Черный гусар - СкальдЪ
Я пожал плечами и отправился на встречу с цесаревичем. Во дворце можно было запросто заблудиться, но вестовой показал путь.
Нашу первую беседу иначе как необычной и не назовешь. Время — два часа после полуночи. Место — одна из малых гостиных, где на стенах висят картины, а окна прикрывают тяжелые шторы. В канделябрах горят свечи. Цесаревич сидит на низкой кушетке с гнутыми ножками, я стою напротив. Рихтер, получив разрешение, удалился и прикрыл дверь.
— Михаил Соколов… Я так понимаю, вы из хорошего рода, — цесаревич говорил неторопливо, словно раздумывая. Наверное, он и сам толком не понимал, по каким причинам состоялся наш разговор и что же ему от меня надо. — Мне почему-то кажется, что нам с вами есть о чем побеседовать. С чего желаете начать? Чай? Кофе? Сигару?
Цесаревич вел себя любезно, но мне нельзя терять время. Я не знаю, как долго будет отсутствовать Рихтер. Если генерал состоит в свите, то пользуется доверием, но все же лучше такой разговор начинать наедине.
— Нет, спасибо. А начнем мы с вашей близкой смерти, Ваше Императорское Высочество! — в нас, будущих кавалеристов, буквально вбивали такие слова, как натиск, дерзость, смелость. Вот я и решился.
— Что? — несмотря на выдержку и безупречное воспитание, он закашлялся и округлил глаза.
— Я кое-что знаю… К сожалению, вы больны! И если прямо сейчас не возьметесь за свое здоровье, скоро умрете от туберкулеза, — наверное, мои слова звучали излишне резко. Известие о собственной смерти, да еще такой неожиданной и близкой, мало кого обрадуют. Такими вещами не шутят, а подобные темы позволено поднимать лишь среди родственников и близких друзей. А мы ими не являлись. Пока не являлись. Но я надеялся, что так будет не всегда.
— О чем вы? Туберкулез? Что это? — взволнованный юноша вскочил на ноги.
— Чахотка, — я только сейчас сообразил, что слова «туберкулез» еще никто не знает.
— Я вас не понимаю! Извольте выражаться яснее! Или лучше закончим наш разговор, — он бросил быстрый взгляд на дверь и я понял, что прямо сейчас меня хотят выставить. Все повисло на очень тонком волоске.
Мне приходилось действовать быстро, не давая ему возможности опомниться. Я был ограничен временем. Да и второго шанса судьба могла и не подарить.
— Я знаю будущее. Вы серьезно больны, Николай. Пожалуйста, поверьте мне, я не желаю вам вреда, но хочу лишь помочь. Скажите, в последнее время вы не чувствовали недомогания? Слабости? Кашель?
— Признаться, с осени мое здоровье пошатнулось. Но виной всему наш сырой морской климат, — он ответил не сразу, раздумывая, стоит ли выкинуть меня куда подальше или все же дать выговориться.
— Нет, не климат, — я покачал головой. — Вы должны мне поверить и срочно обратиться к врачу. Время еще есть.
— Через день я отправляюсь в вояж по Европе, — мой напор заставил его задуматься. — Я не могу его отменить.
— Можете. Если вам дорога собственная жизнь.
— Объяснитесь, — приказал он и прошелся по покою, сжимая кулаки. Сомнения в его голосе никуда не делись, и на меня он смотрел странно, как на фантазера или душевнобольного. — Что значит «я знаю будущее»?
И я рассказал. О том времени, в котором прошла моя первая жизнь, и о том, что знал и помнил. Немного, он бы все равно не поверил, но так, чтобы создать определенно впечатление.
Рисковал ли я, открывая карты перед совершенно неизвестным человеком? Безусловно, и весьма сильно. Но рисковал всего лишь тем, что меня могли посчитать душевнобольным и отчислить из Школы, поставив крест на карьере. Значит, прорвемся. К тому же я всерьез рассчитывал на благородство и честность юноши. Подобные слова не являлись пустым звуком в Российской Империи.
— Вы можете сомневаться во мне. Но как только посетите врача, и он подтвердит мои слова, то многое прояснится. А после мы продолжим наш разговор — если вы того захотите, Ваше Императорское Высочество, — закончил я свою речь. К счастью, Рихтер так и не пришел.
— Хорошо, я последую вашему совету. Во всяком случае, пройду обследование. Наш лейб-медик пользуется всеобщим уважением и сможет правильно поставить диагноз, — он посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом. — Что я могу сделать лично для вас, Соколов? Как вас отблагодарить?
— Никакой благодарности не надо. Прошу лишь сохранить наш разговор и мой секрет в тайне. Подобное знание может быть опасно. Могу я на вас положиться?
Наверное, никто не разговаривал с Николаем в таком тоне. Для местных цесаревич чуть ли не помазанник Божий, которому надо служить, почтительно приоткрыв рот. Я выказывал ему несомненное уважение, но без всякого страха, преклонения или подобострастия. Я не льстил и ничего не искал для себя.
— Да, Михаил, я даю свое слово — разговор наш останется тет-а-тет. Но я бы больше хотел узнать о будущем! То, что вы рассказали… невероятно. Я не могу поверить в подобное… Телефон, радио? Возможность общаться с человеком из Австралии и видеть его лицо? Самалет… так он называется?
— Самолет, — поправил я. — Я все вам расскажу. Но после того, как вашему здоровью ничего не будет угрожать. Впереди у нас вся жизнь — если вы послушаете моего совета.
Мы расстались. На прощание он подал мне руку. Подобное о многом говорило.
Друзья пытались вызнать, зачем я понадобился Рихтеру. Я ограничился ответом, что он просто хотел узнать, как корнетам служится в Старой Школе, и нет ли у них каких замечаний.
Мне поверили. Тем более, цесаревич сдержал слово и о нашей беседе никто не узнал.
Неделя потянулась за неделей. Я собирал слухи и читал газеты. Наконец, в «Петербургских ведомостях» нашел то, что искал. В статье, посвященной столичной хронике говорилось, что император по личным обстоятельствам отменил визит цесаревича в Европу, а сам Николай уехал в Крым.
Отложив газету, я не смог скрыть довольной улыбки. Все же мне поверили! Более того, цесаревич начал лечение. Может, в Крыму, а может и в другом подходящем климате. Главное, мои слова не пропали впустую. И теперь история получила шанс измениться. И разве не для того я сюда попал?
Выживет ли он? Вопрос, конечно, сложный. Но к его услугам лучшие в мире доктора и профессора, новейшие лекарства и любой из курортов на выбор. Вопрос о деньгах и вовсе не стоит. И если при таких условиях он все же уйдет в мир иной, значит, я не смог повлиять на историю. Мне придется искать новый шанс. И помолиться о душе Николая, к