Путь на Балканы - Иван Валерьевич Оченков
В обед к стаду приходили бабы и доили своих коров. Одна из них приносила краюху хлеба и отливала пастуху молока в кружку. Это и был его обед. От постоянного нахождения на свежем воздухе у него разыгрывался зверский аппетит, так что парень чувствовал себя постоянно голодным. В тот день его кормила Машка — довольно рослая для деревенских девица с лицом, густо усеянным конопушками, приходившаяся старосте племянницей. Вообще в деревне все были немного родственниками. Кто не брат — тот сват, кто не сват — тот кум. Быстро подоив свою буренку, она выделила долю Митьке и, устроившись рядом, беззастенчиво разглядывала, как он ест.
— Чего уставилась? — буркнул он, едва не подавившись.
— Хочу и смотрю, — заявила в ответ девушка.
— Хочешь и просто смотришь? — схохмил он в ответ, припомнив анекдот.
— Может, и хочу, да не с тобой, — ничуть не смутилась от двусмысленности Машка.
— А чего так, рылом не вышел? — поинтересовался Дмитрий не без досады в голосе.
— Да лицом-то вроде и ничего, — задумчиво протянула деревенская красотка, — руки только вот не оттуда растут. Видать, и остальным ничего не умеешь.
— А ты попробуй.
— Было бы чего пробовать, — фыркнула девушка. Затем, отсмеявшись, спросила: — В городе-то чем занимался?
— Охранником был, ну и так, по шабашкам.
— Это чего такое?
— Ну, как тебе объяснить, где проводку починить, где розетку поменять. Антенны еще устанавливал.
— Хорошо зарабатывал?
— На жизнь хватало.
— Не женат?
— Да нет покуда.
— Вот и я говорю — негодный.
Кровь бросилась парню в лицо, и он, разозлившись, отвернулся.
— На себя посмотри, рябая как картошка!
— Ну и что, зато все при мне и не дура, не то что некоторые, — не осталась в долгу девушка и, подхватив кувшин с молоком, зашагала домой, качая бедрами. Затем обернулась и уничтожила: — Так вроде и не глупый, а дурак дураком!
Дмитрий не хотел смотреть ей вслед, но глаза против его воли то и дело возвращались к гибкой фигурке в сарафане. И потом еще долго перед глазами вставали волнующие извивы девичьего тела, а конопушки на лице казались даже милыми. Впрочем, история на этом не закончилась. Когда он, отогнав стадо в деревню и повечеряв в очередном доме, возвращался домой, то есть к сеновалу, в котором обычно ночевал, дорогу ему преградили трое парней.
— Слышь, убогий, — обратился к нему крайний — коренастый крепыш с густой шевелюрой пшеничного цвета, — ты, говорят, к нашим девкам подкатывать начал?
— И что? — вопросом на вопрос ответил пастух и сдвинулся в сторону, не давая обойти себя со спины.
— А ничего, — осклабился второй, худой как жердь, с длинным чубом непонятного цвета, — сейчас узнаешь, чего!
Третий — огненно-рыжий парень, сплошь покрытый веснушками, — помалкивал, упорно пытаясь зайти своему противнику в тыл. Дмитрий сразу понял, что дело пахнет не известным никому в деревне керосином, и решил действовать. Быстро шагнув к продолжавшему распалять себя криком чубатому, он коротко без замаха двинул ему кулаком в солнечное сплетение, заставив переломиться от боли и неожиданности, перегородив этим дорогу крепышу. Рыжий, видя такой поворот событий, кинулся вперед, но тут же запнулся о подставленную ему ногу и сбил-таки с ног своего незадачливого товарища. Коренастый поначалу немного завис от неожиданности, но затем быстро обошел кучу-малу из своих приятелей и попытался достать Митьку-дурачка кулаком, но тот несколько раз ловко увернулся, а затем и вовсе учудил: встав, как журавль, на одну ногу, другой неожиданно сильно двинул своего врага в голову. Такой подлости тот и не ожидал и отлетел в сторону, сломав по пути плетень. Не прошло и минуты, как деревенские парни, вздумавшие проучить «городского», лежали на земле, а раскидавший их Дмитрий, насвистывая, пошел прочь.
С этого момента жизнь его начала стремительно меняться. Для начала мальчишки, с которыми он гонял стадо, безоговорочно признали его авторитет. До сей поры он был для них лишь почти бесполезным помощником и мишенью для шуток, но на следующее же утро они смотрели на него практически с благоговейным почтением. Припомнив, как он бедствовал без обуви, они притащили ему лапти с онучами. Где они их стащили, Дмитрий не спрашивал, но с удовольствием обул обнову. Онучи, как оказалось, наматываются точно так же, как и портянки, а этим «искусством» он владел. Некоторая заминка случилась с завязками, но с помощью мальчишек справился и с этим.
Затем к нему на пастбище заявилась депутация деревенских парней. Поначалу он думал, что предстоит новая драка, и многозначительно взял в руки предусмотрительно выломанную для такой цели дубинку.
— Ты это, не балуй, — немного растерянно протянул давешний крепыш, — мы с миром пришли.
— С каким еще миром?
— Слышь, Митька, не серчай. Сегодня подрались, завтра помирились — дело житейское.
— Втроем на одного?
— Да ты что! — оскорбился парламентер. — У нас в деревне сроду такого паскудства не было. Всё один на один решилось бы…
— Ага, — с нескрываемым злорадством протянул один из парней, не принимавший участия во вчерашних событиях, — решилось бы, коли он вас метелить не начал!
Услышав это, все присутствующие дружно засмеялись. Крепыш, как видно, был до сих пор первым парнем на деревне, и его оплошке многие обрадовались.
— Ладно, — махнул рукой Дмитрий, отсмеявшись вместе со всеми, — чего хотели-то?
— Ты, это, будешь с нами против зареченских биться?
— Каких таких «зареченских»?
— Ну так за речкой две деревни — Климовка и Мякиши, они наш верх признавать не желают!
— А должны?
— А как же! Наше
