Когда тело говорит НЕТ - Габор Матэ
«В итоге я стала ощущать, что исчезаю как личность. Я принимала по восемь рецептурных препаратов в день: от депрессии, тревоги, бессонницы, боли, проблем с кишечником. Передо мной встал выбор: умереть или уйти от мужа. В этот момент сработал инстинкт самосохранения, и я ушла от него».
Пример Анны полностью соответствует «излишней готовности к самопожертвованию», которое в 1952 году описывалось в психоаналитическом исследовании пациенток с раком молочной железы. Она единственная из четырех братьев и сестер, кто заботится об отце, которому теперь уже за восемьдесят.
«Он задевает меня за живое. Я ужасно себя чувствую, когда у него какие-то проблемы. Я ужасно себя чувствую, когда он звонит и говорит: „Мне так одиноко — теперь мне некуда податься и нечем заняться“. Моя сестра, которая, по-моему, та еще стерва, говорит: „Слушай, это его проблема, он сделал свой выбор“.
Он закатил скандал, когда полтора года назад я попросила его на месяц перейти на патронажный уход. Он лежал в больнице, где я ежедневно проводила все свое время, сидела с ним целыми часами. Он вышел, и я поняла, что если продолжу за ним ухаживать, то у меня случится нервный срыв. Я разыграла карту онкологии, сильный козырь, и в присутствии социальных работников и другого медперсонала сказала: „Пап, понимаешь, у меня рак, и мне нужно позаботиться о себе. Я не смогу обеспечить тебе такой же уход, как здесь. Прошу тебя, пожалуйста (к этому моменту я уже разрыдалась, я главная плакса в нашей семье), побудь здесь один месяц. „Нет. С какой стати? Я не хочу здесь оставаться“, — ответил он.
Социальный работник и куратор программы сказали ему: „Мистер В., никто не горит желанием идти в дом престарелых. Но вы можете сделать это ради своей дочери? Посмотрите на дочь — она вся в слезах и переживает очень непростые времена. Ей нужно побыть с мужем; ей нужен перерыв“. — „Нет, я не останусь. С какой стати?“ — заявил он.
После того как мне сделали двойную мастэктомию, я попросила брата и сестер какое-то время присмотреть за отцом. „Пару месяцев я не смогу видеться с ним по вечерам. Мне нужно восстанавливаться после операции“, — сказала я им. Спустя десять дней он пришел ко мне на ужин, потому что никто не присматривал за ним. Никто и не заметил».
«В отношениях с отцом вы взяли на себя роль матери. Именно по этой причине он принимал ваше поведение как само собой разумеющееся. Мать воспринимается как данность. Мать подобна миру, который нас окружает, — она просто есть и обеспечивает нас всем необходимым».
«Вы абсолютно правы. Брат ведет себя точно так же, поэтому я мать еще и для него. Когда он звонит, мои дети обычно говорят: „Снова звонит дядя Дон; наверное, у него опять неприятности“. Он страдает от депрессии; переживает по поводу невероятно сложных отношений со своей подругой. Когда у него проблемы, он околачивается у меня днем и ночью. А затем несколько месяцев не отвечает на мои звонки. Его нельзя беспокоить.
За все время, пока я проходила химиотерапию, он навестил меня всего лишь раз. Я встретилась с ним спустя полтора года после постановки диагноза, когда курс химиотерапии уже завершился. Тогда я впервые попыталась четко сформулировать свое желание. Я сказала: „Дон, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Когда я пойду на осмотр в онкологическую клинику, мне нужно, чтобы ты спросил меня, как все прошло. Для меня это очень важно. Мне необходимо, чтобы ты поинтересовался тем, как все прошло, когда я вернусь“. Он откинулся назад и заявил: „Я тоже хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала“, и начал рассказывать о своих отношениях с девушкой, которая его бросила. Я молча сидела и думала о том, что он так ничего и не понял. Вы правы, в какой-то момент я осознала, что играю роль матери».
Анна часто ощущала, что мать, которая больше любила старшую сестру, не волнует ее жизнь. «У меня не было мамы. Моя мать вычеркнула меня из своей жизни, не любила меня, поэтому я не могла потерять еще и отца. Дети достаточно умны и понимают, что им необходимы родители. Но отец питал ко мне вовсе не отеческую любовь». С подросткового возраста Анна начала замечать, что отец смотрит на нее с нескрываемой похотью, особенно на ее грудь.
«Что-то из этого осталось в памяти, но большую часть своей жизни я это отрицала, пока не попала на прием к психологу. Насколько я помню, он не предпринимал никаких действий, но хотел. Он так смотрел… Это было сексуальное влечение к одиннадцатилетней девочке… Я сверхчувствительна ко всему, что исходит от мужчин. Но юной девушке очень сложно поверить в то, что ее собственный отец испытывает к ней подобные чувства. Господи, тогда вы придумаете миллион объяснений, почему это не так. Тем не менее сестра всегда старалась не попадаться на глаза отцу, когда была в футболке.
Отец, наверное, единственный человек, который не знает, что мне удалили грудь. Я не говорила ему об этом. И не думаю, что ему расскажет кто-то другой. Он знает, что я перенесла операцию, как-то связанную с раком. Он спрашивал Стива (второй муж Анны): „Это как-то связано с грудью?“, а Стив ответил: „Да, она продолжает лечиться“. Отец никогда не обсуждал это со мной. Когда я проходила химиотерапию, он обращался со мной ужасно грубо. Он мог зайти в дом и заявить: „Надень свой парик. Ты плохо выглядишь“. А я отвечала: „Знаешь что, я ужасно себя чувствую и встала с постели только для того, чтобы открыть тебе дверь“. Конечно, я говорила это не так спокойно, как сейчас, а впадала в истерику.
На днях я отвозила его домой, и он сказал: „Мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Я понимаю, что не должен обсуждать это с тобой, но у меня больше никого нет“. После чего он начал рассказывать — и это в свои 82 года — о том, что его подруга не хочет заниматься с ним сексом. „У мужчин есть определенные потребности“, — этому он учил меня с детства. Он прямо говорил мне
