Оленин, машину! - Дарья Десса
— Что ж, это всё упрощает, — сказал Сергей. — Мы задержали вас, но не потому, что вы убежали из расположения нашей части и ранили сотрудника СМЕРШ, — он кивнул на меня. — Я хочу сказать, что ваше бегство ничем не обусловлено. Никто не собирался арестовывать вашу супругу Ханако. Как сами могли убедиться, она в целости и сохранности. Не арестована, не задержана. Наши сотрудники поспешили её привезти сюда, чтобы помочь со сложными родами, не более. А вы решили, что она взята в заложницы, и нам нужна для давления на вас. Так?
Кейдзо оказался тёртым калачом. На лице, пока он слушал Добролюбова, ни один мускул не дрогнул. Отменная выдержка! Хоть и подвела его там, в палате. Мог бы поговорить со мной, не пришлось бы драться. Но теперь деваться некуда, и Кейдзо ответил:
— Да, всё верно. Я подумал, что моя жена арестована.
Он подумал пару секунд.
— Если всё, что вы говорите, правда, то…
— Это правда, слово советского офицера, — официальным тоном заявил Добролюбов.
— … В таком случае, — японец встал. — Я приношу свои извинения вам за доставленные неудобства, — он коротко поклонился сначала мне, потом Сергею.
— Принимается, господин Кейдзо, — сказал опер.
— Пожалуйста, не называйте меня «господином», — попросил вдруг японец.
Добролюбов поднял удивлённо брови.
— Я убеждённый социалист, — продолжил бывший шпион. — Иначе бы не стал сотрудничать с советскими властями. Поэтому можете меня называть просто по имени.
— Хорошо, — согласился опер. Он провёл взглядом по японцу, словно просканировал. — Вы готовы общаться? Как себя чувствуете?
— Всё хорошо, — ответил Кейдзо. Перевёл взгляд на меня и спросил по-японски: — Где вы так хорошо научились каратэ?
— Будет время, расскажу, — ответил я.
Шпион (то ли бывший, то ли нынешний) кивнул.
— Что ж, господин Кейдзо. Мы готовы снять наручники, — сказал Добролюбов. — Если вы будете себя хорошо вести.
— Да, — коротко произнёс японец.
Я подошёл, взял у опера ключ, потом расстегнул «браслеты». Кейдзо потёр запястья. Теперь он выглядел расслабленным, из чего мне стало понятно: бежать не собирается. Да и куда, если здесь его жена и ребёнок? Правда, теперь нам предстояло самое сложное — убедить японца нам помогать в поисках сокровищ.
Глава 59
Мы отвезли Кейдзо в расположение той части, которая нас приютила прошлой ночью. Добролюбов вызвал коменданта — седого полного майора лет 55-ти, и приказал нас всех накормить. Именно так: хоть и старше был офицер его по званию и возрасту, но именно приказал, не попросил. Комендант проглотил обиду, с интересом посмотрел на японца и спросил:
— А этого чем кормить?
— Томлёными в молоке перепелами, твою мать! — неожиданно выругался Сергей. Чем нас, тем и его!
Комендант с удивлением поднял брови, услышав ответ Добролюбова, но снова не стал спорить. Видимо, решил, что с офицером СМЕРШ лучше не связываться. Он кивнул и, чуть пожав плечами, махнул рукой в сторону ближайшего здания, где уже дымилась труба кухни. Мы последовали за ним, ведя Кейдзо между нами. Он шёл молча, опустив взгляд, но изредка посматривал по сторонам, словно изучая каждую деталь части.
Когда мы добрались до столовой, нас встретили несколькими мисками горячего варева и ломтями хлеба. Дымящийся суп сразу напомнил о том, насколько мы устали и проголодались после всего произошедшего. Кейдзо сидел напротив нас, всё ещё настороженно поглядывая на каждого бойца отряда, что оказывался рядом. Некоторые поглядывали на него с подозрением, другие — с искренним интересом.
Добролюбов, явно раздражённый вниманием к нашему пленнику, громко пробормотал:
— Хватит глазеть. Ешьте уже.
Кейдзо, после секундного замешательства, аккуратно взял ложку, копируя наши движения, и медленно попробовал суп. Он, похоже, был удивлён — возможно, простой полевой обед сильно отличался от того, к чему привык. Особенно орудовать ложкой. Но палочек тут ему никто предлагать не собирался.
После обеда мы отвели японца в Ленинскую комнату, — место, сразу погрузившее меня в воспоминания о курсантских годах в Рязанском училище ВДВ. Трудно было представить более выразительный символ советской идеологии — пространство словно намеренно пропитывалось строгой, почти торжественной атмосферой. Комната встречала нас насыщенным красным цветом: от огромного флага СССР, покрывавшего треть стены, до плакатов и деталей интерьера, выдержанных в строгой, гармоничной палитре тёмно-зелёного и белого.
На стене напротив входа, как раз под флагом, висели два портрета, причём не просто формально размещённые, а словно бы на пьедестале в сознании каждого, кто входил. Слева — Ленин, с привычным проницательным взглядом, который казалось, взирал через годы и поколения. Справа — Сталин, с жёстким, слегка прищуренным взглядом, словно пристально следил за каждым, кто переступал порог этого места. Эта композиция, на первый взгляд обычная, на самом деле впечатляла и напоминала, для чего мы все здесь.
На небольшой полке под портретами стояли книги с тёмными, потёртыми корешками — собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма и несколько толстых томов с речами и статьями, напоминавшими об идеологических целях армии и страны. Эти тома были предназначены для бойцов и командиров. На столе я заметил газеты: старые выпуски «Правды», несколько местных фронтовых листков. Рядом с газетами лежали несколько листовок и патриотических плакатов, призывавших сражаться за Родину против японского фашизма.
Мы сели втроём за простой деревянный стол, под портретами вождей, в центре этой насыщенной красным комнаты, где царила суровая, но успокаивающая атмосфера. Это не было похоже на допрос, хотя, вероятно, любой другой на месте Кейдзо ожидал бы именно его. Напротив, наши позы были скорее расслабленными. Мы пытались создать атмосферу, располагающую к откровенности, где вместо ледяных вопросов и напряжённых взглядов было что-то, напоминающее разговор трёх товарищей.
Добролюбов сидел напротив японца, опёршись локтями на стол, но глаза его выражали больше понимания, чем подозрительности. Он сдержанно взглядывал на Кейдзо, словно приглашая его самому начать разговор, дать понять свою точку зрения. Я сидел рядом, стараясь быть непринуждённым, хотя про себя отмечал каждую деталь в поведении бывшего шпиона, каждое движение, жест, взгляд, как бы запоминая и анализируя его внутренний настрой. К тому же ещё не было полной уверенности, что он не захочет прямо сейчас рвануть отсюда. Ну да, жена и ребёнок в роддоме. Но мало ли?.. Кто знает, что у этого типа в
