Деньги не пахнут 7 - Константин Владимирович Ежов
Но осень 2014-го вставала перед этим планом холодной стеной. Пока воздух пах сырым асфальтом и прелой листвой, технологии ещё не поспевали за замыслом.
Главная преграда – отсутствие удобных инструментов. Бесплатных брокеров вроде "Robinhood" тогда ещё толком не существовало: программа пыхтела где-то в тестовых версиях, а чтобы открыть шорт или рискнуть опционами, приходилось проходить нудные, почти бюрократические допросы банков. Мелким инвесторам оставалось грызть гранит сложных форм и комиссий.
Вторая проблема была менее материальной, но не менее важной – людям негде было собираться. В 2021-м толпы розничных трейдеров нашли общий язык на "WallStreetBets": миллионы голосов сливались там в один рёв. Но в 2014-м этот форум был крошечной площадкой с десятком тысяч участников – тихой, пыльной, будто забытая под лестницей.
Чтобы зажечь костёр, нужно было раздобыть дрова и ветра. Во-первых, заставить людей не бояться хлопот торговли, показать, что участие – это не преграда, а вызов. Во-вторых, превратить маленький форум в арену, куда будут устремлены все взгляды.
Задача звучала громоздко, но, на деле, не пугала. Ведь уже появился символ – Касатка, ставшая эмблемой сопротивления. Образ сильного зверя, рассекающего ледяные воды, притягивал внимание сам по себе. А судьба словно подкинула подходящую сцену.
– Ты уверен, что хочешь сегодня выйти в эфир? – тихо спросил Добби, тревожно поглядывая на мониторы. – Придётся столкнуться с Акманом лицом к лицу.
В комнате запахло озоном от перегретых ламп и едва ощутимо – потом от волнения.
***
Эфир начался. С обеих сторон царила выверенная холодность.
Акман говорил уверенно, словно хирург, отделяющий ложное от истинного. Его аргументы ложились ровно, как сталь на мрамор:
– Утверждение, что бойкот обрушит доходы, – преувеличение. Потребительская линия, о которой говорил Шон, приносит всего десять процентов выручки "Валианта". Остальные девяносто – рецептурные препараты, на которые бойкоты не влияют.
Экран вспыхнул цифрами, таблицы сменяли одна другую. Голос Акмана звучал ровно, без колебаний:
– И вероятность государственного регулирования ничтожна. Закон, контролирующий цены на лекарства, попросту отсутствует. Компания следует всем нормам, поэтому риска почти нет.
Факты были безупречны. Политики любили шум, но редко переходили от лозунгов к действиям.
Становилось ясно, куда направлен его удар. Он говорил для аналитиков, для фондов, для машин, что верят только в сухие цифры и логические цепочки.
Но в такой битве невозможно победить зеркалом. Если отвечать тем же оружием – логикой, – поражение неминуемо.
Значит, нужен был другой язык. Тот, что цепляет не разум, а нервы. Язык эмоций, запахов, несправедливости, человеческого страха и злости.
На Уолл-стрит холодно и тихо. Но за её пределами бьётся сердце улицы – горячее, непредсказуемое. И в этот раз именно оно должно было стать оружием.
В студии стояла напряжённая тишина, будто воздух стал гуще от скрытой вражды и электрического заряда камер. Холодный свет прожекторов резал пространство, отражаясь в полированных поверхностях, и тонкий запах озона смешивался с ароматом дешёвого кофе, который кто-то забыл на пульте.
– Что ж, начнём, – прозвучало наконец.
Голос был ровным, но под ним чувствовалась сталь.
– Значит, потерь нет, рисков нет, и прибыль рекой? И всё это – ценой чужих страданий? Пациенты с редкими болезнями, по-вашему, просто источник дохода? Вы ведь даже не скрываете, что действуете по учебнику для избранных из верхушки – для тех самых из одного процента, кто держит остальной мир на коротком поводке.
Каждое слово падало, как капля кислоты на стекло. Никаких фактов, только ощущение морального превосходства. Смысл прост: показать, кто в этой истории злодей.
Акман ответил с ледяной выдержкой. Его голос напоминал звук закрывающегося сейфа – чёткий, металлический, без эмоций.
– Слово "эксплуатация" в отношении пациентов с редкими заболеваниями – чистая демагогия. Ценообразование – не произвол, а инструмент для стимуляции рынка. Пример – препарат "Церезим" от болезни Гоше. Вначале его осуждали за цену в триста тысяч долларов в год, но именно прибыльность привлекла новых игроков, расширила рынок и увеличила доступность лечения.
Логика звучала безупречно, почти благородно.
Но ответ последовал без паузы, резкий, как удар током:
– Если целью было оживление рынка, стоило вложиться в исследования и разработку новых лекарств, а не душить конкурентов. "Валиант" не потратил ни копейки на инновации. Вы называете это "активацией рынка"? Это обычная монополия, завёрнутая в красивую обёртку. История всё та же – жадность под видом заботы. Классика одного процента.
Глаза Акмана чуть сузились. Едва заметный блеск раздражения скользнул по его лицу. Каждое упоминание о "проценте" било точно в цель.
Он привык к обвинениям, но не к тем, что касаются морали. Акман верил в собственную добродетель – имел фонд, клялся в благотворительности, любил говорить о долге бизнеса перед обществом. Потому слова о "проценте" звучали для него, как насмешка над верой.
После очередного напоминания он сорвался.
– Хватит.
– Что именно?
– Эти ваши провокации про один процент. Это недопустимая риторика.
Голос, ещё недавно спокойный, теперь дрожал от скрытого гнева. Он перестал говорить языком фактов и перешёл к языку нравоучений.
– Понимаю, вы хотите склонить общественное мнение на свою сторону. Но, Сергей, вы сознательно разжигаете толпу, побуждая людей к рискованным действиям. К коротким продажам, например. Это безответственно.
– Побуждаю? – с лёгкой иронией прозвучал ответ.
Акман нахмурился, продолжая:
– Продажи против рынка должны проводить те, кто способен оценить риски. Втягивать в это случайных людей – преступление против здравого смысла.
– Никогда не призывал никого к продаже, – прозвучало в ответ мягко, почти невинно.
Толпа слушателей в зале затаила дыхание.
– Но ведь вы постоянно повторяете про мораль, про один процент, про борьбу с несправедливостью. Это и есть подстрекательство!
– Вы говорите о "несправедливости"? Но ведь доступ к закрытым данным, которым вы пользовались, был только у верхушки. У одного процента, верно?
– Это не инсайд, а легальное взаимодействие между сторонами сделки…
– Легальное – не значит справедливое, – прозвучал ответ, мягкий, но с ядом. – Люди
