Эдуард Стрельцов - Вижу поле...
Главное для начинающего игрока — чувствовать на себе заинтересованный тренерский глаз. А годом раньше вошел в основной состав, годом позже — неважно. Заиграй только по настоящему, чтобы закрепиться в команде надолго.
Я и не думал, что так быстро попаду в основной состав. Ребята тогда подолгу сидели в запасе — и хорошие причем игроки, талантливые. Конкуренция была гораздо большей, чем сейчас. За высшую лигу выступало всего двенадцать команд — тренеры имели возможность выбирать из футболистов уже заявивших о себе.
И ведь так получилось — за дубль я раза четыре всего-то и сыграл. В Батуми — весною, на сборе перед сезоном. Но еще зимой на снегу в Горьком за основной состав выступил — на турнире торпедовских команд.
В первых матчах я сидел на скамейке запасных. Но на поле ненадолго, минут на двадцать, тренеры меня выпускали.
Сначала в Харькове против местного «Локомотива», потом против ленинградского «Динамо» — мы с ними тоже в Харькове играли.
В игре с ленинградским «Динами» я уже некоторую пользу команде принес.
Когда меня выпустили, наши 0:2 проигрывали. Но не собирались сдаваться. И второй гол при моем непосредственном участии сквитали — я прямо на защитника шел, он от испуга ошибся и мимо своего вратаря пробил…
С тбилисским «Динамо» меня уже с самого начала матча поставили играть.
Игра трудно складывалась, в тбилисской команде народ был умелый, знаменитый, в нападении Автандил Гогоберидзе выделялся — он в тот год и в сборную пошел.
Во втором тайме наш тренер Морозов замену произвел. Я подумал, что меня меняют. Нет — остаюсь. Только с левого края на правый перехожу, Обрадовался, разыгрался. На себя стал игру брать — вижу, что даже двух защитников обыграть мне по силам.
В один из моментов пропихнул мяч у защитника между ног, развернулся ч в верхний угол с левой ноги пробил — у тбилисцев известный вратарь стоял, Владимир Маргания…
Почему-то не мяч в сетке помню, а трибуны кричащие — ко мне публика в Тбилиси сразу как-то по-особенному отнеслась и всегда потом хорошо меня встречала.
А мяч после такого удара, как ребята шутили, из ворот надо было трактором вытаскивать — получился удар.
Вот с Тбилиси и сложились мои отношения с футбольной публикой. Всегда мне трибуны сочувствовали: обижались, конечно, что я, мол, стою, что не бегаю. Но жаловаться на внимание к себе мне с первых же игр не приходилось.
В Москве мы в тот сезон первую игру проводили в Черкизове против московского «Локомотива» Народу собралось много.
Я с центра поля прошел, обыграл всех защитников и забил мяч Грачеву. А потом из-за чего-то сцепился с центральным защитником «Локомотива» Геннадием Забелиным, Морозов меня и заменил.
В той игре почувствовалось, между прочим, что, хотя Гулевский продолжает быть центрфорвардом, роль эта постепенно переходит ко мне.
Правда, в центр Морозов меня поставил уже после того, как съездил он в Будапешт — на матч англичан с венграми.
Сначала же я играл на левом краю, а Валентин Иванов (дальше буду его называть, как привык, Кузьмой, по отчеству он Валентин Козьмич) был правым инсайдом.
Но мы все равно уже взаимодействовали. Играли, выдвинувшись далеко вперед. А Леша Анисимов оттягивался назад.
От черновой работы нас полностью освобождали.
Мы с Кузьмой играли чистых форвардов — ориентированы были только на атаку.
Все команды играли тогда в три защитника. Защищались без чистильщика. И мы чаще всего выходили вдвоем на одного обороняющегося.
Понимали мы с Кузьмой друг друга так, словно родились для того, чтобы сыграть вместе в футбол.
Но надо признать, что только друг с другом мы и могли в ту пору взаимодействовать.
С игроками постарше у меня контакты на поле налаживались с большими трудностями.
Стою один, никто из защитников мне не мешает, самый момент отдать мне пас— не отдают. Причем упорно. Я потом им говорю: что же вы? Я же открыт! Отмалчиваются. Понять их тоже, конечно, можно. Ну, кто я такой был — в команде без году неделя и вот поди же — создавай мне условия. Я, получалось, претендовал на особое положение. Они, наверное, думали: еще один гол забьет — совсем занесется. А тому, кто в команде не первый день, досадно. Я поэтому и тогда старался не обижаться. Как-нибудь уж, надеялся, мы вдвоем с Кузьмой разберемся, без их помощи…
Пасы мне стали отдавать, когда я уже за сборную начал играть. До этого один Кузьма поддерживал. Правда, такой, как он, один многих стоит.
Заняло в тот год «Торпедо» девятое место, выиграли всего восемь игр. Забили мы с Кузьмой, проведя по двадцать два матча каждый, двенадцать голов (из тридцати четырех, всей командой забитых): он — семь, я — пять.
Но везде, куда мы в том сезоне ни приезжали, встречали нас очень хорошо. Мы видели, что приходят на нашу команду посмотреть и на нас персонально.
В тот год к нам венгры приезжали — сборная. Все самые главные игроки по тогдашним понятиям. И, правда, очень хороший футбол показали.
Мне у них Кочиш чрезвычайно понравился — головой бил, как ногой.
Но и наши здорово сыграли — Лева Яшин, Сальников Сергей Сергеевич.
Мы сидели с Кузьмой на трибуне, вслух ничего не говорили, но думали, конечно: как-то мы бы в такой игре выглядели?
На сборах в Мячкове жилось дружно, весело, в команде торпедовской много было юмористов, шутников, одного лишь Леву Тарасова вспомнишь и улыбнешься. Сейчас-то не бывает так весело.
Свободные дни я по-прежнему в Перове проводил — в кино или на танцах. Все, конечно, знали, что я теперь в «Торпедо», в международных матчах участвую, — какое-то уважение проявляли. Но в общем-то ничего в отношениях не менялось. Все тогда было по-простому. И футболисты из команд мастеров в основном были люди простые. Ничего для себя не просили, не требовали Футбол — основное. Одна забота — сыграть бы лучше. Об игре много думали, побольше, наверное, чем сейчас. Или уж так мне кажется.
Но запросы тогда были у нас поменьше — это точно. Приедешь после игры домой — мать накормит, форму постирает. С приятелями повидаешься — что еще? Большой футбол для меня только начинался. Я в себя очень верил, но все равно боялся: не ударить бы в грязь лицом при всех. На играх московских команд между собой народу на трибунах — не протолкнешься. Когда опять хорошо стали играть, на стадион валом валили. Это, правда, больше к последующим сезонам относится.
Но мне уже кажется, что и в пятьдесят четвертом году я все время на людях себя чувствовал…
В предолимпийский сезон Стрельцов стал игроком сборной страны.
При той популярности, какой он к тому времени пользовался, это, конечно, никого не удивляло. Все вроде бы и забыли, что ему еще не исполнилось восемнадцати.
Игра Стрельцова не требовала предисловий — она захватила нас, как приключенческий роман: с первой страницы.
Но тренеры сборной, готовящейся в преддверие Олимпиады к ответственнейшим международным встречам, отбирая, утверждая кандидатов в нее, меньше всего руководствовались в тот момент успехом игрока у зрителя.
В конце концов сборная, так огорчившая в Хельсинки, сплошь ведь состояла из самых громких имен.
Нет, нынешняя сборная, по мысли тренеров, должна была прежде всего отличаться единством игровых воззрений.
Кроме динамовского вратаря Льва Яшина и центрального защитника Анатолия Башашкина (который, кстати, в тот сезон, когда клуб его был расформирован, играл за «Спартак»), на все роли в основном составе претендовали московские спартаковцы.
Стрельцова включили в сборную вместе с Ивановым — по идее тренеров они должны были играть, не иначе как в своей «торпедовской связке».
Но Иванов уже в начале сезона пятьдесят пятого года получил серьезную травму. И Стрельцов в сборной мог бы выглядеть «человеком со стороны».
Однако ничего подобного, в центре атаки спартаковцев он был не менее органичен, чем в линии своего клуба.
В игре со сборной Швеции в Стокгольме он забил три мяча, и шведские газеты прозвали Стрельцова «русским танком».
…Событием всего спортивного (и, как дальше мы увидим, не только спортивного) года должен был стать матч с чемпионами мира — сборной ФРГ.
Матч этот и до сих пор в истории международных футбольных контактов и в памяти многих миллионов свидетелей игры (она пришлась уже на телевизионную эпоху) стоит если теперь то и не особняком, то во всяком случае в ряду (тогда и начавшемся) наиболее отчетливых ощущений нашей зрительской, личной причастности к тому, что происходит на большом, отовсюду видимом ныне футбольном поле.
Конечно, подобная причастность и прежде существовала. Но матч с чемпионами мира оказался как бы образом, превратившим вдруг сугубо частное ощущение в общезначимый, общенародный факт.
