Две недели перед новым годом - Лад Иванов
— Куда пойдём? — оглушённо пробормотал старик. — Домой пойдём.
— Э-э-э нет. Давайте без этого. Ещё не хватало, что вы приметесь кидаться на шею маме и деду и втолковывать самому себе про будущее.
— Прекрати. Мне хотя бы повидать их. Не будет никаких сцен.
Первое волнение спало, и к старому закалённому разуму комитетчика вернулись рассудительность и взвешенность, хоть сердце всё ещё колотилось.
— Обещаете?
Старик только хмуро глянул на своего молодого спутника из-под косматых седых бровей.
— Ну хорошо, хорошо, — примирительно подняв руки, сказал тот. — Далеко ехать? И как будем добираться? Пешком, на общественном транспорте или на такси?
— Давай пешком. Но идти далеко. Где-то с час.
— Ну ничего, прогуляемся. Что для нас час, когда мы прошли семьдесят лет в обратном направлении. Пойдёмте. Я-то уже привык, а вам, конечно, будет очень интересно.
Какое-то время спутники шли молча. Саша понимал состояние Павла Петровича и дал ему возможность собраться с мыслями, не отвлекая разговорами. Надо отдать старику должное, тот быстро пришёл в себя и сам принялся задавать вопросы и рассказывать. Больше даже рассказывать. Об улицах, которые они проходили, о памятных из детства событиях, о живущих сейчас, в пятьдесят втором, людях. Они шли неспешно, переговариваясь вполголоса и поглядывая по сторонам. Словно степенный профессор, признанный научный авторитет, прогуливается, беседуя с молодым, но подающим большие надежды аспирантом.
У колхозной площади Павел Петрович предложил зайти в знакомую ему пирожковую, чтобы перекусить и согреться. Саша оставил товарища у высокого квадратного столика, а сам прошёл к прилавку и, выложив на блюдечко с отбитым краешком несколько монет, взял два стакана чая и несколько пирожков: с мясом, ливером и вишнёвым повидлом.
— Мда-а, — рассматривая надкушенный пирожок с мясом, пробормотал Павел Петрович. — А ещё говорят, что это только кажется.
— Что именно?
— Ну, что раньше всё было вкуснее. Лимонад там, сладости. Пирожки…
— Вы ещё в ресторанах местных не были, — тоном знатока сказал Саша. — Приглашаю вас вечером.
Старик хмуро глянул на него:
— Ты забываешь, что я в отличие от тебя родом отсюда.
— Да когда это было-то… А в целом вы меня удивили. Быстро вы. Я в себя с неделю приходил. Куда путь-то держим?
— Здесь недалеко уже, — глядя через окно на медленно проезжающий по улице ЗИМ, ответил старик. — По Мещанской прямо, потом налево. Мы жили в Пальчиковом переулке.
— Это где такое? — спросил гид.
Экскурсант насмешливо глянул на него:
— Эх ты, краевед.
Минут через двадцать они стояли у подъезда старой шестиэтажки.
— Знаешь, этот дом единственный, что осталось от переулка в нашем времени… Вон моё окно. На третьем этаже, — показал пальцем Павел Петрович. — Интересно, кто сейчас дома…
Саша не шутил, не балагурил. Понимая, что сейчас творится в душе старика, он терпеливо ждал. А тот всё смотрел, смотрел на чёрное стекло с вплавленной в него неподвижной белой занавеской.
— Я буду на улице. Сколько нужно. Не торопитесь.
— Спасибо, — похлопав его по плечу, ответил Павел Петрович. — Я быстро.
Он вошёл внутрь, и скрипнувшая подпружиненная дверь закрылась быстрее, чем силуэт старика растаял в черноте подъезда.
На ощупь
Через несколько часов двое мужчин сидели за столиком ресторана на Советской площади. Молодой внимательно слушал, а старик, не глядя на него, рассказывал вполголоса, сцепив лежащие на столе руки
— Информацию о смерти отца я смог найти лет десять назад. Ребята поисковики опознали его по записке в капсуле, сделанной из гильзы. В основном капсулы эти были бакелитовые. Кто-то делал сам. Из дерева там, или из гильзы. У отца вот была из гильзы. До этого он числился пропавшим без вести. Я узнал, где, когда и при каких обстоятельствах его взвод накрыла немецкая бомбардировка. И вот сегодня рассказал об этом маме. Что не стоит ждать. Что муж её погиб как герой. Я представился следователем, обнаружившим затерявшиеся архивные данные. Мама никогда мне не рассказывала… Не рассказывала, что к нам приходил домой человек, принёсший весточку об отце. Она хотела, чтобы у меня оставалась всегда надежда. Невесомая, микроскопическая, но надежда. Мы сидели за столом втроём с дедом, рассматривали фотографии, пили чай.
Он откинулся на спинку и улыбнулся:
— Боже мой, как это прекрасно просто сидеть в нашей уютной комнате и пить чай с мамой и дедом. Все сокровища мира можно отдать за эти полчаса.
Они помолчали. Саша поймал глазами официанта и чуть заметно кивнул ему.
— Что будем пить, Павел Петрович?
— А давай-ка, Саня, хлопнем простой русской водки.
Подошёл официант, представился и приготовился записывать заказ, обратившись взором к первому по старшинству посетителю.
— Будь добр, закажи сам. Я доверяю твоему вкусу, — наиграно повелительно сказал старик молодому спутнику, маскируя своё стеснение.
— Как скажете, профессор, — ответил тот, с удовольствием заметив, как подтянулся при этих словах официант. — Будьте любезны: две порции шашлыка по-карски, зелень, сыр, гребешки. И бутылку водки.
— Отдам дома. Курс скажешь, — сказал «профессор», когда официант удалился.
— Угощаю на правах хозяина, — покачал головой Саша.
Принесли тарелки с закусками. Павел Петрович поднял рюмку.
— Давай, Саша, первую выпьем до дна за наших великих отцов и дедов, выгрызших, на оголённых своих жилах вытянувших из небытия великую страну, которую мы, благодарные потомки, благополучно распродали по дешёвке. Это не про твоих сверстников — у вас алиби, а вот к моему поколению претензию можно предъявлять по полной. Распродали, да и вас упустили. Ну, а ваш брат уже довершил начатое.
Павел Петрович пролил несколько капель из рюмки на надломленный кусок хлеба и выпил залпом, не закусывая и не чокаясь.
— Ну к тебе это, конечно, не относится. Ты, как погляжу, из другого теста, нежели всё твоё поколение. Это походы в прошлое тебя пообтесали?
— Да разные люди есть. Не судите о всех по крикливым бездельникам. Вы не представляете, какие люди есть в той нашей с вами стране и тридцати, и двадцати лет. Только живут они часто далеко от Москвы, — выступил адвокатом поколений Саша.
— Как ты в первый раз попал сюда?
— С чего же начать-то… — закинув руки за голову, в задумчивости изучал лепнину на сводчатом потолке Саша.
Павел Петрович замер в ожидании, уставившись на молодого человека.
— Я с самого детства любил работать с деревом. Отец приучил. Мы с ним подолгу сидели дома на балконе и вырезали из липы ложки,
