Андрей Посняков - Атаман
– Она, она, денга татарская! – Иван Борисович самодовольно убрал монетку обратно. – Немного, но денег таких есть. С полкошки.
С полкошки! Кошка – так в Средние века называли на Руси сшитые из кошачьих шкур (они считались наиболее крепкими) кошельки, крепившиеся к поясу. Вон-вон она, «кошка», или «калита», к поясу Ивана Борисыча привешена – Егор как-то раньше и не замечал, не до того было.
Ишь ты… Ну, точно, реконы! Кому еще-то на поясах «кошки» носить?
– Мужики, разговор к вам есть.
– Вечером и поговорим. Как на ночлег станем.
Однако ордынский дирхем! Как новенький!
Снова пошли. Потянулись по берегам реки угрюмые хвойные леса, изредка перемежающиеся зарослями осины и пустошами. Проложенный по заснеженной неширокой реке зимник то и дело пересекали звериные следы – заячьи, лисьи, волчьи. Как-то за лесом показалась деревушка в две избы, судя по поднимающемуся дыму – жилая. Однако беглецы к избам не повернули, ходко прошагали мимо. Да и что проку в этих избенках? Круглый год живет там обычно какой-нибудь пенсионер, чаще всего – уставший от большого города петербуржец (точней – ленинградец) или даже москвич. Купил на старость избенку, вот и отшельничает, многим такое нравится. Раз в месяц за продуктами к автолавке выберется и дальше живет, охотится, рыбку ловит, книжки умные при свечках читает, потому как что еще делать-то? Ни электричества, ни нормальных дорог, ни связи.
Вожникова подобные глухие места отнюдь не удивляли – бывал, знал, привык – скорее, поражало другое – «зимники». Это были вовсе не тракторные дороги, а типичный санный или лыжный путь, уже достаточно за долгую зиму наезженный, не заметенный. И кому тут надо бродить-то? В здешней глуши и народу-то столько нет. Заезжие охотники, туристы? Да, как видно, они, больше просто некому. За дичью да за рыбкой хаживали… что же, они добычу-то на санях увозили? Ой, едва ли, едва ли. Откуда ж тогда санный путь? Вот как тот хотя бы, что вел к Пашозеру? Еще лет сорок назад оно б и понятно было – колхознички на лошадках ездили, что кому надо, возили – навоз с дальних ферм, молочко в сорокалитровых алюминиевых флягах. Тогда, в те времена – еще понятно, но сейчас?! Ишь ты – сани. Не слишком ли большая роскошь даже для хозяев предназначенных для весьма состоятельных людей охотничьих баз? Одну-то лошадь прокорми попробуй, а если несколько? Держала одна из хороших знакомых Егора лошадку – все время на дороговизну жаловалась.
Однако… в бане – бычьи пузыри, луки, стрелы, одежда, кошелек-«кошка», ордынский дирхем… Это все сделать довольно трудно, Егор, как человек, долго и продуктивно общавшийся с реконструкторами, очень хорошо себе это все представлял. Все окружающие вещи сейчас, казалось, просто кричали – пятнадцатый век!!! Ну, или четырнадцатый – невелика разница. Но нет… Это было бы слишком уж невероятно… невероятно – но факт! Факты – от них-то куда денешься? И, главное, с луками все, со стрелами, с мечами… Если еще кто-то подобный встретится – тут и думать-гадать больше нечего! Прошлое! Проклятая бабка! Нет… тут, выходит, он сам, Егор, и виноват. Ишь, восхотел предвидения!
И если все так, как он только что себе представил, если Егор Вожников очутился – сам себя перенес! – в русское Средневековье, то… То все встает на свои места, все очень даже логично получается. Спутники его – беглецы, но вовсе не беглые преступники из какой-нибудь зоны, по пути обобравшие краеведческий музей. Не-ет! Местные. Борисычи – явно не простые люди, бояре, а может быть, – даже какие-нибудь удельные князья. Привыкли повелевать, по всему видно, да и держат себя с гордостью, нет, не с гонором, а именно с гордостью, а к Егору и особенно к Антипу Чугрееву относятся покровительственно, как старшие к младшим, словно бы, вне всяких сомнений, имеют на это право. А ведь не шибко и старше-то! Сколько старшему братцу лет? По виду смотреть – около сорока где-то.
На второй ночевке, как развели костер, да братцы вновь вернулись с добычей – на этот раз с зайцем, – Егор повнимательнее присмотрелся ко всем троим: Борисовичам, Антипу. К тому, как они разговаривали, а особенно к обувке, к одежке, поясам да пресловутым кошелькам-«кошкам». Молодой человек украдкой даже плащик Ивана Борисовича пальцами пощупал. Знатный плащик и – сразу видно – вручную выделан: квасцами с корьем дубовым крашен, подбит волчьей шкурою, а уж фибула… фибула… любо-дорого посмотреть! Еще б потрогать…
– Иван Борисович, разреши застежкой твоей полюбоваться. Красивая.
Старший хмыкнул в усы:
– Да любуйся! А что красна – так ты прав. Никита Коваль на мою свадьбу выделал, нашей, нижегородской работы, вещь!
Ишь ты, «нижегородской работы»… А ведь и в самом деле – вещь! Да еще какая! Усевшись поближе к костру, Вожников с любопытством покрутил в руках фибулу – изящную, изображавшую Святого Георгия верхом на коне, попирающего копьем свернувшегося кольцами змия. Ажурные золотистые – золотые? – проволочки, разноцветные сияющие краски: карминно-красная, солнечно-желтая, небесно-голубая, травянисто-зеленая, пурпурная, густо-синяя, изумрудная. Чудесная вещь! Как и техника изготовления – перегородчатая эмаль называется, секрет ее считается напрочь утраченным со времен монголо-татарского нашествия.
– А вот, видать, сохранилась, – шепотом произнес молодой человек. – Как раз с тех, монголо-татарских времен…
– Каких-каких времен? – доедая зайчика, переспросил Иван Борисович.
– Монголо-татарских. Ну, времен ига.
– Мудрено говоришь, Егорша. Совсем непонятно. Иго какое-то… его на лошадей надевают, а при чем тут лошадь? – старший почесал бороду. – Татары нам всем зело знакомы, а монголы… о таких никто и слыхом не слыхивал. Что за люди-то?
– Да так, – скрыв удивление, ответил Вожников. – Красивая застежка! Купили где-нибудь?
– Говорю ж, Никитка Коваль, рядович мой, на свадьбу сделал.
Вернув фибулу, Егор опустил глаза: ну, неужели…
Молодой человек, сжав секиру, машинально дернулся было к лесу – прочь, прочь!
– Дров собрался порубить, паря?
– Да не, просто смотрю – не затупилась ли?
– Не об кого еще твоему топору затупиться-то! – враз захохотали Борисовичи, а вслед за ними и Антип.
– Ну, хочешь, так поточи, а мы спать будем. Ты уж – вместо сторожи ночной. Потом Антип сменит.
Егор кивнул:
– Пусть так.
Все улеглись, положив в костер сушину, тут же и захрапели, лишь Вожников остался сидеть на лапнике, вглядываясь в выдавленные по кромке лезвия топора маленькие вытянутые буквы. Именно вытянутые, не строгие – это все для скорости письма, и такой вот, уже отошедший от прежней строгой графики, шрифт именуется поздним уставом и относится… относится… относится… Эх, черт, еще вспомнить бы! Интересовался ведь, запоминал – у Старой Ладоги на слете Дирмунд Кривой Нож учил, «ранятник», викинг-норманн, в миру – Дмитрий Анатольевич Синевых, кандидат исторических наук, археолог, человек, прошлым всерьез занимающийся, профессионально, а не как Егор – от случая к случаю. Хотя вот тогда и Вожников заинтересовался, любил знающих людей послушать, вот и запомнил: самый ранний шрифт – строгий, прямой – устав, замучаешься его выписывать, а этот вот, вот именно такие буквы, уже не столь строгие и словно бы скошенные, это… нет, судя по слишком уж склонившейся «к» – это даже не поздний устав, а полуустав, век этак четырнадцатый, пятнадцатый, самое его начало. Да, именно так и говорил Дирмунд, Дмитрий Анатольевич. Хороший, кстати, мужик, помнится, пили с ним бражку – олут… да так, что потом головы трещали, словно от удара тяжелой палицей или уж, по крайней мере, шестопером.
Что ж, если они… надо хотя бы вызнать, куда идем-то? Впрочем, это и так ясно – на Белоозеро. А вот кто напал? Кто преследует?
– Кого пасемся-то? – Егор повернул голову к проснувшемуся напарнику. – Волков, что ли?
– А что нам волков-от пастись? – поднявшись на ноги, потянулся Чугреев. – Он, волк-то, не дурак, понимает: нападать на четверых – себе дороже. Был бы из нас кто один – накинулись бы давно всей стаей, и сало б медвежье не помогло!
А вот это уж точно – не помогло бы. Одному в зимнем лесу – смерть быстрая и лютая. Волки! Потому-то Вожников давным-давно отбросил мысль просто кинуть своих более чем странных спутников да двинуть обратно одному. Ага, двинешь, как же! Быстро чьим-то завтраком станешь. Или обедом, ужином – тут уж без разницы. Тем более сейчас, когда вот оно как все обернулось… или – не обернулось еще? Проверить бы… Вот ежели еще в лесу какая-нибудь деревня встретится – без телевизионных антенн-тарелок, без электричества, вообще без современных вещей… Ладно, пускай не деревня, пусть – просто люди. Если они – по облику, по оружию, по повадкам тоже из Средневековья, тогда уж все ясно будет… Невероятно, но факт!
Егору, конечно же, очень не хотелось бы, чтоб так было, но… Вещи-то говорили сами за себя, и весьма красноречиво. В отличие от обычных людей, историческими реконструкциями не занимавшихся, Вожников это очень хорошо понимал. И если все так, то что теперь? Продолжать сомневаться, старательно обманывая самого себя? Зачем?
