Сделай меня точно. Как репродуктивные технологии меняют мир - Инна Викторовна Денисова
Журналистка Хейли Фримен пишет в The Guardian про беременность 45-летней Хлое Севиньи, преподносящуюся как нечто долгожданное и само собой разумеющееся. Читателю со средним заработком не стоит примерять на себя ее вечернее платье для красной дорожки: родить в 45 может лишь миллионер или кинозвезда. Имущественный ценз – главный маркер ВРТ.
Вспомним Сандру Эквадору из книги антрополога Элизабет Робертс об ЭКО в Эквадоре. Сандра не могла забеременеть из-за абортов, сделанных в юности. Она и ее муж Луис шесть лет собирали десять тысяч долларов, необходимых для ЭКО. Луис водил грузовик за 600 долларов в месяц, что неплохо по меркам Эквадора. После первого ЭКО Сандра не забеременела, стали копить на второе. Рассказать доктору об абортах Сандра стыдилась и попросила Робертс сделать это за нее. Однако репродуктолог отмахнулся – скорее всего, полагает Робертс, он не видел в ней перспективную пациентку, которая сможет ходить еще и еще и приносить клинике прибыль.
Примерно то же пишет Виола Хёрбст об Африке. Пациенты платят за все из дырявого кармана. Иногда они просят помощи у родственника из Европы. Иногда ее сложной жизненной ситуацией с удовольствием воспользуется работодатель, понимая, что она согласится на многое. «Ясно, что увеличение рынка ВРТ на самом деле увеличивает подчиненное положение женщины на рабочем месте, – пишет Энн Дончин, – закладывают дома, берут кредиты, которые не могут отдать, и попадают в тюрьмы».
Сурматери и доноры яйцеклеток – в самом низу пирамиды (и в этом пункте феминистки будут почти единодушны с Сильвиан Агачински, сказав свое «нет» процедуре).
В третьем мире сурматери и доноры – представительницы самых бедных классов. «Можно также говорить о новой репродуктивной биоэкономике, основным элементом которой выступает репродуктивный труд (например, суррогатное материнство), а основным средством обмена – генетические материалы (донорство). Сосредоточение потребителей репродуктивного рынка среди представителей развитых стран, а поставщиков среди развивающихся экономик позволяет говорить о новой форме колониализма и эксплуатации», – делают вывод Богомягкова и Ломоносова.
Соцпомощь, казалось бы, – то самое плечо, подставленное системой, которое могло бы облегчить груз неравенства. Однако дают ее не всем и не всегда. Только 15 американских штатов обязывают страховые компании покрывать расходы на помощь при бесплодии.
За все время существования программы всего 10 % американок получили ЭКО по страховке, сообщает National Conference of State Legislators [273].
«Я спохватилась в самом конце репродуктивного возраста, – говорит Марианна Яровская, – и обнаружила, что моя страховка не покрывает ЭКО. Что нужно платить десятки тысяч долларов, а это деньги, которых у режиссера-документалиста не может быть в принципе. Цены на ЭКО в США абсолютно неподъемны. Страховка при этом почему-то покрывает „Виагру“, но не ЭКО».
Практически вся Европа помогает своим (см. главу «География») и одновременно что-то навязывает. Например, официальный брак, возраст деторождения или сексуальность.
К тому же, и здесь феминистки правы сто раз, страховка только затянет петлю на шее женщины, наброшенной работодателем, который с удовольствием воспользуется ее от него зависимостью. «Ясно, что увеличение рынка ВРТ на самом деле увеличивает подчиненное положение женщины на рабочем месте», – пишет философ Энн Дончин в своей работе «Феминистская критика новых репродуктивных технологий» [274].
«Существование репродуктивных технологий создает иллюзию, что женщины могут откладывать деторождение чуть ли не на неопределенное время. Эта иллюзия снижает общественное давление на бизнес, вынуждавшее его приспосабливаться к деторождению и воспитанию – через доступный уход, оплачиваемый декрет для матерей и отцов или неполный рабочий день для одного или обоих родителей с пособиями и без штрафов», – пишет профессор юриспруденции Дженнифер Л. Корнелл в журнале Университета Миннесоты Law & Inequality [275].
В книге Элизабет Робертс описывает клиники Эквадора, где на стенах висят и распятие, и государственный флаг. При этом ни Католическая церковь, ни государство не предлагают даже минимальной помощи в появлении на свет будущему младенцу. В него инвестирует женщина и ее семья. Церковь проклинает ЭКО. Государство игнорирует, предпочитая не связываться ни с церковью, ни с частным бизнесом.
Похоже, что новые репродуктивные технологии, представленные чуть ли не решением проблемы современного материнства, только ухудшили жизнь большинства.
Глава 10: Альтернативы
«Боже, что мы делаем? – говорит Рейчел Биглер (фильм „Частная жизнь“), сидя в приемной репродуктивной клиники. – Мы сошли с ума? Не думаю, что это даже этично. Заводить детей аморально: перенаселение, глобальное потепление, расцвет неофашизма».
В романе Джонатана Франзена «Свобода» герой по имени Уолтер Берглунд, активный борец с рождаемостью, говорит примерно то же самое: «Почти все мировые проблемы можно было бы решить или облегчить, если бы в мире было меньше людей». И делает прогноз – к 2050 году на свет появится еще миллиард человек [276]. Нерезиновой планете, сомнений нет, ни к чему новые люди. Особенно те дополнительные, которые без врачей и не родились бы вовсе. Пронаталистский клич «сделать ЭКО точно» в этом контексте звучит амбивалентно. Однако нельзя осчастливить человечество, лишив счастья конкретного человека: идеалист Уолтер Берглунд рушит собственные теории мечтами о ребенке с любимой девушкой.
Даже если вам плевать на планету и маленькое мещанское счастье недальновидно кажется вам важнее, имеет смысл рассчитать силы, брошенные на достижение. Вот несколько очевидных причин, почему ЭКО подойдет не всем.
ЭКО – это для терпеливых. Я мнила себя образцом выдержки до репродуктивной одиссеи, как выяснилось – наивно. Клиники часто анонсируют процесс как «быстрый», в реальности же блицкриг обернется столетней войной: почти у всех моих знакомых, как и у меня, визиты к репродуктологам затягиваются на годы, превращая их в унылые и голодные.
ЭКО – это для здоровых. «Лично я при виде шприца улыбаюсь и шучу», – думала я, пока не посинел живот. У кого-то он поползет из штанов, как тесто из кастрюли. «Плюс сайз» еще меньшее из зол, люди жалуются на ухудшение самочувствия, вызванное гормональными сбоями.
ЭКО – это для уравновешенных. Вы в сейсмической зоне. Конструкция вашей жизни шатается, как при землетрясении в восемь баллов. Главное – не складываться как карточный домик после отрицательных результатов теста. Самое главное – не стать обиженной, завистливой и замкнутой.
Наконец, ЭКО – это для богатых. Если вы живете на зарплату, начинайте рыть себе долговую яму. И киньте на дно соломки, чтобы не расшибиться при падении с нормального уровня жизни.
Вывод: если вы не космонавт, чувствующий себя в центрифуге как на диване перед телевизором, и не пилот спорткара, возможно, ЭКО – не ваш вид спорта. Ему есть три альтернативы.
