Завещание фараона - Ольга Митюгина
Немеющими пальцами она разобрала повод. Перед глазами всё плыло и качалось. По лицу и губам стекали струи, за воротник с промокших волос скатывались капли, сырая одежда липла к телу…
Боги… Только бы не упасть с коня…
Мена бросил на свою спутницу короткий взгляд и лишь безмолвно покачал головой.
Сверкнула молния, и при её резком свете беглецы заметили вдали низенькую хибарку под навесом.
— Жильё, — мягко произнёс старый солдат, наклоняясь к Агниппе и чуть сжав её плечо. — Крепись, моя госпожа. Ещё усилие!
Девушка медленно кивнула, словно во сне, и тронула узду.
Несколько минут сквозь хлещущие струи дождя и ледяной ветер, сквозь пульсацию крови в висках…
Такая тёмная ночь — или это темнеет в глазах?
Кони остановились, вздрагивая и поводя боками.
Грохотал гром, с папирусного навеса водопадом низвергались кипящие струи, дерево, примостившееся над самым обрывом, гнулось, словно тростник, под ударами бури, но за бычьим пузырём, что защищал подслеповатое оконце, горел огонёк.
Мена спрыгнул с лошади и направился к двери.
Дождь хлынул с удесятерённой силой.
Агниппа устало уткнулась в жёсткую мокрую гриву. Голова кружилась… Царевна уже почти не осознавала, что происходит вокруг.
Мена громко стучал, потом колотил в двери, но путникам никто не спешил открывать…
— Сетх вас побери!.. — в сердцах рявкнул вельможа, пнув хлипкую дверцу ногой. — Сдохли, что ли?! Выломаю, отродье!..
Он коротко оглянулся на свою госпожу — и успел заметить, как та медленно заваливается набок, соскальзывая с коня.
Вскрикнув, Мена подбежал и подхватил девушку. Она была без сознания.
Сурово сжав губы, советник, держа на руках свою приёмную дочь, направился к хибарке. Выражение его лица не обещало ничего хорошего бессердечным обитателям домишки.
По крайней мере, дверь старый солдат намеревался выбить одним пинком.
Ночь прорезала рыжая полоска света, и в образовавшуюся щель выглянула женщина в белом домотканом покрывале, наброшенном на голову.
— Кто здесь? — громким испуганным шёпотом спросила она.
Мена вышел на свет.
— Добрая женщина, — сдержав своё раздражение, мягко проговорил он, опасаясь ещё больше напугать крестьянку, — пусти нас. Мы бедные путники и едем издалека, нас застигла буря. Моему сыну плохо. Дай нам приют на одну ночь!
Видимо, крестьянка ожидала увидеть вовсе не их. Не дав Мена закончить, она широко распахнула двери и посторонилась, давая пройти.
— Что ты, что ты! Заходи! — зачастила она. — Боги, дитё простудишь! До чего довёл, а!.. И какие демоны вас гнали? Чего бы вам в оазисе не переждать? — ворчала она, запирая двери. — Разве можно так над мальчишкой изгаляться? А? Я тебя спрашиваю!
Она погрозила Мена кулачком, словно «дитё» было её кровным, и, в обход хлипкого стола, повлекла старика к очагу, к двум папирусным циновкам, разостланным прямо на голой земле. Других постелей в доме просто не было.
— Вот. Вот сюда положи… Ах ты, деточка… — подперев рукой щёку, сокрушённо качала головой хозяйка. — Умаялся-то как, бедолага! Сейчас, в тепле, в покое, очнётся…
Веки девушки дрогнули.
— Мена… — слабо прошептали её губы. — Мена, где мы?..
Убогая каморка, освещённая лишь трепетанием очага, смутные очертания грубо выструганных домашних богов у стены…
Глинобитные стены, два расхлябанных стула, расшатанный стол, ткацкий станок и сундук у дальней стены составляли всю обстановку.
Хозяйка, хлопотавшая у стола, сухощавая и подвижная, походила на домовитую мышку. Когда-то, бесспорно, это была красивая женщина, и её чёрные, по-прежнему молодые глаза с лукавинкой, и изгиб тонких бровей, и остренький нос — всё было бы неотразимо, если бы не лёгкая сеточка морщин, избороздивших смуглую, уже далеко не нежную кожу. Из-под белого головного покрова выбивались чёрные пряди, в которых уже змеились серебристые ниточки. И всё же гибкая фигура в коричневом домотканом платье вполне могла бы принадлежать юной девушке…
Агниппа перевела вопросительный взгляд чёрных глаз на своего советника.
Он улыбнулся, сжав её руку.
— Ничего, сынок, — незаметно подмигнул он царевне. — Всё хорошо. Эта женщина приютила нас. Как ты себя чувствуешь?
Агниппа слабо, понимающе улыбнулась.
— Папа… — нежно выдохнула она, кончиками пальцев проводя по щеке, изрезанной морщинами. — Со мной всё хорошо, благодарю…
Мена ласково убрал со лба девушки мокрую прядку, чувствуя странную резь в глазах.
— Мне надо позаботиться о конях, — поднялся он, отворачиваясь. — А ты лежи, отдыхай и ни о чём не беспокойся.
Измученная царевна лишь обессиленно опустила ресницы, благодарно улыбнувшись.
Мена вышел из дома, на миг встревожив пламя очага порывом ветра. Дверь хлопнула, но вой бури доносился, хоть и приглушённо, даже сквозь стены.
— Ах, боги, ревёт-то как… — покачала головой крестьянка. — Весь дом трясётся! Храни нас Амон, лишь бы берег не подмыло, а то так и рухнем в реку, крокодилам на корм…
Агниппа вскинулась, как подброшенная.
— Лежи, лежи, деточка… — улыбнулась женщина. — Не обращай внимания на мою болтовню. Глянь — тут у нас дерево рядом, его корни, скажу тебе, так обрыв держат — никакой демон не осилит! Сохранят боги… Обидно вот только, если под мостками сарайчик с лодкой размоет… Ну да нечего худое кликать!
— Такая… такая буря… — прошептала девушка.
Говорливая хозяйка внимательно вгляделась в неё, чему-то улыбнулась и вздохнула.
— Ох, что ж делается-то, а?.. — снова начала сыпать она словами. — Две бури в один день! Ох, не иначе знак какой боги посылают Египту… понять бы ещё, какой! Ну, ярость Сетха я могу ещё понять, но что сейчас делается! Что делается!.. Где ж видано такое, чтобы вода с неба падала?..
Дверь снова хлопнула, и в комнатушку зашёл Мена. С его плаща лило ручьём, прямо на земляной пол; насквозь мокрые волосы налипли на лоб. Старик постоял какое-то время под испытующими взглядами женщин, а потом слабо улыбнулся.
— Привязал коней под навесом, — тихо заметил он. — Ну и ливень! Хлещет как из ведра.
— А ты плащик-то сыми, сыми, мил человек! — зачастила хозяйка. — Да повесь над очагом, обсуши. Мальчонка-то тоже своё пускай сымает, и идите к столу,
