Цеховик. Книга 14. Воин света - Дмитрий Ромов
Поэтому он снимает трубку внутреннего телефона и крутит диск.
— Алё… — хрипло и громогласно, будто пытаясь докричаться без телефона, начинает он. — Тут это… Милицию надо… Да, я же чё и объясняю! Как его, Зевакин, задержи говорит… парня… Ну, он избил его… Ну, да! Милицию, короче вызывай!
Выдав эту тираду, вахтёр устало выдыхает, словно совершил ужасно тяжёлую работу. Сотрудники, идущие с работы, бросают любопытные взгляды на меня и на Зевакина.
— Вы, уважаемый, о чём это? — смеюсь я. — Кто кого избил?
— Так это… тогда ещё… — вахтёр поднимает вверх кривой указательный палец. — Не сегодня то бишь.
— Я вас избил Игорь Алексеевич? — удивлённо и тоже громко, на весь вестибюль, спрашиваю я у Зевакина. — Вы такой немощный, что вчерашний школьник вас избить может?
Зевакин бросает злобный взгляд на недотёпу вахтёра. Я делаю пару быстрых и лёгких шагов, оказываясь рядом.
— Игорь Алексеевич, — говорю я на этот раз очень тихо, сквозь зубы и выгляжу, должно быть, зловеще, потому что продолжаю улыбаться. — Я вам не угрожаю, но очень и очень серьёзно предупреждаю. Если не оставите мою жену в покое, я вас размажу по асфальту и катком проеду по вашему недвижимому телу с предварительно отделёнными конечностями и всеми возможными отростками. И избитому, разумеется, до полной потери пульса. Ещё только раз вы мне на глаза попадётесь, до конца жизни будете плакать о бесцельно растраченной молодости. Вы меня понимаете? А если снова побежите жаловаться к папеньке, то и ему достанется по полной программе. Не на ту персону вы замахнулись. Поверьте, извинитесь и исправьтесь.
— Вы… вы… — надувает он щёки, — не знаете с кем связались! Это я вас размажу и посажу в тюрьму! Вы… вы у меня… Вас лично… судья мособлсуда… Угрожаете мне⁈
— Ну, ты и дурак, — качаю я головой. — Я же говорю, предупреждаю. Ещё раз глянешь в её сторону, пожалеешь. Идём, Наташ.
Мы двигаем к выходу, когда в двери появляется взмыленный старлей в сером мундире. Фуражка на затылке, галстук сдвинут, верхняя пуговица расстёгнута, на боку болтается кожаная сумка-планшет.
— Чего тут у вас⁈ — недовольно спрашивает он у вахтёра.
— Так вот, человека избили, — хрипит вахтёр, показывая на меня рукой.
— Кто вас избил? — спрашивает у меня мент.
— Меня? — удивляюсь я. — Никто. У товарища галлюцинация, перетрудился. От перенапряжения такое бывает. Отнеситесь с пониманием.
— Так это… — взывает вахтёр к Зевакину, но тот, плюнув в сердцах, разворачивается и быстро уходит, скрываясь в недрах своей фирмы.
Мы выходим наружу, оставляя лейтёху разбираться с дежурным.
— Ох, Егор, чувствую, сожрёт меня этот Зевакин, — вздыхает Наташка. — Может, что-нибудь другое подыскать? Я могу обзвонить разные организации…
— Наташ, ты шутишь что ли? Ты думаешь, мы уступим вот этому уродцу? Нет, конечно.
— У меня и должность-то такая, что никто и раздумывать не будет, одним щелчком направят в сторону мусорной корзины…
— Радость моя, должность невысокая, но ты же ещё студентка, а сюда вообще-то берут только спецов. Так что ты уж потерпи, пройди весь путь, так сказать, с самых низов, и будешь генералом со временем.
— Да я ж не про то, что у меня должность маленькая, а про то, что никто и разбираться не будет, что этот Зевакин моральный урод.
— А он к тебе сегодня не это, как говорят вахтёры в вашей конторе?
Наташка прыскает и получает букет.
— Ой, какой красивый! Спасибочки.
Она нежно чмокает меня в губы и забирается в машину.
— Не «это»… смотрел на меня весь день с ненавистью и злобой. И украдкой щупал битое лицо. Но он-то ладно, а вот главный босс ведь меня вызывал ещё до свадьбы.
— Ах да, точно, я ведь даже и не спросил что там было. Расскажи.
— Он говорил о скромности, как главном украшении девушки.
— То есть, он что, на тебя хотел стрелки перевести? Так что ли?
— Ну, типа, — кивает Наташка. — Прямо не говорил, но нахваливал Зевакина, рассказывал о его безупречной репутации и о том, что я студентка, для меня это вообще временная подработка, практически. То есть, если это не намёк на то, что мне пора искать другую подработку, то я не знаю, что это такое.
— Понятно. Ну, Лиходед… Как его зовут, я запамятовал?
— Семён Станиславович.
— Ну, Семён Станиславович, покровитель харрасмента, мы с тобой тоже вопрос решим… Хочешь возглавить ваше внешнеторговое объединение?
Она смеётся, и я тоже смеюсь. Шутка, конечно же.
Ужинаем мы сегодня с Платонычем, втроём. Трыня уехал в лагерь в Анапу.
— Вроде доволен, — кивает Большак, — я позвонил в лагерь, так мне такой выговор там устроили и нагоняй, что о-го-го. У них особенных детей нет, и звонки никакие не предусматриваются режимом, так что мне надо успокоиться и не занимать своими глупостями телефон, который поставлен не для праздных и досужих разговоров, а исключительно для решения действительно важных вопросов. Вот, такие дела. Надеюсь, ему там не достанется из-за моей чрезмерной заботы.
— Что за блажь, — смеюсь я, — по телефону разговаривать, этак, знаете ли, можно и до…
Я задумываюсь, не в состоянии придумать до какой ещё большей наглости можно дойти, начав звонить по телефону.
— Ибо… — наконец, многозначительно провозглашаю я, как Остап Бендер, и все начинают смеяться.
— Вот именно, — соглашается со смехом Платоныч.
Поскольку приехали мы только вчера вечером, ни покупки сделать, ни приготовить ничего не успели, поэтому сидим в «Узбекистане». В виду усложнившейся международной обстановки, вернее, конечно, не международной, а внутренней криминальной, охрана у нас усилена, и я настаиваю на том, что дядя Юра тоже должен получить штатного телохранителя.
Он до последнего отнекивается, но всё-таки в итоге соглашается.
— Некстати, конечно. Не нужны сейчас мне лишние разговоры, а они будут, как ты понимаешь. Если наши люди за хлебом на такси не ездят, то уж с телохранителями и подавно не ходят.
— А что сейчас такое, почему именно сейчас некстати? — спрашиваю я,
