Грегори Киз - Пушка Ньютона. Исчисление ангелов
Конечно, в ее негласные обязанности также входило укреплять дух де Дюйе, подавая ему призрачные надежды, но, слава богу, это было не особенно обременительно.
– Хотя я ничего не понимаю в вашей работе, но она мне кажется очаровательной, – любезно заметила Адриана.
– Если бы вы захотели, моя дорогая, вы бы разобрались, – заверил ее Фацио. – Вы совсем неглупая женщина. По правде сказать, я думаю, у вас больше ума, чем у некоторых членов Академии. Адриана поднесла руку ко рту.
– Прошу вас, месье, не говорите таких вещей, – выдохнула она. Мадам д'Аламбер сидела в каких-нибудь двадцати шагах от ее комнаты, и Адриана боялась, что она, как чуму, разнесет эту сплетню.
– О, я поставил вас в неловкое положение, простите, я вовсе не хотел этого, – принялся извиняться Фацио. – Но я пришел не просто выразить благодарность и польстить вам. Я пришел предложить вам работать со мной вместе.
– Сударь?
– Мне выделили деньги на помощников, и мне нужен человек, который бы осуществлял переписку с моими коллегами посредством эфирографа. Вы когда-нибудь работали с такими машинами?
– Да, – растерянно произнесла Адриана. – Я была секретарем мадам де Ментенон.
– И вы знаете английский?
– Английский? Да, немного.
– В таком случае я предлагаю вам должность. Вы согласны стать одним из моих помощников?
– Это выглядит так странно, – ответила Адриана. – Разве скудость моих знаний не помешает исполнению порученных мне обязанностей?
Фацио покачал головой:
– Вам ни к чему понимать то, что вы отправляете. В каком-то смысле это даже очень хорошо, что вы не понимаете.
– Ну что ж, – она вздохнула, силясь показать, с какой неохотой соглашается на его предложение, – я постараюсь оправдать ваши надежды. Но как только моя работа перестанет вас устраивать…
Фацио поднялся и взял ее за руку:
– Мадемуазель, я вполне уверен, что ваша работа будет устраивать меня всегда. Не могли бы вы прийти в мою лабораторию завтра утром, ну, скажем, часов так в десять? Мы бы сразу же и приступили.
– Я приду, – обещала Адриана. Ей очень хотелось выяснить, чем же они будут заниматься, она и представления не имела, какой проект Фацио предложил королю. – До завтра, – вежливо произнесла Адриана, в то время как сердце ее ликовало. Для женщины знатного рода было только два пути в жизни: замужество или монастырь. Но в душе Адрианы теплилась слабая надежда на третий – даже не путь, узкую тропинку в неведомый мир науки. Этот мир манил ее с раннего детства. И вот сейчас наконец-то перед ней возникла возможность ступить на эту заветную тропинку.
Но ни в коем случае нельзя показывать свой восторг. Не успел Фацио выйти из комнаты, как она тут же приняла постный вид и тяжело вздохнула.
С того места, где сидела мадам д'Аламбер, донеслось довольное кудахтанье:
– Вы должны были предвидеть этот визит, моя дорогая. Вас научили в Сен-Сире всему, кроме одного, – понимать природу мужчин.
На следующий день Адриана отправилась в лабораторию Фацио. Она нашла его суетящимся между двумя письменными столами, заваленными бумагами и книгами. Лабораторный стол загромождали ступки, тигли, соединенные замысловатой системой трубок. Фацио радостно поприветствовал ее и подвел к бледному молодому человеку, лет двадцати на вид, стройного телосложения, с голубыми, но холодными как лед глазами. Она не стала придавать особого значения этим глазам, тем более что незнакомец посмотрел на нее как на пустое место.
Молодой человек удостоил ее – а может быть, Фацио – чуть заметной, ничего не выражающей улыбкой.
– Сударь, – обратился к нему Фацио, – позвольте представить вам мадемуазель де Моншеврой. Она выпускница Сен-Сира. Это благодаря ей мы снискали королевскую милость.
– Очень приятно, мадемуазель, – ответил молодой человек. Голос его прозвучал тихо и мелодично. Адриана не смогла точно определить его акцент, скорее всего германский, как ей показалось, возможно шведский.
– Мадемуазель, позвольте представить вам моего ассистента. Густав фон Трехт.
Адриана сделала реверанс.
– GutenTag, HerrTrecht, – сказала она.
Густав чуть заметно улыбнулся и покачал головой:
– Мадемуазель, я на самом деле ливонец и по-немецки почти не говорю.
Адриана пыталась вспомнить, где находится Ливония. Кажется, где-то на севере – не то Швеции принадлежит, не то России. Она недоумевала, что делает в Париже этот необычный иностранец. Когда они начнут работать вместе, она, конечно же, выяснит, но только без лишних вопросов.
– Мадемуазель будет помогать нам, – пояснил Фацио. – Она прекрасно ориентируется в библиотеке и умеет обращаться с эфирографом.
– Я уверен, ее помощь будет для нас весьма ценной, – обронил Густав, и Адриана могла поклясться, что в его голосе прозвучали скептические нотки.
– А какой областью знаний вы, сударь, занимаетесь? – спросила она Густава.
– Мой главный интерес – исчисление, – ответил Густав. – Особенно меня интересует его использование для определения сродства ферментов. Кроме того, я изучаю движение небесных тел.
– Сударь, не скрою, вы меня поразили, – ответила Адриана, она действительно удивилась, насколько его интересы совпадают с ее собственными. – Возможно, как-нибудь в будущем вы расскажете мне обо всем этом подробнее, но, конечно же, самыми простыми словами.
– Конечно, мадемуазель, – ответил Густав тоном, который оставлял мало надежды.
– Все это имеет отношение к взаимодействию вещей, моя дорогая, – любезно пояснил Фацио, – их соединению и разъединению.
– О, это похоже на работу эфирографа?
В глазах Фацио вспыхнуло восхищение:
– Да, да, как точно вы заметили. Вы уверены, что ничего не читали по этому предмету?
– О нет, – солгала Адриана. – Я только хотела сказать, что два эфирографа взаимодействуют таким образом, что слова с одного переносятся на другой, ведь так?
Фацио кивнул:
– Верно, я вам сейчас покажу.
Он провел ее через комнату к столу, на котором были установлены три эфирографа. На первый взгляд они представляли собой груду перепутанных шестеренок и проводов. Но на самом деле это был работающий как часы механизм, он приводил в движение пишущий рычаг, нависавший над небольшой плоской поверхностью, на которую помещался лист бумаги. Когда самописец получал сообщение, шестеренки начинали жужжать, провода то натягивались, то обвисали, а рычаг записывал то, что передавалось.
– Сердце этой чудо-машины вот здесь, – произнес Фацио, ткнув пальцем в самый центр, где находилась кристаллическая пластинка, окруженная серебряным полумесяцем. Полумесяц слабо поблескивал. – Вы же близки к музыке, Адриана?
– Да, – ответила она, обратив внимание, что Фацио назвал ее по имени. – Я немного играю на клавесине и флейте и умею читать ноты.
– Тогда, чтобы понять работу самописца, представьте, что это музыкальный инструмент, – начал объяснения Фацио. – Кристалл самописца – это источник мелодии. То есть кристалл можно заставить вибрировать, как струны клавесина. Вибрации в большей степени имеют эфирную природу, нежели воздушную. Но, простите, не позволяйте мне слишком уходить в дебри и запутывать вас. Просто считайте, что самописец вибрирует, как струны клавесина.
– Хорошо.
– А теперь давайте возьмем, ну, скажем, ноту «до» в определенной октаве. Рядом с вами стоит арфа, у которой есть струна, соответствующая этой ноте, вы в это время ударяете по клавише клавесина. Что при этом произойдет с арфой?
– На арфе струна отзовется той же нотой, – бистро ответила Адриана. Это были основы музыкальной грамоты, которые должна была знать каждая образованная дама.
– Совершенно верно! – радостно воскликнул Фацио. – Вот так работает и эфирограф. У каждого самописца есть пара, кристаллическая пластинка одного самописца звучит точно так же, как кристаллическая пластинка его пары, и получается, если вибрирует один, то вибрирует и другой. У нас здесь три самописца, и это значит, что мы переписываемся с тремя учеными.
– Но, сударь, на одной струне можно взять несколько разных нот. Почему же самописец этого не может делать?
– О, мадемуазель, самописец не во всем подчиняется законам музыки. Просто примите за истину, что самописцы работают в паре и настроить их по-другому, как вам бы хотелось, невозможно.
– Очень жаль. Нам бы тогда потребовался всего один самописец вместо трех.
– У каждого недостатка есть свое преимущество. Сообщение, которое мы отправляем с нашего самописца, может быть принято только его парой, и никаким другим. Получается, что самописец совершенно надежен при передаче секретной информации. Письма не потеряются на пути к своему адресату, их не перехватят и не прочитают враги Франции. – Фацио понизил голос. – Пары вот этих двух находятся в Англии. Мы обмениваемся посланиями, не позволяя посторонним «заглянуть» в них.
