Василий Панов - Рыцарь бедный

К сожалению, спортивный путь Харузека окончился даже еще раньше, чем путь Пилсбери. Молодой чешский маэстро с большим успехом выступил еще в двух международных турнирах, но уже в 1900 году, всего двадцати семи лет, скончался от туберкулеза.

Между Чигориным и Харузеком был разыгран короткий матч из четырех партий, чтобы определить первого и второго призеров Будапештского турнира. Чигорин выиграл первую, вторую и четвертую партии, проиграв только одну, и получил первый приз. Тотчас после турнира Михаил Иванович писал своему конфиденту: «Я лично доволен не только тем, что одержал победу в Будапеште, а и тем, что мне удалось почти все партии провести последовательно: когда защищаясь, когда атакуя. Я взял их с бою, „подарков“ мне никто не сделал. Это-то меня и радует».

Стейниц, находившийся в то время еще в Москве, где должен был вскоре начаться его новый поединок с Ласкером, прислал Михаилу Ивановичу теплое поздравительное письмо.

«10 ноября 1896 г., Москва.

Мой дорогой друг и глубокоуважаемый коллега! Примите мои сердечнейшие поздравления по поводу Вашей почетной победы в Будапеште. Ценители нашего благородного искусства будут искренне рады тому, что победил представитель России, которая в последнее время сделала большой вклад в развитие шахмат, что является результатом Вашего гения и авторитета.

Разрешите заверить Вас, что из всех известных мне шахматных маэстро я желаю в дальнейшем наибольших успехов Вам.

С дружеским приветом Ваш В. Стейниц».

Стейниц явно хотел подбодрить былого соратника, так как и сам хорошо понимал душевное состояние Чигорина и чувствовал себя неловко по отношению к нему. Вместо того чтобы самому бороться с Ласкером за мировое первенство, Михаил Иванович должен был следить по газете (его даже не пригласили погостить в Москве!) за совершенно никчемным и бесперспективным матчем-реваншем, организованным по прихоти московского миллионера-самодура.

Ничкемным и бесперспективным соревнование было не только потому, что Ласкер и в предыдущем матче на мировое первенство и в последующих турнирных встречах убедительно доказал свое превосходство над Стейницем, но и потому, что шестидесятилетний экс-чемпион мира должен был вести еще и безнадежную борьбу против собственного возраста и плохого здоровья.

Но, будучи верным другом и давнишним поклонником Стейница, Чигорин даже при таком унизительном отношении к себе со стороны организаторов матча-реванша все же способствовал его осуществлению, организовал в своем клубе подписку на проведение матча-турнира (средств Бостанжогло не хватило) и в своих шахматных отделах не критиковал, а рекламировал и освещал это соревнование.

Ослабевший, уставший, больной Стейниц не имел ни малейших шансов победить молодого, честолюбивого, полного сил Ласкера, только что взявшего первые призы в двух сильнейших соревнованиях.

Действительно, матч-реванш тянулся в Москве два с половиной месяца с длительными перерывами из-за плохого самочувствия Стейница и закончился новой, еще более убедительной, но никого не удивившей победой Ласкера со счетом +10, –2, =5.

Для Стейница матч-реванш явился началом тяжелого нервного расстройства. Уже во время игры он страдал от приступов гипертонии, жаловался на приливы крови к голове, и лакей то и дело менял приложенную к голове Стейница салфетку, смоченную ледяной водой. Иногда старик просто обтирал голову снегом. И в таком болезненном состоянии Стейница допустили к игре!

После проигрыша матча Стейниц почему-то задержался в Москве, пригласил к себе стенографистку и начал по-немецки диктовать ей новую книгу. Его по-прежнему мучили приливы крови к голове. Чтобы освежиться, он время от времени просовывал голову в форточку. Прибегая к такому сугубо оригинальному способу лечения, Стейниц еще бормотал что-то, не то по привычке очень одиноких людей разговаривая сам с собою, не то просто чертыхаясь.

Романтически настроенной стенографистке такое поведение показалось подозрительным. Она решила, что он высовывает голову в форточку и бормочет потому, что подобно Жанне д’Арк слышит «голоса» и запросто беседует с призраками. Она сообщила управляющему гостиницей, что его постоялец как будто сошел с ума. Тот, как и следовало, вызвал американского консула. Последний не соизволил обеспокоиться лично, а прислал врача, который, не долго думая, отправил Стейница в сумасшедший дом, причем даже не сообщил тамошним коллегам, кем является пациент.

Московские психиатры «чутко» отнеслись к Стейницу, тем более что «пункт помешательства» был им в диковинку и, может быть, даже заслуживал специальной диссертации. В самом деле, до того больные манией величия обычно выдавали себя за Христа, Магомета, Будду, на худой конец – за китайского императора или Ричарда Львиное Сердце, а этот старик объявляет всем, что он экс-чемпион мира по шахматам. Редчайший случай в истории психиатрии! До чего додумался!

И чем больше Стейниц настаивал на том, что он – шахматный чемпион, тем энергичнее и чаще его окатывали холодными душами, пичкали лекарствами и, конечно, не давали, как он ни просил, чтобы развлечься, доски и шахмат. Зло надо вырывать с корнем!

Но однажды молодой врач – любитель шахмат – вспомнил, что он видал в газете портрет экс-чемпиона мира, дьявольски похожий на пациента, и усомнился в правильности профессорского диагноза. Он решил проверить: умеет ли пациент вообще играть в шахматы. Принес в палату комплект и предложил Стейницу сыграть. Тот, расставив себе белые фигуры, невозмутимо снял с доски свою ферзевую ладью, и врач, считавший себя сильным шахматистом, почти убедился, что перед ним подлинный сумасшедший, поскольку предлагает такую большую фору.

Начали играть. Стейниц, вероятно, ни одну партию даже в матчах на мировое первенство не играл с такой старательностью, энергией и блеском – уж очень велик был приз: свобода, выход из сумасшедшего дома! Врач проиграл одну партию, вторую, третью и понял, что перед ним – не самозванец, а сам великий шахматист.

После месячного пребывания в психиатрической больнице Стейниц был выписан на волю и поторопился покинуть чересчур гостеприимную Москву, но все же согласился (нужда заставила!) перед отъездом сыграть в московском шахматном кружке две консультационные партии.

Из Москвы Стейниц направился в Вену, где, на его счастье, американским консулом был известный шахматист, участник Нью-Йоркского международного турнира 1889 года Джедд, который принял знаменитого соотечественника как родного.

Отдохнув от тяжелых переживаний и проведя в Вене сеанс одновременной игры, Стейниц отплыл в Америку, но год спустя снова вернулся в Европу, чтобы ринуться в ожесточенные турнирные бои. Неугомонному старику надо было содержать молодую жену и двух маленьких детей, ведь литературных заработков давно не было.

Такое перенапряжение не прошло даром, и в 1900 году Стейниц попал в сумасшедший дом в Нью-Йорке, где через несколько месяцев скончался, до смерти не расставаясь с шахматами. Он воображал, будто из него исходит электрический ток, который передвигает без помощи рук фигуры на доске.

Ласкер же по окончании матча-реванша со Стейницем в январе 1897 года отправился из Москвы в Петербург, куда его пригласило созданное недавно «Общество поощрения шахматной игры», конкурировавшее с чигоринским клубом. Вдохновителем создания «Общества поощрения» был снова появившийся в русской столице Алапин, а знатным покровителем – крупный чиновник министерства путей сообщения князь Бебутов, приютивший алапинцев в Железнодорожном клубе. Впрочем, новое общество «поощряло» шахматы менее двух лет, да и Алапин вскоре снова отбыл за границу.

В 1935–1937 годах мне приходилось часто встречаться с Ласкером и наблюдать этого удивительного человека. Он был невысоким, коренастым брюнетом с сильной проседью, резко очерченным волевым лицом и проницательными черными глазами. Уже по одному облику Ласкера, хотя он был уже на склоне лет, чувствовалось, что это не только великий шахматист, но и идеальный спортсмен: собранный, хладнокровный, физически подтянутый, никогда не теряющий головы, уверенный в победе над любым противником.

Каков же тогда Ласкер был в молодости? – спрашивал я себя.

Как человек, Ласкер был абсолютным антиподом и Стейница и Чигорина. Практичный, целеустремленный, расчетливый и экономичный в расходовании сил, хорошо знающий цену деньгам и времени, Ласкер являлся подлинным олицетворением деловитости и буржуазного здравого смысла. Недаром он и свою первую книгу по шахматам озаглавил именно так: «Здравый смысл в шахматах!»

«Ни капли романтики!», «Ни тени сентиментальности!», «Никаких предрассудков!», «В шахматной войне все средства хороши, чтобы наверняка поразить противника!» Именно с такими лозунгами Ласкер вступил на международную шахматную арену.