Новая реальность (СИ) - "shellina"

— Конечно, — Репнин кивнул. — Только это правда. Так Куракины вчерась куролесили.

— Но откуда вы, гады, узнали такие подробности? — я снова перечитал страницу. Да, эта газета не как горячие пирожки, она еще быстрее разлетаться будет.

— Так Парашка Юдину и рассказала, когда он ее у дома графского застал, рыдающую на задворках. Пожалел бедняжку, да еще и деньгой медной одарил, ну и… — Репнин развел руками, я же потер лоб. — Да ты не сумлевайся, государь, Юдин все проверил. И осколки вазы, и фингал графа, который все сокрушался, что сегодня на ассамблею не попадет из-за такой безделицы. Ну, подумаешь, прислугу слегка потискал. Не ссильничал же, Парашка и сама не против была, все хвостом крутила перед носом у барина.

— Кха-кха, — я откашлялся и кивнул. — Пущай тираж делает. Да, и передай, что денег больше не дам. Сумеет сделать так, чтобы за ту же сумму больше листов выходило, Бога ради, хоть тридцать страниц пущай делает, но только на таких условиях. Что там с дворами монетными?

— К концу недели переедут все под сень Кремля, — Репнин посерьёзнел. Он еще не верил до конца во власть газет. В то, как мощно эти листки могут формировать общественное мнение и манипулировать сознанием. Ничего, скоро узнает. А Юдин-то каков, ну просто прирожденный журналюга. Вот он и будет формировать в головах людей то, что нам будет необходимо в определенный момент. И, самое главное, похоже, что Юдин как раз уловил всю суть мощи печатного слова. С почином тебя Петр Алексеевич, ты сегодня родил четвертую власть, не знаю, как насчет мира, но в России — это точно. — Черкасский спрашивает насчет бумажек, мол, ты это серьезно, государь?

— Конечно, — я кивнул. — У франков они уже давно в ходу, но мы будем умнее в плане распространения и обеспечения. Он не забыл, что я его с макетом жду второго дня?

— Не забыл, ну, а забыл, так напомним, — Репнин уже вовсю что-то строчил. Мне же, глядя на него, захотелось себя по голове погладить. Какой же я молодец, сумел потенциал разглядеть. Черкесского же я вместо Головкина на должность канцлера утвердил. Пока временно, а там посмотрим. Он слишком богат, чтобы на мою почти нищую казну покуситься, потому-то я его и выбрал.

— Ты бы уже поел чего, остынет же, — проворчал Митька, возвращая меня с небес на землю.

— Да точно, — я сел за стол, ополоснул руки в специальной чаше, мне пришлось долго биться, чтобы ее вообще приносить начали, но сумел и то радость. — Юрий Никитич, составь компанию, не побрезгуй.

Когда Репнин уселся и, глядя на меня омыл руки, прежде, чем кусок рыбы себе отломить, я также приступил к раннему ужину. Мне же скоро переодеваться, чтобы на ассамблею ехать.

Несколько минут было слышно только негромкое чавканье и стук столовых приборов. Только начав есть я понял, насколько проголодался. Вообще еда меня устраивала, обилие каш и печеностей вполне усваивалось, так же, как и мясо. Правда, сейчас пост Великий шел, но отсутствие мяса меня пока что не сильно напрягало. Больше отсутствие картошки бесило, но завтра я сам ее себе приготовлю. А повара велю к стулу привязать, чтобы смотрел, а потом и пробовал. Каналья, не может элементарного блюда приготовить. Когда первый голод был утолен, я сидел и потягивал кофе, поглядывая на Репнина.

— Ну, чем еще порадуешь? Или на сегодня хватит потрясений? — по его виду сразу стало понятно, что самый смак он приберег напоследок.

— Тут Царен-Дондук и Дондук-Омбо прибыли. Хотят свою проблему на твой суд вынести. Чтобы спор свой попытаться миром разрешить.

— И? — я вопросительно посмотрел на Репнина. Внутри все похолодело. Вот только калмыков, которые что-то не поделили мне здесь не хватало.

— Так известно что, кого из них на ханство к Далай Ламе посылать будешь?

— А почему этот вопрос я должен решать? — очень тихо задал я такой интересный вопрос.

— Ты их сюзерен, кто как не ты? — Репнин задумался. — Только решай быстрее. А то до меня слухи дошли, от армейских моих товарищей, что Дондук-Омбо в сторону Порты посматривает. Да и калмыков за ним стоит немерено, — черт. Вот только калмыков на стороне осман мне не хватает. А вообще, очень ненадежные товарищи эти калмыки, но Репнин прав, нужно что-то решать. Вот только что? Я же вообще о них ни бум-бум.

— Вижу, что еще новость есть? — я уже боялся его о чем-то спрашивать.

— Есть, сегодня прибыло посольство из Пекина. Император Инь Чжэнь хочет поздравить своего царственного собрата с восшествием на престол. Посланник Тоси вручил сегодня верительные грамоты и теперь ждет момента, когда сможет лицезреть твое величество, дабы лично передать дары от своего господина.

— Ты хочешь сказать, что два калмыцких вожака, претендующих на роль ханов, и представитель цинского правительства Пекина сейчас одновременно находятся в Москве? — Репнин только руками развел. — Ну ты умеешь новости выдавать, Юра, — я встал из-за стола и бросил Митьке. — Пошли одеваться, а то мне скоро, может быть, еще пожары тушить придется, надо наплясаться напоследок.

Глава 5

Ассамблея, праздник жизни, созданный моим дедом Петром первым. Деление на комнаты по интересам, красавицы в бальных залах, звуки музыки, звон бокалов, смех до утра, об этом я думал, выходя из своего громоздкого экипажа перед парадным входом во дворец Рейнгольда Густава Лёвенвольде, назначенного когда-то моим учителем. Учитель из него был так себе, я бы даже сказал, что хреновым учителем он был, но именно ему я обязан знанием трех европейских языков и отдельно матерным немецким. Ну что же посмотрим, насколько хорошим организатором он является, ведь данная ассамблея первая, которую я посещаю официально, после снятия годичного траура по Великой княжне, и моего полноценного выздоровления. Правда, Бидлоо, каждую неделю осматривая меня, не стесняется мне в лицо тыкать моим здоровьем, утверждая, что я здоров, как молодой жеребец, но ему простительно ворчать, шутка ли — целый месяц в четырех стенах провести, для его деятельной натуры — это очень большое потрясение.

Рядом со мной из экипажа выскочил Петр Шереметьев, который постепенно начал входить в ту пятерку, допущенных ко мне в любое время дня и ночи людей. Ну что тут поделаешь, друзья всем нужны, так, почему бы мне друга детства не привечать? Тем более что помешанный на армии Шереметьев очень сильно помогал мне разбираться именно в этом аспекте. Вместе с ним мы занимались не только делами, но и фехтованием. А еще в последние дни он начал проявлять недюжий интерес к моей мастерской, в которой я пропадал по нескольку часов в день, делая макеты известных мне приборов и размышляя о том, что из этого можно потихоньку внедрять в жизнь.

Из второго экипажа вышли Юдин и Репнин, а также решивший тряхнуть стариной Брюс, который узнал, что Лёвенвольде мне в угоду пригласил видных ученых, которые тусовались сейчас здесь в Москве, потому что в Петербурге скучно, а тут им целую лабораторию отгрохали, которую можно разнести к чертовой бабашке, главное — это следить, чтобы никто не пострадал. Многие уже заметили, что Петруша взялся за ум и активно начал науками интересоваться. Правда, сам вроде формул не строчил и чертежи не рисовал, как дед бывало делал, но наука получила дополнительное финансирование, а Блюментрост был вызван в Москву, и теперь ждал аудиенции, периодически потея, так как не понимал, что именно нужно взбалмошному мальчику-императору.

— Какая чудесная музыка звучит, — Петька расплылся в улыбке, постукивая ногой по ступени.

— Тебя Юдин покусал? — лениво поинтересовался я, наблюдая за игрой света в больших, недавно заново застекленных окнах. Прислушался, музыка и впрямь прекрасная. — Ладно-ладно, не злись, это я Лёвенвольде на сегодняшний вечер императорский оркестр одолжил.

— Шутки у тебя, государь, Петр Алексеевич, дурные, — Шереметьев насупился. Ну да нам можно подкалывать друг друга, мне пятнадцать, ему семнадцать — краса России, мать вашу.

— Ничего, потерпишь, — я кивнул подошедшему к нам Брюсу, уже на ходу начавшему брюзжать по поводу того, что молодежь торчит на холоде и его, пожилого господина, заставляет тоже самое делать. Переглянувшись с Шереметьевым, я не удержался и прыснул в кулак, а Петька и вовсе заржал аки конь, запрокинув голову, отчего его буйные кудри, тщательно уложенные цирюльником, вмиг растрепались. — Пошли, а то пожилые господа нас заклюют до смерти.