Иван Дроздов - ГЕННАДИЙ ШИЧКО И ЕГО МЕТОД
— И вы?
— Я слушала беседы Геннадия Андреевича. Одну прослушала, вторую... Потом и пить перестала.
— От одних бесед? Ни капель, ни процедур?..
— Да, представьте, Геннадий Андреевич лечит словом.
Борис чуть было не рассмеялся. Хотел сказать: «Ну, слов-то я наслушался предостаточно», — однако сдержался, спросил:
— А плата? Он берет что-нибудь за свою работу?
— Ой, что вы! Не вздумайте заговорить об этом с Геннадием Андреевичем. Он даже цветов от своих слушателей не принимает. Лучшая награда для меня, говорит он, ваша трезвость.
— Ну, а теперь у вас лично отпала необходимость в беседах и в самом клубе?
— Необходимость вроде бы отпала, я уж и запах спиртного позабыла, да другим теперь моя помощь нужна.
Подошли к подвалу жилого дома.
— Сюда, пожалуйста! — показала Татьяна Владимировна.
Спускались по разбитым щелястым приступкам, стены обшарпаны, дверь отодвинули со скрипом. Очутились в комнате, похожей на школьный класс. На стенах карты, схемы маршрутов, рисунки лесов, полей, рек и озер...
— Тут клуб туристов, мы у них квартируем.
В глубине комнаты — столы, за которыми сидят мужчины и женщины. Такие разные, и по возрасту, и по внешнему виду. Перед ними за маленьким столиком, как подобает учителю, уже знакомый нам Геннадий Андреевич Шичко. Вид интеллигентный, взгляд внимательный. И только глубокие складки у рта, плотно сжатые губы, тревожный мятущийся блеск серых широко открытых глазах выдавали высокое внутреннее напряжение, может быть усталость, безнадежную жажду удовлетворить какие-то давние заветные стремления.
— Вы — Качан Борис Петрович? Садитесь, пожалуйста.
Показал на свободный столик сбоку на отшибе. Не знал Борис, что место это предназначалось для новичков — так, чтобы новичок мог видеть всех, присмотреться к лицам.
— Всякая наука начинается с терминов, — продолжал Шичко неторопливую беседу. — Для себя мы составим и хорошенько запомним словарь трезвенника: 1. Абсолютный спирт — 96 градусов. 2. Алкоголизация начинается с того момента, когда ребенок увидел в руке отца рюмку с водкой и улыбающееся, блаженное лицо родителя. «Ага, — думает ребенок, — вино — это хорошо, мой папа радуется». Так в сознание ребенка закладывается программа положительного отношения к вину. Затем идут стадии алкоголизма: а) сивушник; б) случайник; в) пьяница — это когда человек пьет регулярно.
«А вот это про меня, — подумал Качан, украдкой оглядывая аудиторию. — И с каким презрением он произносит "пьяница"».— В душе поднимался протест: «Сколько у нас пьющих регулярно? Да в нашем институте — почти все! А если в стране, то миллионы! И обо всех вот так с презрением?..»
За первым столом сидели мужчины, сбоку лицом к Борису — женщина: молодая, лет двадцати шести, с роскошной прической и большими темными глазами. Смотрела весело и будто бы даже улыбалась. «Чему она рада? — думал Качан. — Ведь нет ничего веселого. Да и вообще... почему она здесь? Неужели тоже из этих любительниц?»
Перевел взгляд на Татьяну Владимировну. Сидит за последним столом и тоже с лицом одухотворенным, счастливым. «Все они тут чокнутые! — заключил Борис. — Наивные, глупые алкаши. Ждут чуда. А мне здесь ждать нечего. Уж так и быть, сегодня послушаю, а завтра поеду в Москву. Если сам не покончу с пьянством, никто не поможет».
Шичко продолжал говорить — негромко, невыразительно, даже как будто бы не очень четко произносил слова: «стадии», «степени». Борис не находил в них ничего особенного, они его не трогали и не убеждали, он все больше проникался мыслью: зря пришел, зря.
— Борис Петрович! — повернулся к нему Шичко. — Сядьте вот сюда, поближе. Вы у нас новичок, и я хотел бы, чтобы вас все знали. Может быть, потом я определю вас в группу самоотрезвления. Есть у нас и такая. А сейчас, пожалуйста, расскажите о себе. Вы сами себя к какой категории относите?
— Пьяницей себя не считаю. По крайней мере раньше так думал.
Голос звучал глухо и как-то необычно — словно чужой. «Волнуюсь, — подумал Качан. — Я так не волновался на собраниях в институте...»
— Ваш ответ типичен для многих пьющих. Если человек пьет не каждый день и не напивается, он не считает себя пьяницей. Между тем медики теперь знают, что в липидах — тканях нервных клеток — алкоголь держится около двух недель. И тут неважно, сколько человек выпил — рюмку ли вина, стакан ли водки. Так что пить два раза в месяц — значит постоянно находиться под воздействием алкоголя.
Борис покраснел, опустил голову. Вспомнил, как глушил коньяк вечерами в ресторанах, а случалось, и днем на работе.
— Расскажите нам...
— Пил много, что и говорить. Без всякой системы, без порядка — пил, и все тут. Хотел бы расстаться с этой дурной привычкой.
Последние слова произнес тихо, себе под нос.
— «Дурной привычкой», сказали вы. Нет, мы здесь называем вещи своими именами. Привычка эта не дурная, а роковая, трагическая. Она уносит не одно только здоровье, не одни только радости жизни, но и саму жизнь. Расскажите, что случилось с вами вчера? С кем вы пили, сколько и почему?
— Вчера?
— Да, вчера. Мы все тут откровенны. Без откровенности нет доверия. А без доверия слова излишни. Сознание замкнуто и хода к нему нет. Ну, так пожалуйста, рассказывайте...
В тот день вечером я приехал в Ленинград и снял номер в гостинице «Спутник» — там же, где поселился Качан. Бориса я застал в кровати — лицо бледное, взгляд растерянный.
— Что с вами? У вас сердце?
— Да нет, слава богу, сердце не болит.
— Вы были у Шичко?
— В том-то и дело — был. Вроде бы ничего особенного и не увидел и не услышал, а чувствую: разум мой весь в смятении. Он, как мальчишку, заставил признаться. Черт знает что! Я о таких вещах и близкому другу не рассказал бы. А вы тоже к нему, к Шичко?
— Да, буду писать о нем.
Борис хмыкнул, покрутил головой.
— Вы сами-то верите в эту абсолютную трезвость? Так, чтобы жить и не пить. Ну, совсем, ни капли?..
В самом деле: возможно ли полное отрезвление народа? И что такое трезвость вообще?
Начнем с издавна распространившегося мнения: пить много нехорошо, а если выпивать понемногу, да не часто, по праздникам, во время встреч с друзьями, официальных торжеств — чего же тут зазорного? Да и как же не выпить, когда все друзья пьют?
Пить пей, да дело разумей. Не тот плох, кто пьет, а кто не умеет пить. Так, или примерно так, рассуждают многие. Исключения редки, о них обыкновенно говорят: «Он свое выпил», или «Больной человек». Ну, а если встретится молодой, цветущий юноша, решительно отвергающий идею винопития — о нем не знают, что и подумать. Иные скажут: «Оригинальничает парень».
Ну, а как быть? Где найти истинную формулу трезвости? Газета «Труд» еще в период застоя опубликовала статью А. Мостовщикова: «Лет до ста расти». В ней есть такое место:
«А вообще-то мы рекомендуем есть все, но в меру, даже меньше — процентов этак на пятнадцать. И алкоголь разрешаем в небольших дозах. У нас в магазинах достаточно большой выбор вин и других напитков. Главное, повторяю, разумная гармония».
Корреспондент писал из Румынии — из мест, где люди живут долго. В умении этих людей соблюдать меру в еде и пить вино небольшими дозами журналист увидел важное условие долголетия.
Другой журналист — «Труда» из Болгарии — Б. Леонов, как бы перекликаясь со своим коллегой, тоже написал статью: «Здесь живут до ста двадцати». И тоже сообщал о соблюдении меры во всем, как важном условии долголетия:
Среди столетников, — писал он, — нет людей, которые бы злоупотребляли курением или алкоголем... «90 процентов выпивали вино или ракию (болгарская водка), но в очень малом количестве».
Б. Леонов осторожнее в советах о винопитиях, прибегает к словам: «в очень малом количестве». Если, к примеру, старики в Румынии пропускают перед обедом два стакана вина, то здесь, в Болгарии, они ограничиваются стаканом или стаканчиком (если речь идет о ракии). Зато и живут... Столетники!
Но вот сколько бы жили эти старики, не употребляй они вовсе вино или ракию, об этом корреспондент не задумался.
«Литературная газета» в статье 3. Балаяна «Упиваясь словами» тоже отстаивала культурное отношение к вину. Под видом критики дилетантизма в антиалкогольной пропаганде проводилась все та же идея: не вино виновато, а наше неумение пить его.
«Я хорошо знаю, — говорит автор, — как в наших краях завтракают столетние старцы. С детства помню, как бабушка ничуть не баловала деда разнообразием меню на завтрак. Ломтик подогретого хлеба, на котором таял и скользил крохотный кусочек масла. Брынза с палец. Яичко всмятку. Зеленый лучок с белой круглой головкой. Стакан крепкого чая с сахаром вприкуску. Свою традиционную трапезу на утренней зорьке дед непременно предварял традиционной рюмкой тутовой водки. И так всегда. Каждый день. И никаких тебе необратимых процессов. Умные, мудрые, светлые люди, которых, конечно, никто не видел пьяными».
