Михаил Сушков - Футбольный театр
– А-а! – весело заговорил брат, увидав меня с открытыми глазами. – Мы проснуться изволили… Вставай, дрыхало. Глянь, на улице благодать какая. Быстро умывайся, одевайся – до завтрака еще поиграть успеем…
– Саш, давай нынче отдохнем. Что-то у меня коленка побаливает. Вчера приложился… Об штангу.
Александр сначала скис – он настроился на футбол. Но вдруг просиял, найдя в моем предложении что-то интересное.
– А что? Пожалуй, можно и отдохнуть. Давай в Жуковку нынче прогуляемся, поглядим, как мамонтовцы тренируются. Вот у кого поучиться-то можно. Может, и сыграть позовут…
– Как же, позовут… Жди. Нужны мы им – сопляки… Там один Бахвалов чего стоит. А Парусниковы? Все трое мастера – экстра!… А Сергей-то где? Встал?
Позавтракав, мы отправились втроем в Жуковку. Деревня эта находилась в недалеком соседстве от Нашего Тимохова, и мы даже прогулочным шагом дошли быстро. Как и думали, на поляне уже мелькали фигуры в трусах, футболках и бутсах. Мы подошли вплотную, присели на травянистом бугорке и, пожевывая былинки, наблюдали за происходящим.
Состав оказался неполным. Шестеро гоняли мяч, разыгрывая какую-то замысловатую комбинацию, седьмой стоял в воротах. Четверка из знаменитого клуба «Мамонтовка» (я уже упоминал о нем), квартировавшая в этой деревне – Бахвалов и трое Парусниковых, – была на месте. Они-то в основном и тренировались, и вообще все, что происходило здесь, все для них и ради них. Остальные трое – просто статисты.
Здесь небольшая оговорка. Я предвижу недоумение читателя, хорошо осведомленного в географии Подмосковья: каким, мол, образом мамонтовцы попали в Расторгуево, вернее, как могли они играть и тренироваться со своей командой, если проживали, что называется, на другом конце света? Ведь Расторгуево по Павелецкой железной дороге, а Мамонтовка по Ярославской, то есть в противоположной стороне от Москвы. Ответ на это прост. Речь идет о молодых людях, от которых выбор дачи, я полагаю, не зависел. Они жили там, где жили их семьи. Им действительно приходилось трудновато – на игры и на ответственные тренировки они вынуждены были ездить в Мамонтовку – туда, где проживала летом основная часть игроков их команды.
С мамонтовцами у нас, хоть и шапочное, но все же знакомство. Они знали, что мы играем. Заметив нас, они перекинулись короткими фразами, после чего подошел Евгений Бахвалов, глянул понимающим глазом на наши бутсы и, усмехнувшись, сказал:
– Ну что, ребята, постучать пришли? Так валяйте на поле.
Уговаривать нас не пришлось.
В тот день ни Бахвалов, ни кто-либо из Парусниковых не высказал нам своих впечатлений. Но мы и сами почувствовали, что за статистов нас здесь не принимают.
На прощание мамонтовцы только сказали нам: «Приходите завтра снова».
Назавтра мы собрались к своим новым знакомым с намерением договориться о матче между Тимоховом и Жуковкой. Я только что приладил доморощенные гетры, составив их из черных маминых чулок, самодельных щитков, ваты, и теперь шнуровал бутсы – обыкновенные ботинки, на носки которых я набил толстую жесткую кожу. В этот момент постучали в окошко. Подошел Александр, выглянул и с кем-то радостно поздоровался. Я догадался, что Александр разговаривает с Евгением Бахваловым. Рядом с ним стоял младший Парусников»
– Мы к вам с предложением… – заговорил Бахвалов. – Собственно говоря, мы еще вчера хотели сказать, но решили сперва посоветоваться… Что вы скажете, если мы попросим вас сыграть за Мамонтовку? У нас в воскресенье игры на первенство дороги…
Не знаю, что именно переживает спортсмен, восходящий на олимпийский пьедестал, но убежден, что его чувство слабее того, которое испытывал я тогда. Я, шестнадцатилетний мальчишка, заурядный гимназист, буду играть в сильнейшей московской команде, выбегу на поле вместе с лучшими, известными игроками. Моя фамилия может появиться в газетных отчетах…
Бахвалов о чем-то говорил. Но я не слышал его. Я витал в облаках… Голос его наконец прояснился, стали разборчивы слова. Они меня слегка отрезвили.
– …за какую команду – вторую или третью – придется вам играть, точно не знаю. Но уж, что придется, так это верное дело. Клубу сейчас не хватает пяти-шести игроков.
«За вторую или третью…» – разочарованно подумал я. Но тут же одернул себя, зная, что выступить в любой команде этого клуба для нас – большая честь.
– Вам нужны еще игроки? – спросил Александр.
– Нужны.
– У нас есть ребята. Не хуже нас футболисты – братья Мастеровы. Довольны будете. – И обратился ко мне: – Миш, сбегай за Мастеровыми.
Николая, Федора и Василия я встретил по дороге.
Они гнали мяч по деревенской улице, направляясь к нам.
Бахвалов повторил свое предложение. Потом, спохватившись, вдруг сказал:
– Да! Чуть было не забыл. Все дорожные расходы вам будут оплачены: и до Москвы, и по Москве до Ярославского вокзала, и оттуда до Клязьмы. А также весь обратный путь.
Удивительно, но ничто не вознесло меня так высоко, как это последнее сообщение. Мне оплачивают проезд! Что-то взрослое, настоящее, деловое слышалось в этом. Я уловил здесь некое уважение, подлинное «вы», а не то притворно-педагогическое, каким нас потчевали в гимназии, оно возвещало мою человеческую значительность, заметность.
Мы с трудом дожили до воскресенья. Но провели эти дни не в праздном ожидании – тренировались, как говорят, до потери пульса.
Любопытно: только на Ярославском вокзале, сев в поезд на Клязьму, я вдруг почувствовал, как праздник в моей душе вытесняет тревога. Лишь сейчас рассмотрел обратную сторону медали: пустячок, именуемый ответственностью. Расценил теперь высоту моего вознесения как точку, с которой падать куда страшнее, чем с той, где находился до сих пор. И только теперь! Впрочем, нет ничего удивительного, что шестнадцатилетний подросток, ошалевший от этого счастливого «выкрутаса судьбы», до последнего момента не думает о существе дела и пленяется лишь мечтой о его атрибутах – почете да чести.
Но теперь, когда до выхода на поле оставалось полтора-два часа, когда дальше своего носа глядеть уже не приходилось, ибо будущее стало почти настоящим, я спросил себя: смогу ли стать вровень со знаменитыми игроками? Не уготована ли мне роль «дырки» в команде и не стану ли посмешищем трибун?
До самой Клязьмы я сидел, отвернувшись к окошку, и не видел в нем ничего, кроме картин своего позора… Вот мяч идет с левой подачи. Идет точно на меня, но я делаю запоздалое и неуклюжее движение ногой, и он, проскочив мимо, подхватывается противником… А вот я веду мяч по правому краю, но соперник отнимает его с первого же наскока… Свист зрителя, крики: «Долой!»
При выходе из вагона рядом со мной оказался Бахвалов. Он положил мне руку на плечо и, ухмыльнувшись, спросил:
– Ты что, брат, мрачный такой? Расслабься, брат… Тебе-то бояться нечего. Я за тебя спокоен – играл с тобой, знаю.
Последние слова меня действительно ободрили. В самом деле, я ведь играл с ним и чувствовал себя не таким уж слабым. Но ведь он – игрок первой команды, а мне предстоит выступить за вторую или даже третью. И возникшее только что малодушное желание увильнуть как-нибудь от участия в состязании сменилось прежней жаждой скорее оказаться на поле.
В раздевалке, напоминавшей сарай, но смотревшейся довольно весело, народу уже хватало. На лавках, жестких диванах, похожих на те, что и нынче еще стоят на небольших железнодорожных вокзалах, мест оставалось мало. Мы, однако, не торопились их занять – сперва нужно выяснить, где и в качестве кого предстоит нам выступить.
В дальнем углу стояли два хорошо одетых господина и, поглядывая на одевавшихся футболистов, изредка перебрасывались репликами. Мне показали на одного из них и сказали: это Калмыков – известный миллионер, покровитель клуба «Мамонтовка». Второй, как выяснилось позднее, распорядитель команды.
К ним подошел Парусников-старший и с минуту о чем-то говорил. Потом, выкрикнув фамилии двух футболистов, подозвал их к себе. Посовещавшись, вся компания направилась в нашу сторону.
– Ребята, – сказал Парусников, – нужно только пять футболистов. Извините, но так получилось. Трех игроков не хватает во второй команде и двух в третьей. Так что, уж простите великодушно, но один из вас лишний… Ну считайте запасной, что ли…
У меня упало сердце. Даже слегка замутило. Знал, точно знал, что лишний здесь я. Они старше меня, солидней, что ли… А я мальчишка.
' Наступило напряженное, тягучее молчание. Каждый пережидал другого. Шестерых самых близких людей, кровных братьев и закадычных друзей обстоятельства поставили в позицию отнюдь не игровую, а вполне жизненную, – соперников. Никто не хотел отягощать душу не слишком благовидным, малодушным поступком: ткнуть пальцем в соседа – ты, дескать, и есть лишний. К тому же у каждого свой тайный комплекс сомнений насчет соответствия: может, лишний-то я? Все это знают, и все об этом сейчас думают. Молчание. У кого не выдержат нервы?