Когда тело говорит НЕТ - Габор Матэ

Я по-прежнему сдаю анализы, но врачи постоянно говорят мне, что со мной все в порядке… Хотя, надо сказать, один тест все-таки показал слегка тревожные результаты, но доктора уверяют меня, что это совершенно не соответствует тому, что я на самом деле чувствую. Они вставляют вам эту штуку в нос, протаскивают в пищевод и измеряют кислотность желудка. Врачи сказали, что немного кислоты есть, но ее количества недостаточно, чтобы вызвать ту боль, которую я испытываю.

Три или четыре года я принимала „Пантолок“. Эти таблетки должны были полностью убрать изжогу. Курс приема был рассчитан на шесть недель. Я также ежедневно принимаю „Диовол“ или „Гавискон“. У меня по-прежнему сохраняются симптомы изжоги, но врачи не могут ничего найти».

Медицинское название этого мучительного непреходящего ощущения, что желудочная кислота поступает в пищевод, — гастроэзофагельная рефлюксная болезнь (ГЭРБ). В 1992 году исследователи изучали взаимосвязь симптомов рефлкжса со стрессом у испытуемых с диагнозом ГЭРБ. Несмотря на то что при воздействии стрессовых раздражителей у этих пациентов была значительно повышена чувствительность к изжоге, связанной с рефлюксом, при замене раздражителей объективные показатели уровня кислотности оставались неизменными. Другими словами, стресс снижает болевой порог13.

Не знающий о нейрофизиологии или психологии боли гастроэнтеролог, который с помощью эндоскопа обследовал бы нижнюю часть пищевода Патрисии, мог с чистой совестью сказать ей, что кислотный рефлюкс, который он увидел, не объясняет ее сильную боль. Патрисия, со своей стороны, имела полное право возмущаться тем, что она восприняла как бездушное игнорирование симптома, который ежедневно сильно осложняет ей жизнь.

Это не означает, что люди с ГЭРБ реже испытывают рефлюкс, чем другие. Они наверняка его ощущают, и это проблема взаимосвязи мозга и кишечника. Исследователи, которые сравнивали контрольную группу здоровых людей с теми, кто страдал рефлюксной болезнью, обнаружили, что давление пищеводного сфинктера в состоянии покоя чаще было более низкое у пациентов с ГЭРБ. Пониженный тонус мышц сфинктера вызывает больше эпизодов рефлкжса14.

Каким образом сознание и мозг способствуют развитию рефлюкса? За счет блуждающего нерва, который отвечает за тонус мышц нижнего пищеводного сфинктера. На активность блуждающего нерва, в свою очередь, влияет гипоталамус. Гипоталамус, как мы знаем, получает информацию от эмоциональных центров коры, которые восприимчивы к стрессу. Таким образом, при ГЭРБ более низкий болевой порог совмещается с чрезмерным расслаблением сфинктера — оба явления могут быть связаны со стрессом.

Несмотря на то что все три женщины, с которыми я беседовал для написания этой главы, описывали схожие болевые ощущения, только совокупность симптомов Патрисии полностью соответствует диагностическим критериям СРК. В отличие от большинства пациентов, которые принимали участие в исследованиях Университета Северной Каролины, ни одна из этих женщин в детстве или во взрослой жизни не подвергалась сексуальному или физическому насилию. Тогда как объяснить их пониженный болевой порог?

Для того чтобы произошла корректировка болевого «термостата» нервной системы в сторону уменьшения, не обязательно должен быть опыт жестокого обращения в прошлом; для снижения болевого порога и стимулирования повышенной «настороженности» в мозге достаточно хронического эмоционального стресса. Несмотря на то что жестокое обращение является главным источником такого стресса, есть и другие, скрытые, менее очевидные, но при этом не менее вредные стрессовые факторы, которые потенциально могут повлиять на развитие ребенка. Такие деформации присутствуют во многих семьях, в которых родители души не чают в своих детях и приходят в ужас от одной только мысли о причинении им вреда. Дети, которые не подвергались никакому насилию и ощущали чувство безопасности и любовь со стороны родителей, также могут испытывать переживания, которые влияют на физиологию восприятия боли и работу кишечника.

Стрессоры, которые непосредственно провоцировали сильнейшую абдоминальную боль у Магды, были связаны с ее профессиональной деятельностью. В то время она работала в больнице Нью-Йорка. Директор лаборатории, в которой она трудилась, недавно уволился, а с руководителем, что пришел ему на смену, Магда была в плохих отношениях: «Новая начальница невзлюбила меня с самого начала. Оглядываясь назад, мне кажется, она искала повод от меня избавиться с первого дня своего прихода. Я оказалась в ужасно неприятной, напряженной и печальной ситуации: я любила свою работу, но ненавидела рабочую обстановку.

Я работала невообразимое количество часов. Приезжала в больницу в семь часов утра. А уезжала, как правило, только в четыре часа дня, если не было никаких совещаний, которые проводились довольно часто. Я никогда не уходила на обед. Никогда не делала перерывов. Я брала работу домой; иногда я работала по выходным. Кроме того, я испытывала огромное давление и ужасный страх — моя специальность мало востребована, и рабочих мест не было. Я никогда не хотела заниматься общей практикой и желания проходить еще одну ординатуру тоже не было.

Невзирая на боль, каждый понедельник в семь утра я приходила на работу, ни разу не опоздав. Я никогда не брала больничных. Не хотела давать им лишний повод избавиться от меня. Им не к чему было придраться. Я оказалась на распутье. Я безумно хотела уволиться, но не знала, куда податься после этого».

Магда родилась в послевоенное время, в лагере для беженцев в Восточной Европе. Ее родители, уроженцы Польши, пережили холокост. Этот опыт повлек за собой вторичную травматизацию. Магда всегда несла тяжкое бремя вины и ответственности за страдания своих родителей и трудности, с которыми они по-прежнему сталкивались. Она приняла решение заняться медициной исходя не из личных предпочтений. Оно было продиктовано стремлением реализовать потребности и ожидания родителей, а также ослабить их обеспокоенность относительно ее будущей жизни.

«Если говорить о моих врожденных способностях, то мне отлично дается изучение иностранных языков и объяснение материала. Если бы я могла свободно выбирать, то никогда бы не пошла в медицину. Честно говоря, я очень многое ненавидела в медицине, но мне пришлось отрицать это.

Я терпеть не могла большую часть учебного материала. Я чуть было не завалила курс по анатомии. Это был просто кошмар. Мне не давались математические расчеты. Мне не давалась физика. У меня другой склад ума. Я плохо справлялась с клинической работой. Сомневаюсь, что я хотя бы раз слышала диастолический шум сердца! Я просто не способна на это. Не знаю, удавалось ли мне хоть однажды нащупать селезенку — я просто делала вид, что мне это удалось. Мне не давались эти вещи, у меня не было к этому склонности.

Я