Елена Хотулева - Попытка – не пытка
Вечером, после того как сын ушел на традиционное свидание со своей любимой Машей, я переоделась и поднялась к Натанычу.
– Ну что, досье собрала и обратно?
– Да. Отправляй меня вот сюда, – чтобы он ничего не напутал, я написала на обрывке газеты дату и время.
Разматывая длинные провода, Натаныч стал меня пилить:
– Что-то ты неразговорчивая какая-то стала. Только и знаешь, что командуешь мной да летаешь туда-обратно. Не нравится мне это. Доведет тебя сия история не до создания идеального государства, а до белой палаты в больнице имени Ганнушкина.
– А ты больше каркай! – Я недовольно уселась на пол. – Про нэкэвэдэ свое ты тоже накликал. Теперь не хватало, чтобы еще и палата сбылась.
– Ну хорошо, давай забудем… Это же я так… – Он вручил мне штекеры. – Проявляю, можно сказать, беспокойство за душевное здоровье своей боевой подруги. К катапультированию готова?
– Еще как!
– Тогда скажи, на сколько тебя забрасывать?
– Давай на пару часиков, – не особенно раздумывая, брякнула я.
В ответ Натаныч тихо охнул и нажал кнопку.
– Проходите, товарищ Санарова, – сказал Сталин, когда я явилась пред его светлы очи. – Фотокамеру принесли?
– Да, конечно!
Он вызвал секретаря и приказал ему быстро отдать аппарат человеку с какой-то неразборчивой фамилией.
– Пока они там трудятся, мы с вами кое-что обсудим. Кстати, заберите вашу машину, – он указал мне на ноутбук, возле которого лежал аккуратно скрученный провод. – Можете не волноваться. Ничего с ней не случилось.
Положив компьютер на колени, я вопросительно подняла глаза. Сталин закурил и после некоторой паузы довольно холодно сказал:
– В протоколе вашего допроса написано, что вы родились в 1971 году. Из этого напрашивается вывод, что в настоящем времени должны жить ваши предки. Кто они?
Я похолодела. Только этого мне не хватало. Сейчас он возьмет и одним росчерком пера лишит меня права на существование.
– Иосиф Виссарионович, – проблеяла я овцой. – Если с ними что-то случится, то у меня не будет шансов родиться в будущем. Они верные вам люди. Их не арестовали ни до 1937 года, ни после. Можно я не буду разглашать их имена?
– Разумеется, нет, – отрезал он и положил передо мной лист бумаги и ручку. – Пишите. Подробно. Имена, фамилии, места жительства и работы.
Я была готова разреветься. Натаныч! Верни меня срочно в 2010 год! Что же делать? Что делать? Вот попала! Доносить на собственных родственников, да не просто, а рискуя лишить жизни и себя, и своих потомков!
Как я ни старалась держать себя в руках, у меня из глаз покатились слезы. Я поняла, каково было жить моим соотечественникам в 1937 году и участвовать в строительстве развитого социализма.
Однако Сталину, как видно, поднадоела вся эта мелодрама, и он в своей ироничной манере сказал:
– Ну что вы, Елена, как вас там по батюшке… Не надо переживать. Мы должны быть с вами в равных условиях. Пока наша с вами история имеет явный перекос: вы знаете обо мне довольно много, я о вас – ничего. Надо исправлять ситуацию. Вытрите слезы и пишите.
Поскольку последние слова прозвучали как приказ, я поняла, что сопротивляться бесполезно. Этот человек заставил капитулировать Германию. Так что же говорить обо мне?
Я тяжело вздохнула и выложила на листок все, что знала обо всех своих предках. За кадром я оставила только то, что мой прадед по отцовской линии был скрытой контрой и даже не разрешал детям, среди которых была моя ныне здравствующая бабушка, приходить к нему в кабинет в красных галстуках и хвалить существующий строй. Как при таком мировоззрении он избежал репрессий и заработал себе имя известного энергетика, оставалось загадкой для всей семьи.
– Вот, – я протянула Сталину злосчастный лист бумаги.
Он забрал его и аккуратно положил в папку:
– Ну что же. Теперь займемся более приятными делами.
Он позвонил секретарю и спросил, сколько еще придется ждать фотографий. Видимо, ему ответили, что понадобится некоторое время. Он приказал поторопиться и, положив трубку, снова обратился ко мне:
– Ваша машина дала мне почву для размышлений. Мои специалисты разобрались в том, как она работает, и я потратил не один час, чтобы ознакомиться со всеми документами, которые вы мне предоставили.
– И что вы об этом думаете? – неожиданно осмелев, вякнула я.
– К сожалению, многое из того, что написано про период до 1937 года, является не более чем фальсификацией. Поэтому доверять информации, касающейся будущего, я не могу. Хотя… Если считать это правдой, то там действительно много интересного.
Я поспешила оправдаться:
– Понимаете, у меня нет доступа к секретным документам. Я могу черпать сведения только из открытых источников и делать выводы, исходя из официальной истории, которую, правда, периодически меняют и переписывают заново.
– И ваша официальная история утверждает, что с 1932 по 1933 год голод унес жизни нескольких миллионов человек, а точнее… – Он посмотрел на какую-то запись и назвал цифру, которую я собственноручно скачала ему с какого-то исторического сайта.
– Так пишут средства массовой информации.
– И что, этим данным серьезные люди доверяют?
Я развела руками:
– Кто-то верит, кто-то нет. А что было на самом деле?
– На самом деле число жертв преувеличено, – отрезал он.
В этот момент зазвонил телефон, и после недолгого разговора в кабинет принесли фотографии. Напечатанные на больших листах, они выглядели очень даже профессионально. Я подумала, что могу гордиться собой как фоторепортер, и с нетерпением стала ждать реакции Сталина на увиденное.
Сначала он быстро пролистал их, останавливаясь на каждом снимке не более секунды, а потом решил перейти к детальному разбору моих трудов праведных.
– Это здесь зачем? – спросил он, поворачивая ко мне изображение храма Христа Спасителя.
Я не могла сдержать злорадной усмешки:
– А это, Иосиф Виссарионович, Дворец Советов. Точнее, то, что сейчас стоит на его месте. Присмотритесь, ведь это не тот храм, который взорвали в 1931 году.
Он, видимо, глазам не мог поверить и сказал:
– Но там уже заложен фундамент и идет активное строительство.
– Да, фундамент есть. Но когда начнется война, все, что успеют построить… А надо сказать, что построят очень мало… Так вот, весь металлический каркас пойдет на нужды военной промышленности. Останется котлован. В шестидесятые годы его используют для открытого бассейна. А в девяностые заново возведут храм. Кстати, он будет с подземной парковкой, то есть гаражами.
– Храм с подземными гаражами? – Сталин еще раз удивленно посмотрел на фотографию и отложил ее в сторону. – Так, разобрались с этим. А все это тоже восстановили? – он показал мне угол возле Исторического музея.
– Да. Причем должна сказать, что процесс восстановления и реставрации церквей идет по всей стране вот уже много лет. И народ, кстати сказать, очень даже рад.
– Допустим. А это чей памятник? – он повернул ко мне Жукова на коне.
В этот момент, видимо, после стресса, который я испытала, настучав на своих предков, мне неожиданно стало как-то весело. Поэтому я перестала себя сдерживать и сказала:
– А это «маршал победы» Георгий Константинович Жуков. Именно он примет в 1945 году капитуляцию фашистской Германии. Ну а все ваши памятники, уж извините, разрушили до основания. Остался только один. Надгробный.
– Почему же вы его не засняли? – спросил Сталин, испепелив меня взглядом.
– Не успела. Чтобы к нему пройти, надо Мавзолей посетить, а в него не каждый день пускают.
Он некоторое время молча рассматривал фотографии, потом показал мне главное здание МГУ:
– Это мне нравится. Ваши пояснения.
Я улыбнулась:
– Однажды этот стиль назовут «сталинским ампиром». Это университет на Ленинских горах – одно из воплощений вашей гениальной идеи о московских высотках.
Он еще раз посмотрел на изображение универа, усмехнулся и предложил мне прокомментировать остальные снимки. Порадовавшись перемене в его настроении, я рассказала про то, как делала свой любительский репортаж, и пояснила, что именно и почему я сняла на пленку.
– Так. Сколько времени вы еще пробудете здесь? – спросил он, когда я наконец-то замолчала.
– Четыре минуты.
– Жаль. Я бы хотел продолжить наш разговор…
Не дослушав, я поспешила его успокоить:
– Это просто. Мне не составит труда вернуться сюда прямо сейчас…
Однако у Сталина возникла принципиально иная идея:
– Нет. Мы поступим по-другому, – заявил он, вставая из-за стола. – Сегодня вечером у меня состоится ужин. Будут гости. Я хочу, чтобы вы присутствовали. Всем скажут, что вы журналистка из какой-нибудь газеты… Сможете появиться здесь в восемь часов?
Я опешила. Такого поворота событий я никак не могла ожидать. А если это подстава? У дверей меня будет ждать «черный ворон» – и все… Пуля из маузера – и конец истории. Но времени на раздумья не оставалось. Прижав к себе драгоценный ноутбук, я с напускной готовностью произнесла:
