Алексей Богомолов - Похудей со звездами. Дневники звезд на каждый день
Физическое желание что-нибудь поесть сохранялось у меня примерно три дня. Потом неприятные ощущения в животе пропали, и казалось, что оно, собственно, так и нужно — пить воду и все. Профессор Николаев предупредил нас, что может начаться стадия нарастающего ацидоза. Он говорил, чтобы нас не пугала общая заторможенность, налет на языке, слизь на зубах, запах ацетона изо рта и некоторые другие неприятные явления. Все это до седьмого-десятого дня голодания считалось в порядке вещей и было изучено врачами за долгие годы практики.
Физически-то есть не хотелось, но вот воспоминания о еде волновали нас. Сразу вспомнил классический анекдот: «Врач спрашивает: «Больной, скажите, вас мучают эротические сны?» Тот отвечает: «Доктор, ну почему же мучают?» Человек тем и отличается от животного, что, кроме физической потребности, у него есть еще потребность психологическая. Тут и начинались моральные страдания. К примеру, лежим мы вечером у себя в палате, готовимся ко сну. И тут Володя Тельнов говорит: «А у меня жена такие шкварки готовит, язык проглотить можно…» Соседи присоединяются: «Гусиные или свиные? Подсушенные или жирновлажные? С вареной картошкой или жареной?» Ну, и начинаются «охотничьи рассказы» о том, кто, что и когда ел вкусненькое. Тот же наш коллега Володя Тельнов буквально через день рассказывал нам о том, что самые вкусные пельмени в Москве — в пельменной на Большой Ордынке. И не успокоился, пока не взял с нас слово по окончании голодания и выхода из него совместно посетить это заведение. Самое интересное, что через месяц после выхода нашей четверки из больницы мы и впрямь собрались в этой пельменной! Заказали по двойной порции пельменей. Съели. Пельмени оказались самыми обычными. Неплохими, конечно, но «в пределах нормы». Во всяком случае, с китайскими из «Пекина», которые так любили мы с официантом Володей, их было не сравнить. Но вот ведь психология человека: нашему другу в больнице эти пельмени казались деликатесом, а воспоминания о них и предвкушение встречи грели ему душу.
Время «до обеда» (пишу в кавычках, поскольку пол-литра воды обедом назвать трудно) было занято медицинскими процедурами. Они включали в себя душ Шарко, циркулярный душ (это когда ты стоишь внутри специальной трубочной конструкции, а тебя со всех сторон поливают водой под давлением, которая бьет из дырочек, в этих самых трубках и проверченных) и массаж. Массировали почему-то только верхнюю половину тела, причем со спины. А жировые отложения нужно было как-то сбрасывать самим. Еще брали всякие анализы, чтобы, не дай бог, чего-то экстремального не пропустить, а также заставляли высовывать язык. Язык на третий день у меня покрылся каким-то желтовато-серым налетом. Осматривавший нас профессор Николаев, глядя на него, удовлетворенно говорил: «Работает язычок-то, работает!» Оказалось, что этот налет был чем-то вроде индикатора. Через неделю-другую он становился менее плотным и безобразным, а в конце срока язык вообще был розовый, как у младенца.
«Послеобеденное» время начиналось с того, что мы шли в расположенный рядом с больницей Кузьминский лесопарк и гуляли. Скажу честно, в первый день я с трудом осилил километр. А затем постепенно появилась некоторая легкость. Сначала прошел два, потом три, потом пять… К концу срока я даже установил личный рекорд — за два часа преодолел ровно двенадцать километров (и это зимой по снегу)! Были во время прогулок и забавные ситуации. Например, я иногда предпочитал гулять не в парке, а просто по улицам. Примерно через две недели полного голодания я прошелся до метро «Кузьминки» и неожиданно для себя обнаружил, что держу в руке аппетитный пирожок с мясом. Как он ко мне попал, я не помнил, скорее всего, я бессознательно купил его где-то в киоске и долго нес. Зачем? Трудно сказать, но как только я его заметил, сразу же отдал первой попавшейся бродячей собаке, поскольку понимал, что в ином случае серьезного конфликта с желудком и прекращения курса мне не миновать. Кстати, все мифы о том, что голодание под наблюдением медиков может принести здоровью непоправимый вред, не имеют под собой никакой основы и распространяются конкурентами-диетологами. На самом деле, из почти пяти тысяч больных, прошедших через отделение разгрузочно-диетической терапии больницы № 68, за 1981–1991 годы умерли всего несколько человек, в основном от тяжелых сопутствующих заболеваний. Лишь одна пациентка в начале восьмидесятых погибла, объевшись пельменей по возвращении домой. У нее произошел так называемый заворот кишок.
Я же переносил голодание довольно легко. Даже кризис (он научно именуется «ацидотический криз»), который бывает у всех на восьмой-одиннадцатый день голода, обошел меня стороной. Ни запаха ацетона изо рта, ни слабости… Скорее всего общее физическое здоровье и спортивная подготовка позволили моему организму пройти вторую — самую сложную стадию, довольно легко. А ребята, конечно, мучились. У Володи Тельнова прыгало давление, а Тихонов впал в легкую депрессию и два дня не выходил из здания, хотя врачи заставляли его ходить внутри. Просто выгоняли из палаты и все. Последние десять дней голодания (Николаев называл это стадией компенсации, или выравнивания) проходили вообще замечательно. Ощущался прилив сил, давление стабилизировалось, даже у сердечников, работа сердца улучшалась — нам это показывали на наших же кардиограммах. А сигналом к тому, что пора заканчивать голодание, было появление сильного аппетита и окончательная очистка языка от налета. В общем, вышел я из больницы преображенным, похудевшим за три недели со ста шестидесяти девяти до ста сорока четырех килограммов.
Потом, борясь с диареей, я еще две недели выходил из голодания, сначала с помощью разбавленных соков, затем натуральных. Интересно было наблюдать за своим организмом: вроде бы жутко хочется есть, а выпил сто граммов сока, разбавленного водой, и чувствуешь, что абсолютно сыт. Но проходит полчаса, и ты снова обретаешь «волчий аппетит». Выпиваешь сто граммов — и снова насыщение. Юрий Сергеевич Николаев, инструктируя нас (а мы с Володей Тихоновым решили, что у нас хватит сил и возможностей, чтобы выйти из голодания дома), говорил, что стул (а его, понятное дело, не было довольно долго), восстановится со второго-третьего дня питания. У меня лично — с четвертого. Ну а далее пошли овощные салаты, вареные и тушеные овощи, протертое куриное мясо, яйца и прочее. Общее ощущение было такое: обретение потерянной свободы. Я стал ходить в те магазины, которые из-за расстояний мне были недоступны. Для меня теперь не было проблемой отстоять пару часов на митинге, записывая выступления ораторов. Январь я провел в восстановительном режиме.
Я внял и еще одному важному предупреждению Николаева. Он считал свою разгрузочно-диетическую терапию не методом похудения, а способом лечения, и говорил, что после третьего-четвертого дня вес начнет возвращаться теми же темпами, что и уходил. Поэтому я практически сразу сел на довольно жесткую диету и через десять дней приступил к интенсивным хоккейным тренировкам, которые забросил почти два года тому назад. И как здорово все пошло! Летом в Лужниках я даже устроил феерическое шоу «Непробиваемый вратарь». Читатели «Московского комсомольца» выходили на лед катка «Кристалл» и бросали мне штрафные броски — буллиты. Из двадцати пяти выходов один на один я пропустил лишь два, о чем свидетельствует сохранившаяся запись телетрансляции. А потом команда, в которую входили мои соратники по разным клубам Володя Крутов, Иван Авдеев, Сергей Гимаев, Борис Александров, Владимир Лаврентьев и другие, играла против сборной ветеранов СССР с тройкой братья Голиковы — Мальцев во главе. Основное время закончилось вничью — 3: 3, а в серии послематчевых буллитов я пропустил лишь шайбу от спартаковского защитника Куликова. Мой же оппонент Саша Павлов целых три раза выгреб шайбу из своих ворот.
Скажу более, голодание оказало на меня мощное оздоровительное воздействие. Несмотря на полное отсутствие диеты, постоянные стрессы (взять хотя бы август 1991 года, когда мы метались от Белого дома к Новоарбатскому тоннелю, чтобы описать происходящее) и очередной перерыв в тренировках (Хоккейный клуб МГУ, с которым я тогда тренировался, был на время ликвидирован), за три года я ни разу ничем не болел. Даже обычным гриппом или простудой. Вес же возвращался медленно, но верно, и к 1994 году я снова весил сто шестьдесят восемь килограммов. Но при этом сохранял подвижность и практически не обращался к врачам. Так что о голодании могу сказать только хорошее. Иногда и сейчас его практикую, когда нужно сдвинуть потерю веса с «мертвой точки», но это голодание от двадцати четырех до семидесяти двух часов, которое переносится легко, если привыкнуть, конечно. Я хочу порекомендовать читателям, которых заинтересует этот метод, предельно внимательно изучить по имеющейся медицинской литературе его особенности и ни в коем случае не нарушать правил. Если один-три дня можно без проблем голодать дома, то голодание больше недели лучше проводить в стационаре под наблюдением врачей, благо сейчас найти и больницу, где практикуют этот метод, и специалистов — не проблема.
