню фунтов готовым головой рисковать, то вдруг оказываетесь владельцем роскошной дачи и царского выезда… Странно как-то…

– Чего же странного? Вот товарищ Кириллов, кажется, специалист в таких вопросах, ему труда не составит выяснить, кто хозяином дачи числится, и соответствующие выводы вам доложить…

Я блефовал, конечно, но был почти уверен, что даже проверка по линии ГПУ, если бы они решили ей сейчас заниматься, ничего меня компрометирующего не показала бы. Шульгин в таких вещах разбирается четко.

Усаживая гостей в машину, я, демонстрируя полное доверие, вернул им оружие. Мне они ничего не сделают, не в их интересах, а в городе обстановка смутная, мало ли что может приключиться.

– Куда прикажете следовать? – поинтересовался я, как заправский шофер у пожелавших прокатиться господ.

– Вообще-то нам… – начал Станислав, но Кириллов его перебил на полуслове:

– Поезжайте в сторону центра, как если бы к Никитским воротам, только поосторожнее, нам совсем ни к чему в перестрелку попадать. Старайтесь так, чтобы и не рисковать, и увидеть побольше.

– Сложная задача. Ну да, бог даст, по дипломатам стрелять не станут. У вас какие-нибудь подходящие документы есть?

– Найдутся.

– Тогда трогаем. Имейте в виду, стекло здесь толстое, если что-то сказать захотите, вот тут переговорная труба есть. Пробку из амбушюра выдерните, тогда я услышу. Под обстрел попадем – на пол ложитесь, а я буду на скорости прорываться.

Купе в машине было просторное, в нем помещался широкий кожаный диван, еще два откидных сиденья и столик с пепельницей, кольцами для бутылок и стаканов, хрустальной вазочкой для цветов.

Поехали…

Москва еще больше, чем накануне, производила впечатление города, в котором никто не понимает, что, собственно, происходит и как должны развиваться события в ближайшее время.

Я имею в виду, разумеется, активных участников событий, а не обывателей.

Беспорядки, само собой, кем-то организовывались и направлялись, но стороннему наблюдателю представлялась только внешняя канва событий.

На площадях митинговали, но на какую именно тему – понять из движущегося автомобиля было невозможно.

В разных направлениях двигались колонны, в которых перемешались и военные, и штатские, причем вооруженных людей было на удивление мало.

Несколько раз мне попались намалеванные мелом на кумаче корявые по шрифту и смыслу лозунги. Иногда интересные: «Долой буржуйский нэп, да здравствует пролетарская революция!», «Бей жидов, спасай Россию!», «Завоеваний Октября не отдадим!», «Красноармейцы, вы с нами?», «Требуем внеочередного съезда партии».

Выходило, что смутное брожение последней недели выкристаллизовалось в массовые выступления народа против правооппортунистического правительства. Очередное возмущение «обездоленных масс» вновь наметившимся «неравенством».

Однако частные магазины и трактиры еще не громили. По крайней мере там, где мы проезжали.

И, что меня начало удивлять еще три дня назад, – явная пассивность власти. Такое впечатление, что милиция, войска, ГПУ больше всего боятся спровоцировать беспорядки, а не озабочены тем, чтобы пресечь их в корне.

Впрочем… Как я могу судить? Здесь другой мир, и у людей какая-то особенная психология. Не случайно же в моей реальности не было ничего подобного здешней гражданской войне. Моим соотечественникам и «братьям по реальности» просто не пришло бы в голову, что ради каких-то лозунгов можно ввергнуть собственную страну в многолетнее кровопролитие. Такие вещи случались, конечно, и в моем мире, но только в наиболее диких странах, чье население из всех завоеваний прогресса постигло только умение нажимать на спусковой крючок.

Кто и в кого стрелял на улицах, я тоже не успел выяснить за те полчаса, что мы ехали от Сокольников к центру. Очень может быть, что вся пальба была лишь шумовым оформлением, азартные любители свободы без берегов сопровождали стрельбой в воздух речи любимых ораторов.

Иначе не были бы так спокойны обыватели. Нет, наученные предыдущим опытом, люди, конечно, нервничают, стараются побыстрее миновать места особенно шумных сборищ, кое-где в первых этажах закрывают ставнями окна, но и не более.

В целом обстановка похожа на ту, что запечатлели кинохроники первых дней Февральской революции в Петрограде.

И в то же время… Жизненный опыт мне подсказывал, что в любой момент может полыхнуть по-настоящему. Кое-что подобное я видел полтораста лет спустя и запомнил психическую ауру, свойственную очагам начинающихся мятежей, нечто похожее на предощущение землетрясения или цунами.

Сначала мы ехали по переулкам, примыкающим к Сущевскому валу, и здесь все было практически спокойно. Иногда впереди появлялись вооруженные патрули, по всей видимости, от московского гарнизона, тогда я давил на кнопку редкого здесь электрического сигнала, и громкий музыкальный рев в сочетании с дипломатическим флажком открывал нам дорогу.

Но по мере приближения к центру города такие простые приемы уже не действовали. И вооруженных людей попадалось больше, и настроены они были гораздо недружелюбнее.

Одновременно я слушал происходящие в салоне разговоры. Удивительно, как ощущение изолированности и относительной защищенности развязывает людям языки.

– Куда мы все-таки едем? – спросила Людмила. Я впервые сегодня услышал ее нормальный голос. И говорила она сейчас не просто уверенно, но и с чувством некоторого превосходства, не знаю, правда, чем вызванного.

– Единственно, куда можно, – на Гнездниковский, – ответил ей Кириллов.

– Да вы что, с ЭТИМ? – она даже голосом выделила последнее слово, и я понял, что имела она в виду именно меня. Нет, это не женщина, а какая-то «черная вдова». Неужели только вчера я лежал с ней в одной постели и даже в какой-то момент испытал к ней вполне человеческую симпатию?

– Есть другие варианты?

– Предлагаю в Щукино. Там и в обстановке разберемся, и решим, что с ним делать…

Кириллов зашелся болезненным смехом пополам с кашлем. Мне показалось, что у него с легкими не все в порядке. Был, допустим, притушенный туберкулезный процесс, а шульгинская пуля его резко активизировала. Посмотреть бы, не кровью ли он кашляет.