Пережить. Наука и искусство долголетия - Peter Attia
Терри рассказывал мне о PCS почти год. Он говорил, что это место творит чудеса, исцеляя раны, которые, казалось, невозможно залечить. Я спросила, почему он так уверен. Он сказал, что мне нужно просто довериться ему.
-
Как и в случае с моим визитом в "Мост" двумя с половиной годами ранее, потребовалось несколько дней, чтобы освоиться. Поскольку это было начало пандемии, я была одна, общаясь с терапевтами удаленно по Zoom в течение двенадцати часов каждый день, пока я сидела в крошечном Airbnb в нескольких милях от учреждения.
Только на второй неделе я начал делать успехи. Постепенно я осознал, что построил структуру перфекционизма и трудоголизма на столпах оценки, основанной на результатах. Эта структура покоилась на фундаменте моего стыда, часть которого была вызвана травмой, а часть - унаследована, поскольку дети перенимают стыд окружающих их людей. Но все это усугублялось моим собственным порочным кругом ненависти к себе и вины за свои поступки. Не случайно я тяготею к видам спорта, требующим совершенства, таким как стрельба из лука и вождение гоночных автомобилей.
В итоге я провел в PCS три недели - двадцать один мучительный, непрерывный день - завершая работу, начатую в "Мосте", и выходя далеко за рамки того, что представлял себе возможным. Мы проделали огромный объем работы на сайте , но одно задание поставило меня в тупик. На второй день мне было поручено составить список из сорока семи аффирмаций - по одному позитивному утверждению о себе на каждый год моей жизни. Я добралась примерно до пяти или шести, после чего окончательно застряла. В течение нескольких дней я не могла придумать ничего хорошего, чтобы сказать о себе. Мой перфекционизм и стыд не позволяли мне поверить в то, что я могу сказать о себе что-то хорошее. Я просто не могла этого сделать.
Наконец, на девятнадцатый день - в жаркое утро среды - это случилось. Один из моих психотерапевтов, Маркус, все глубже и глубже погружался в историю, которую я рассказал ему ранее, о том, как я перестал хотеть праздновать свои дни рождения, когда мне было около семи лет; на самом деле, как я рассказал, я держал свой день рождения в "секрете" вплоть до двадцати лет. Из его вопросов стало ясно, что это не то, что должен делать здоровый ребенок, и, скорее всего, за этим скрывается что-то более глубокое. Но он продолжал копать и не хотел оставлять это без внимания.
Это признание повергло меня в эмоциональный упадок. К этому шли два с половиной года, но наконец я смог отпустить себя и принять правду о своем прошлом и о том, как оно сформировало меня, без всяких оправданий и рационализаций. Все, чем я стал - и хорошим, и плохим, - было ответом на то, что я пережил. Это были не просто большие травмы; мы обнаружили еще много-много маленьких травм, скрытых в трещинах, которые повлияли на меня еще сильнее. Я не был защищен. Я не чувствовал себя в безопасности. Мое доверие было нарушено близкими мне людьми. Я чувствовала себя брошенной. Все это проявилось в моей ненависти к себе в зрелом возрасте; я стала своим злейшим врагом. И я не заслуживал ничего из этого. Это был ключевой момент. Тот маленький, милый мальчик не заслуживал ничего из этого. И он все еще был со мной.
Как только я принял все это, мне стало легко написать сорок семь аффирмаций.
У меня есть недостатки, но не дефекты.
Я хороший муж и отец.
Я хорошо готовлю.
Я - это не мой позор.
Я найду способ полюбить себя.
Они просто лились из меня. Это напомнило мне о наблюдении Джейкоба Рийса, великого датского американского журналиста и социального реформатора: " Когда кажется, что ничего не помогает, я возвращаюсь назад и смотрю на каменотеса, который сто раз ударяет молотком по камню, и в нем не появляется ни трещинки. И все же при сто первом ударе он раскалывается надвое, и я знаю, что это сделал не последний удар, а все, что было до него".
-
Оглядываясь назад, я понял один из самых важных уроков: изменения, которые я описываю в этой главе, невозможны, если у нас нет набора эффективных инструментов и датчиков, с помощью которых мы можем контролировать, поддерживать и восстанавливать свое эмоциональное равновесие. Эти инструменты и датчики не являются врожденными; для большинства из нас они должны быть изучены, усовершенствованы и практиковаться ежедневно. И это не быстрое решение проблемы.
Да, лекарства, такие как антидепрессанты и стабилизаторы настроения, имеют значение и могут помочь. Да, практика медитации осознанности может облегчить все это. Да, такие молекулы, как MDMA и псилоцибин, если их использовать под квалифицированным руководством и в правильной обстановке, могут быть мощными; я использовал и то, и другое в критические моменты моего выздоровления, и получил замечательные результаты. Но слишком часто я вижу, как люди связывают свои надежды на трансформацию исключительно с кетаминовым трипом, путешествием в джунгли Перу с шаманом, который проведет их через умопомрачительный опыт путешествия на аяхуаске, или каким-то другим уникальным опытом (или даже, как в моем случае, думая, что двух недель в таком центре, как "Мост", достаточно, после чего мы можем продолжать, как будто ничего принципиально не изменилось).
Все эти методы мощны и потенциально полезны, но мы должны думать о них как о дополнении к глубокому и часто очень неприятному, некомфортному, порой очень медленному, а порой слишком быстрому самоисследованию, которое требуется в настоящей психотерапии. Настоящее выздоровление требует проникновения в глубины того, что сформировало вас, как вы приспособились к этому и как эти приспособления служат вам сейчас (или не служат, как в моем случае). Это также требует времени, как я убедился на собственном опыте; самая большая ошибка - считать, что вы "вылечились" за несколько месяцев приема препарата или несколько сеансов терапии, когда на самом деле вы не прошли и половины пути.
Мой прогресс после возвращения из PCS заключался в ежедневных действиях, во многом некомфортных. Самой насущной задачей для меня было просто не допустить повторного срыва, подобного тому, из-за которого я впервые отправился в PCS. До этого у меня были другие, менее значительные эпизоды, но этот был похож на взрыв космического челнока "Челленджер", который взорвался над Атлантическим океаном сразу после старта в 1986 году.
В то время эта катастрофа казалась совершенно неожиданной, но длительное
