Битва за Родину - Алекс Шу

— И-ха-ха-ха, — гремит оглушительный хохот по залу. «Хозяйки жизни» радуются удачной шутке. Содержанки, жены, дочери олигархов и высших чиновников покатываются от хохота, дергают руками от экстаза и трясутся от переполняющих чувств.

Весело ведь. Как там эта кривляка сказала?

«Замерзший дух генерала Карбышева»?

«И-хи-хи-хи, это просто шедевр тонкого юмора», — как припадочные дрыгаются счастливые «успешные женщины».

«Подошел сзади и приобнял».

«О-хо-хо-хо, как смешно», — закатываются в экстазе «девушки» с натянутыми пластическими хирургами лицами, похожими на гладкие попы младенцев.

С омерзением смотрю на этот шабаш.

«Весело им. Обхохотаться, млять».

Меня начинает трясти от злости. Ненависть переполняет душу, заставляя губы раздвигаться в зловещем оскале. Рука привычно тянется к кобуре на поясе, и картинка исчезает.

Пробуждение похоже на резкое выныривание из чёрной бездонной глубины. Распахиваю глаза. Надо мною белый потолок родной квартиры. Автоматически провожу по влажному лбу, снимая запястьем соленые капли. Скомканное покрывало пропитано потом.

«Фухх, и приснится же такая ересь» — проносится в голове. И сразу же приходит понимание. Это не кошмар и не фантазия воспаленного воображения. Это реальное будущее в том мире с горящим Белым домом и моим телом, разорванным очередью из «калашникова». И оно обязательно наступит, если ничего не предпринимать.

Минуту лежу на диване, собираясь с мыслями. Сквозь сонную пелену, улавливаю негромкие голоса. Один из них тоненький и звонкий. Маша проснулась. Прислушиваюсь. Другой — нежный и вкрадчивый. Ага, и мамуля её сейчас раскалывает «на полную катушку», используя тактику «подкупа и непринужденного допроса в дружеской обстановке».

Медленно понимаюсь, сладко потягиваюсь до хруста суставов. Бросаю взгляд на часы в комнате. 15:30. Тихонько выхожу в комнаты, не забыв аккуратно попридержать дверь, чтобы не скрипнула. Слава богу, получилось. Прислушиваюсь.

— Ты пирожное кушай детка, я для тебя их купила, не стесняйся, — воркует матушка.

— Спасибо теть Насть. Они вкусные-вкусные. Я таких никогда не ела, — отвечает ребенок.

На несколько секунд на кухне воцарилась тишина. Только девочка чуть причмокивает, наслаждаясь лакомством.

— Машенька, так ты мне расскажешь, как пожар начался? — мягко спрашивает мама.

— Я не знаю. Мы с девочками уже спать укладывались. А тут дым из-под двери пошёл. Олька сознание потеряла, а другие девочки плакать начали. Мы дверь пробовали открыть, а она закрыта снаружи. Страшно-престрашно было. Оля в обморок упала. Девочки плакали.

— А спас вас кто? — вкрадчиво поинтересовалась мамуля — Наверно, дяди милиционеры прибежали?

— Нет. Дядя Игорь и Леша дверь сломали. Дядя Игорь загорелся, а Леша на него покрывало набросил и графин с водой вылил, — простодушно сдает меня кроха, — А потом они нас одеялом накрыли, и на улицу вывели. Вокруг огонь, треск, дым. Ужас, ужас, просто. Леша ещё Олю на плече тащил. У него нога загорелась, но Ольку все равно из огня вынес.

— Молодец какой, — цедит сквозь зубы мама, — я Лешу лично при…. похвалю попозже.

— Ой теть Насть, но вы же его наказывать не будете? — обеспокоенно спрашивает малявка.

— Ну что ты Машенька, — мамин голос снова становится приторно ласковым, — конечно же, нет. Доедай пирожное. Не хочешь больше? А скажи-ка мне…

«Так, этот допрос надо прекращать», проносится в голове. Я громко кашляю, и бодрым шагом выхожу на кухню, сияя ослепительной улыбкой.

— Лешааа, — малышка раскинув ручонки, несется ко мне.

Малявка обнимает меня руками за шею. Перепачканная кремом мордашка тычется мне в грудь.

— А я тут с тетей Настей познакомилась, она меня пирожными угостила, — радостно заявляет кроха.

— Здорово, — улыбаюсь «сестренке».

Аккуратно отстраняю девочку, и вытираю довольную рожицу уголком майки. Матушка стоит сзади Маши, и многозначительно смотрит на меня, обещая все небесные кары, когда ребенок уедет.

— Машуль, пойдешь со мною в «Красное Знамя»? — спрашиваю кроху.

— Ага, — с готовностью кивает малявка.

— Да зачем ребенка туда тащить? — возмущается матушка, — Пусть лучше со мною посидит. Мы пирожные поедим, телевизор посмотрим. А потом Саша приедет, они с Машей познакомятся.

— Нет, тетя Настя, я с Лешей пойти хочу в «Красное Знамя», — малявка становится серьезной, — Можно? Ну пожаалуйста.

— Ладно, — машет рукой мама, — иди, раз хочешь.

Что-то было не так. Чувство тревоги, мутной волной захлестнувшее подсознание, расплескалось внутри агента «Бурбон». Сердце маленьким испуганным зверьком яростно билось в груди, заставляя холодеть кончики пальцев и делая ноги ватными. Во рту внезапно пересохло. Панические мысли возникали в мозгу одна за другой. Сознание истерически вопило: «беги».

Поляков прилагал гигантские усилия, чтобы казаться спокойным и невозмутимым. Своим звериным чутьем предатель ощущал приближение неминуемой расплаты. Внешне благообразный седой пенсионер с глубокими залысинами шёл домой. И только судорожно сжатая ручка портфеля выдавала его состояние.

Несколько секунд назад предатель споткнулся, выронил портфель и, поднимаясь, краем глаза заметил пристальный взгляд рабочего, вдруг переставшего ковыряться около открытого канализационного люка.

«Обложили. Неужели это конец?» — подумал генерал-майор ГРУ, цепенея от страха. Но натренированная выдержка и профессиональная закалка, помогли ему сохранить самообладание. Поляков шагнул вперед, открыл дверь подъезда. И сразу же был словно тисками захвачен за пальто, плечи и запястья, швырнут на стену, и профессионально скручен двумя крепкими молодыми людьми. Моментально стянутые на заломленные руки плащ и пиджак снизили возможность сопротивления и не позволили предателю воспользоваться ампулой с ядом. Стальные браслеты защелкнулись на заведенных за спиной запястьях. Подбежавший сзади «рабочий» натянул на голову урода черный мешок, и деморализованного «Бурбона» закинули в быстро подъехавший к подъезду темно-зеленый «уазик». Все произошло настолько быстро, что большинство народа даже не заметило захвата. И только сидевшая на скамеечке неподалеку бабка, ошеломленно хлопала выпученными глазами, выронив на землю газетный пакет с рассыпанными семечками.

Стиснутый мощными телами группы захвата с обеих сторон, ничего не видящий Поляков, обреченно опустил голову вниз. Сопротивляться он даже не думал. Предатель понимал, что это бесполезно.

Теперь ему приходилось расплачиваться за 17 лет хождения по «лезвию ножа». Поляков упивался своей второй «тайной» жизнью. Ему нравилось чувствовать себя суперменом, ведущим двойную игру. Мысленно он смеялся над коллегами, не подозревающими, что этот улыбчивый и обаятельный