Беззаветные охотники - Greko
Стоило мне нарисоваться в штабе, меня окружили и весело приветствовали сослуживцы. Прошлое недоразумение было забыто. Слухи о моих геройский походах по вражеским тылам были столь искусно раздуты Малыхиным, что превратили меня в полумифическую фигуру. Каждый мечтал поручкаться и выразить свое восхищение. Главный мой обидчик Золотарев уже не был полковым адъютантом и сидел безвылазно в Тифлисе, как он и мечтал. Вот только мечта его сбылась несколько кривовато: он проходил подследственным по делу своего бывшего командира.
Когда схлынул первый шквал приветствий, меня тут же попросили найти управу на генерал-майора.
— Вы с ума сошли, господа? — изумился я. — Где я и где генерал? Как же я его успокою?
— Да он нам вечно тебя всем в пример ставит! Коста — то, Коста — сё. Был бы Коста с вами, вы бы — ух! А пока, дескать, гордитесь, что с вами в одном полку служит столь героическая личность!
Удивительные дела тут творились!
— Константин Спиридонович! — вмешался молоденький юнкер, который, как я помню, все выспрашивал у меня, что такое русская рулетка. Я напрягся. — Признайтесь, раз уж здесь все свои, вы ружейными приемами владеете?
— И близко не ведаю!
Дружный вздох облегчения окончательно смешал все в моей голове.
— Слава богу! Слава! — раздались вокруг голоса. — Вы не представляете, какое облегчение!
— Да объясните мне толком!
— Вы не знаете! И генерал не знает! — «объяснил» юнкер.
— Так! Спокойно! — вмешался Малыхин. — Объясняю по порядку. Генерал из артиллеристов. Маршировки, солдатской стойки и ружейных приемов не знает. Ему адъютант записочки написал, вот он по этим бумажонкам и сверяет правильность выполнения. Педантичен и мелочен, аж жуть! Но чует свое несовершенство. Вот и решил освоить сию премудрость, коль выпало ему командовать пехотной бригадой. А как освоит, замучает нас смотрами!
— Не бывало такого, чтоб кавказские войска под ремень ставили, как в России, — загудели офицеры.
— Раз он вас так любит и всем на вид ставит, есть надежда, что, узнав про ваше незнание, он и свой пыл поумерит!
— Точно! Только на это и расчет!
— Я, конечно, попробую, но ничего не обещаю!
— Попытка не пытка! — развел руками Малыхин.
— А что Симборский? Выходит у него строевка?
Офицеры захохотали.
— Был тут такой случай, — утирая слезы, рассказал Малыхин. — Показал ему унтер, его ординарец, все приемы. Генерал решил повторить. Говорит:
— Забудь, братец, что перед тобой генерал. Командуй мне как рекруту, а я сам буду такты повторять.
Унтер и рад стараться. Как заорет, выпучив глаза от усердия:
— Слушай! Смир-ноооо!
Генерал стойку принял, а унтер ему со всем своим рвением:
— Да ты пузо, пузо-то убери, а не то я тебя!..
Симборский оторопел. Обиделся.
— Ну, братец, ты в самом деле не того…
Унтер мигом тон сменил и ласково так:
— Пузики, животики подберите, Ваше Превосходительство!
Снова штабную комнату сотряс дружный смех.
— Ступайте, Константин Спиридонович, представляйтесь генералу! И помните: токмо уповая на ваше незлобие, ждем и надеемся!
Я отправился на квартиру Симборского. И с порога понял, что офицеры были недалеки от истины, когда расписывали ужасы генеральского рвения.
— Да знаешь ли, каналья, что ты сделал?.. Ты целую одиннадцатую роту спалил!.. Каторги тебе мало за подобное смертоубийство… Пошел вон, Буанопартово отродье! Пока не родишь мне целую роту, не смей показываться…
Генерал антимонии разводить не привык. Распекал своего денщика так, что стекла дрожали. А за что? Оказалось, бедняга за ночь спалил чурки в печи, согревая командирскую квартиру. Чурки те были непростые. Настоящие солдаты армии Урфина Джюса. С ними Симборский производил всевозможные эволюции для изучения под присмотром адъютанта строевых учений.
Мне генерал обрадовался, нисколько не смутившись, что я застал его за столь странным занятием.
— Знаешь ли ты, Константин Спиридонович, порядки перестроения шеренг при разводе караула?
— Откуда ж мне освоить такую премудрость? Я все по Черкесии ползал на брюхе. Пороху в стрелковом бою в цепи не нюхал!
— Вот и славно! — поразил меня генерал абсурдностью своего ответа. — Будем вместе с тобой постигать трудную солдатскую науку. Сейчас этот Навуходоносор родит нам новую роту и приступим. А пока чаю попьем.
Уселись за стол. Генерал по-простому налил мне собственной рукой чаю из небольшого самовара. Придвинул какую-то особую шарлотку, посеребренную сахарной пудрой, и вазочки с ореховым и арбузным вареньем.
— С подчиненными я по своему обычаю краток и категоричен. Но ты, Константин Спиридонович, особый случай. Моряки тебя хвалили. Прекрасная аттестация от Вольховского и Розена. Хочу тебя видеть при себе дежурным офицером от полка. И милости просим на мои обеды. Повар у меня отличный. Недаром Паскевич меня прозвал Лукуллом 3-го корпуса. За моим столом потребно видеть не меньше числа Граций и не больше числа Муз. Соображаешь, сколько?
— Не меньше трех, не больше девяти?
— Соображаешь, — удовлетворенно кивнул генерал. — Местные офицеры видят во мне дракона, да и пусть их! Занимались бы самообразованием, я бы их попустил. А допрежь того будут смотры мне сдавать!
Я коротко посвятил генерала в свои планы и обстоятельства.
— С арендой тебе удачно подвалило. Хоть и без дохода. Мне-то выделили одну на 12 лет. Поправлю свои дела. Супруге отпиши, чтобы без тебя управилась. Дом подобрать — большого ума не надобно. А сам останешься при мне. Отпущу в январе. Поедешь в Крым посуху в объезд Азовского моря. В море лучше не суйся.
— Сколько же будем добираться⁈
— Не боись! За месяц управишься! Поспеешь точно к сроку!
Я тяжело вздохнул. Вот так нежданно-негаданно на меня навалилась армейская лямка. А так хотелось с сестрой Рождество справить!
Денщик внес в дом новорожденную «роту». С грохотом ссыпал ее у печи.
— Ну, что? Приступим? — довольно потер руки генерал, жадно разглядывая наваленные в беспорядке чурки.
… Потекли дни моей службы в полку. Однообразные и утомительные своей предсказуемостью. С офицерами было откровенно скучно. Они проигнорировали мои намеки на саморазвитие, которого от них ждал генерал. И о чем с ними говорить? О лошадях и выпивке? То ли дело за столом Симборского — интересно и познавательно. И очень вкусно.
Он, действительно, знал толк в хорошей кухне. И вовсе не был таким сухарем и педантом, каким себя выставлял. Под личиной сурового и строгого человека скрывалась добрейшая душа. И мужественное сердце настоящего воина. За недолгую
