Сезин Юрьевич - Нарвское шоссе
Будет в отделе теперь четверо, если Федора Ивановича подлечат.
Яблоков и рассказал новому уполномоченному (его фамилия была Осинин) про этого подозрительного задержанного и предложил им заняться. Осинин согласился.
— Присылай его. Поставим его на работу, пусть покажет, на что способен в рытье окопов и прочего, а дальше люди на него посмотрят, свое мнение скажут, и я погляжу и побеседую. Труд, он не только из обезьяны человека сделал, но и из многих разгильдяев – полезных людей.
Вот когда наш трибунал в Кременчуге был, там имелся специальный лагерь для трудового перевоспитания. Посидит там воришка, руками поработает, и поймет, что жить честно надо. И больше не ворует.
А окажется человеком полезным, так таких из лагеря освобождали и в ЧК брали и в советские органы на службу тоже. Так что не боись, разберемся, что с ним делать.
— Ну и ладно. Сейчас я записку напишу в комендатуру о передаче его тебе. Забирай его и используй.
Следующее утро было начато аналогично. Утречком достучался, изъявил желание посетить и посетил. "Свежего" журнала на сей раз не было, были жалкие остатки какого-то уже использованного.
Сделал свое дело, ушел, обмылся, попил и вежливо намекнул, что неплохо бы и позавтракать. На намек мне не ответили, вернули обратно, свет включили, а ориентировочно часа через два "вызвали с вещами". Я оставил журнал с армиями на месте, а инженерный журнал захватил с собой, свернув его в трубку и засунув в карман. Карманы в моих штанах вполне ничего и даже литровую бутылку вмещают, так что влез и журнал. Еще я хватанул бланков для туалетных надобностей. Журнал-то и читать можно, а вот бланки – только так.
Отвели к дежурному (на сей раз там был лейтенант), который сверился с бумажками, отдал перочинный ножик, но не мне, а сопровождающему и передал меня в придачу к ножику тоже.
Я вставился насчет фляжки, но мне вежливо, но с легким раздражением пояснили, что не передано со мной никакой фляжки и она не учтена, а оттого ее не отдадут. Кто-то ее зажал из прежних конвоиров. Незадача. Имущества и так с гулькин орган, а стало еще меньше.
Поинтересовался насчет поесть – ответили, что там покормят, куда забирают.
Что ж, спасибо этому дому, пойдем к другому, если это не на расстрел. Вообще солдатик, которому меня отдали, выглядит как-то опасно. Я таких людей встречал – у них даже взгляд такой, как будто выбирают, в какую печенку тебе пулю всадить: в правую или левую.
Гм, а точно печенок двое? Или это почек двое? Не помню. Наверное, все-таки почек. Ладно, пусть будет в почку.
Ну, вы поняли, что такие люди – они… ну, опасные, и лучше их не нервировать, а тем более попусту.
Вышли мы из здания и конвоир сказал, чтоб я постоял. Сейчас подъедет подвода, и мы на ней поедем.
Голос вроде нормальный, не злой. Я и решил воспользоваться моментом, спросив, куда меня повезут.
Солдатик в ответ спросил, а что я, службы не знаю, что с конвоиром разговариваю?
Ответил, что я не служил, потому и не знаю. А спрашиваю потому, что ежели мы, скажем, на работу поедем, то я, узнав про это, и заткнусь, больше не мешая, а если меня на расстрел везут, то хоть помолюсь в последний раз, пока еще живой.
Конвоир хмыкнул, что я, оказывается, еще не только неслуживший, но еще и несознательный, ибо в басни про Бога верю. Но повезут меня не на расстрел, а в часть. Но если я бежать вздумаю, то получится и на расстрел тоже.
Я понял и заткнулся, как обещал.
Постояли мы с полчаса, потом из-за угла вывернулась подвода. Такая же, как у деда, что мне по дороге встретился, только крашенная в темно-зеленый цвет. Спереди сидел еще один солдатик, управлявший коняшкой. На подводе лежала груда мешков, от которых пахло чем-то резким и неприятным. Я даже не смог понять, чем это пахло. По команде конвоира я сел сбоку, а он чуть сзади меня. Коняшке сказали: "Но!", и она тронула с места.
Мы неспешно попетляли по улочкам, выехали к мосту (там нас тормознули патрульные и проверили документы).
Про меня патрулю сказали, что это задержанный для Особого отдела.
Я подумал, что это явно НКВД и заныли моя душа и кое-что другое. Проверка закончилась, мы тронулись и влились в довольно плотный поток подвод и пешеходов, выехали на мост через Лугу, потом куда-то свернули. В другое время я бы повертел головою, рассматривая все вокруг, но слова про Особый отдел меня выбили из колеи и я погрузился в мрачные переживания. Мозги мои как взбесились и стали выдавать мне все новые и новые сцены из фильмов, что я видел, и все про допросы. Блин, а сколько ж я этих фильмов, оказывается, помню. И то, что я помнил, снова погружало меня в мрачные бездны отчаянья.
Сколько мы ехали, куда сворачивали, в памяти не отложилось. Оторвался я от своих дум только в сосновом лесу. Поинтересовался насчет поесть – ответили, что там покормят, куда забирают.
К тому моменту я был готов в чем угодно сознаться, лишь бы сразу прибили и не мучили.
Блин, такого ужаса я не испытывал никогда при встрече с ментами и даже когда меня пепсы задерживали! И в камере тоже такого не было! Мы и там продолжали веселиться и прикалываться.
Не было тогда у меня такого давящего ужаса! Или потому ужаса не было, что пивом мы оба раза налились, как крокодилы? А вообще да. Будь мы трезвые, мы б могли вспомнить, что нас и на 15 суток запереть могут, и травку в карман подкинуть, и за борзое поведение вломить. Или, как в Казани, бутылку вставить. Но мы про то не думали, а все прикалывались.
Не, ну бутылка в заднице – это ваааще нечто, но, если подумать, за наши шуточки не по делу, наверное, могли бы и по морде дать. И нельзя сказать, что не за дело. Если вспомнить, что Славка Кот сказал пепсу, что тот только вчера с пальмы слез, я б на его месте, блин, Славке вделал. Даже если б Славка был не мой дружбан, а просто прохожий, и мне такое сказал, то мог от меня схлопотать.
А так ничего все обошлось в первый раз, только штраф в итоге влепили, а второй раз тоже. Ну не совсем, не для всех. Славка тогда в кармане носил кастет, его выцепили и потом геморроя было на две задницы.
Ну, тут он сам виноват. Вместо кастета можно взять отвес и пользуйся им как кистенем. И никто не придерется – инструмент, однако.
Я еще успел подумать, что ведь мы еще ничего так жили, и менты нас особо не доставали. Ну, гайцы часто дерут, но, если честно, на дорогах столько неадекватов развелось, что если драть штраф с каждого второго – не ошибешься. Он если не сейчас что нарушил, то вчера точно нарушал.
А так, ну задержат тебя пепсы и ничего особо страшного-то не было. Вообще, если честно, ко мне они к трезвому никогда не подходили с попытками задержать. Вот когда мы поддатые – и загребали два раза, а, бывало, просто говорили, чтоб мы меньше ржали, а то нас уже за Невой слышно. Раза три удавалось отмазаться – когда в компании был кто-то, кто почти трезвый и не как гопник выглядел. Уважительно поговорит, расскажет, что мы вот ведем чуть поднагрузившихся друзей, и получиться разойтись.
При задержании могут и вломить и даже газом побрызгать, это да. Но честно сказать, не попадал я в расклад, чтоб вломили просто так ни мне, ни кому из приятелей.
Вот насчет подставы с травкой…
Но тут меня оторвали от мыслей.
— Эй, проснись! Иди в этот блиндаж…
Я стряхнул думы и спустился в небольшой участок окопа перед раскрытой дверью в блиндаж.
Конвоир чуть отодвинул меня в сторону и постучал по дверному полотнищу. Оттуда выглянул солдатик с малиновыми петлицами.
— К товарищу Осинину из комендатуры задержанного доставили.
— Щас спрошу! — и солдатик скрылся за плащпалаткой, которая закрывала вход наподобие занавески.
Затем нас запустили внутрь, конвойный отрапортовал, что он доставил… А я стоял и осматривался.
Сразу за дверью было пустое пространство, только у левой стенки стояла пара ящиков зеленого цвета. Дальше, в самом конце блиндажа, сделаны нары буквою "П". А вот к концам этой "буквы" простроены два столика, чтоб сев на конец нар как на стул, за столом можно было писать. Справа за таким столиком сидел тот парень, что нас встречал, и писал какую-то бумагу, макая ручку в чернильницу. На левом столике тоже лежали какие-то бумаги. Под потолком висела керосиновая лампа. Я такие лампы только в кино видел. Хотя ребята говорили, что такими еще до сих пор пользуются в деревне. Есть такие деревни, где никто почти не живет, ну в двух или трех домах пяток человек, потому туда электричество не провели и не будут. Так там хочешь свечку зажигай, хочешь – такую лампу.
И еще на нарах сидел человек. Уже немолодой, лет так за сорок, в очках. А очки у него были такие вот: сами стекла круглые и оправа тоже. Кажись, в таких эта актриса играла, из того фильма… Ну где песня такая "Не смотри, не смотри по сторонам, оставайся сама собой!" Только ее специально так наряжали, чтоб выглядела, как последняя дура, а в этом времени, наверное, лучше очков не бывает.
