Борис Сапожников - Наука побеждать
— Полезай обратно за стену, шляхтич драный! — в тон ему крикнул я. — От меня ты пулю в лоб получишь!
Я скинул с плеча унтерское нарезное ружье и выстрелил в гусара, неосторожно высунувшего голову между заострённых кольев. Пуля разнесла ему лицо, оставив кровавую кашу.
— Идёмте, Кмит, — махнул я прапорщику. — Нам пора к солдатам.
— К чему всё это представление, господин поручик? — спросил у меня Кмит.
— Я хочу зацепить его гонор, — ответил я. — Спровоцировать атаку.
— Господин поручик, — протянул Кмит, — разумно ли это? Гусар в застянке не меньше эскадрона или дивизиона, а нас только взвод. Они нас просто сомнут.
— Не сомнут, — покачал головой я. — Не забывайте, прапорщик, у нас есть артиллерия. Штабс-капитан Ермилов зарядил орудия картечью. Сейчас попрошу нацелить их на ворота застянка, главное, успеть.
— А что если поляков не удастся спровоцировать? — резонно спросил прапорщик.
— Согласен, трюк довольно дешёвый. Но если слухи о польском гоноре не врут, гусары просто обязаны напасть на нас. Мы же оскорбили их командира, да ещё так жестоко. Если он не захочет атаковать сейчас, выведу солдат на опушку, и мы дадим несколько залпов с безопасной дистанции. Благо, патронов в достатке. Такой наглости гонористые шляхтичи не стерпят.
— Не проще ли было убить его?
— Тогда они, скорее, не стали бы атаковать, а засели в застянке.
— Но ведь можно расстрелять застянок из пушек или дождаться батальона…
— Второй вариант неприемлем, прапорщик, — отрезал я. — Во-первых: это означало бы, что мы не справились с поставленной задачей. А во-вторых: эскадрон, тем более, дивизион гусар просто так границу не переходят. Значит, скоро должны подойти подкрепления из-за границы. Вот они нас точно сотрут в порошок. Разносить же застянок из пушек — глупо. Нам здесь ещё укрепляться и, возможно, оборону держать. Как вы предлагаете делать это без стен? А возможно, и с почти разрушенными домами.
— Может и так, — не стал спорить Кмит, — но всё же, должен заметить, что вы слишком сильно рискуете.
— Господин штабс-капитан, — кивнув Кмиту, обратился я к Ермилову, — разрешите спросить: вы орудия зарядили?
— Зарядили, поручик, — кивнул тот. — А в чём дело?
— Не могли бы вы развернуть их на застянок, — предложил я.
— Для чего?
— Вы, думаю, видели нашу с прапорщиком эскападу, — заметил я. — Думаю, её хватит для того, чтобы выманить гусар из застянка. Как только они ринуться на нас, вы дадите залп по ним.
— Умно, — согласился штабс-капитан. — На дороге, в лесном массиве такой густоты, гусары ударят прямо по дороге и попадут под перекрёстный залп орудий моей батареи. Не завидую я тогда этим гусарам. — Он обернулся к прислуге своих пушек и зычным голосом принялся командовать: — Разворачивай орудия! Нацеливай на дорогу!
— Спасибо, Ермолаев, — сказал я фельдфебелю, возвращая ружьё и, скомандовал, как только фейерверкеры споро установили пушки на новые места. — Стройся за орудиями! Примкнуть штыки!
И тут ворота застянка заскрипели и из них вихрем вылетели польские гусары. Штабс-капитан Ермилов нервно потёр шею, вглядываясь в мчащихся на нас конников.
— Ближе, ближе, — бормотал он себе под нос. — Можно и сейчас пальнуть, но всех не сметём, хоть и в перехлёст вдарим. — Он поднял руку над головой, но командовать не спешил. — Как только мы залп дадим, молодой человек, вы тут же из мушкетов добавите. Стреляйте прямо в дым, не важно, что ничего видно не будет. Вы многих убить сумеете, даже вслепую, главное, не дать им опомниться… Приготовьтесь, ребята, — оборвал он сам себя, — сейчас пальнём. Так вот, — я понял, что штабс-капитан вновь обращается ко мне, — после залпа погодите немного, пока дым не рассеется и двигайте в штыковую. Но не раньше, чем рассеется дым. На поле много коней будут биться в агонии. Могут ваших людей покалечить…
Да будешь ты стрелять или нет! Гусары уже за мушкетоны взялись!
— Пли!!! — снова оборвал сам себя Ермилов — и ему ответили орудия батареи.
— Огонь! — скомандовал я, следуя совету штабс-капитана.
Треск мушкетов показался каким-то жидким после оглушительного залпа пушек. Пули ушли куда-то в кислый пороховой дым.
Из облака, окутавшего гусар, доносились крики, стоны и ржание лошадей.
— Эх, люди-то понятно, — услышал я голос фельдфебеля Ермолаева, — они хоть знали на что шли. А лошадей-то за что?
Как только более-менее развиднелось, я скомандовал солдатам «в штыковую». Мы обошли орудия и улыбающихся бомбардиров с фейерверкерами, провожавших нас шутливыми репликами, вроде:
— На нашем горбу в рай! Мы за вас поработали, а вы теперь идёте штыками врага добивать! Задайте этим пшекам жару! Пусть знают наших!
— К лошадям не подходить! — наставляли солдат унтера. — Они вас одним ударом копыта пришибут!
Бывалый штабс-капитан оказался во всём прав. Всё пространство между позициями артиллерии и застянком усеивали тела людей и лошадей, по большей части, мёртвые, но попадались и живые. Лошади были копытами. Люди, в основном, катались по враз размокшей от пролитой крови земле и стонали от боли.
— Бегом марш! — скомандовал я и прибавил глухим голосом, вспомнив о замученных женщинах и детях. — Раненых — добить!
И мои люди на бегу вонзали штыки в подвывающих гусар, обрывая их муки. Я знал, что за подобное обращение с поверженным врагом меня не погладят по головке, однако ничего поделать с собой не мог. Чёртовы поляки должны были поплатиться за убитых стражников и мирных жителей.
— К терему! — приказал я, когда мои люди вошли в застянок. — Окружить терем! Не дайте гусарам носа из него высунуть!
И мои люди, ворвавшиеся в застянок, тут же бросились к самому большому зданию в нём. Терем — сердце любого застянка, крепкий дом, где могут разместиться защитники деревянной крепости, когда стены взяты и враг уже внутри. Гусары вели огонь из бойниц терема и мои люди укрылись за домами.
— Прапорщик, — скомандовал я, — отберите людей, умеющих обращаться с лошадьми. Пусть они успокоят животных, пока те кого-нибудь не покалечили.
По застянку носились гусарские кони, многие из которых ещё не успокоились после страшной скачки через огонь и дым к воротам.
— Есть, — ответил тот и умчался собирать людей.
— Вести огонь по бойницам, — продолжал командовать я. — Рассредоточиться вокруг терема и не давать гусарам носа высунуть из него.
Я понимал, что моим людям далеко до егерей. Линейную пехоту учат стрелять одновременно, по команде, о меткости никто не задумывается. Однако моей целью в тот момент было не перебить поляков, засевших в тереме, а заставить их прекратить огонь и отступить вглубь дома, подальше от бойниц.
— Лошади собраны, господин поручик, — доложил Кмит.
— Отлично, прапорщик, — кивнул я в ответ и скомандовал: — Прекратить огонь! Готовиться к залпу! — А тише добавил: — Передать по цепочке, по моему выстрелу бегом к терему. Со всех ног.
Команда ушла, я выждал с полминуты, чтобы её передали всем солдатам, рассредоточенным вокруг терема, вскинул руку и выстрелил по бойнице. И тут же кинулся к деревянной крепости. Мои солдаты — следом. Гусары не успели опомниться, когда мы уже залегли под стенами терема, сложенными из толстых стволов.
— Продолжать огонь по бойницам! — приказал я. — Но не высовываться! Разрешаю стрелять вслепую. Просто суйте стволы мушкетов в бойницы.
Этого было вполне достаточно. Терем изнутри не настолько просторен, чтобы гусары, засевшие в нём, простреливаемом со всех сторон, могли где-то укрыться от пуль.
— Теперь пистолет будет удобней вашего штуцера. — Я усмехнулся, протягивая Кмиту «Гастинн-Ренетт».
— Спасибо, — ответил тот и я отсыпал ему пригоршню бумажных патронов, запас которых изрядно пополнил со времён битвы под Броценами.
— Малышев! — окликнул я шустрого унтера. — Отправь человека к пионерам и бомбардирам. Пусть идут к нам. Вряд ли в застянке остались враги.
— Есть! — Унтер решил никому не доверять столь ответственного задания и помчался к воротам сам.
Вернулся он с пионерами Гарпрехт-Москвина через несколько минут.
— Привёл, вашбродь, — доложил он без особой надобности. — Штабс-капитан бомбардиров сказал, что они будут здесь через четверть часа.
— Молодец, Малышев.
— Рад стараться, вашбродь, — лихо козырнул унтер.
— Не зря мы топоры с собой прихватили, — усмехнулся подпоручик Гарпрехт-Москвин. — Двери, конечно, прочные, но моим людям хватит пяти минут, чтобы прорубить их.
— Тогда приступайте, — кивнул я ему. — Как будете готовы снести их окончательно, сообщите мне.
— Обязательно. — Гарпрехт-Москвин пребывал в приподнятом расположении духа. — А ну-ка, молодцы, покажите силу свою!
