Лев Филатов - Обо всем по порядку: Репортаж о репортаже

Как и всякую иную работу, газетную проще про­стого свести к формальному исполнению обязанно­стей. Футбол живет по расписанию, и «Футбол» можно делать ему вслед. Обзор высшей лиги, обзор первой лиги, текущая информация, новости из-за рубежа, переводная статья, интервью с тренером команды, оказавшейся в прорыве, с форвардом, лидирующим в споре бомбардиров, — и все 16 страничек заполнены. Такие номера не что иное, как отбывание номера. Было время, когда я урывками занимался комме­нтированием матчей по телевидению. Пообвыкнув, ощутил, что сопровождать движения игроков и мяча можно хоть с утра до вечера, стояла бы рядом бутылка боржоми. А если задаться целью вникать в события, разгадывать психологическую подоплеку, характери­зовать особенности команд, правоту одной и заблу­ждения другой, то тогда после полутора часов, про­веденных у микрофона, выматываешься до предела. Так же и с «Футболом». Ничего не затеешь, и выйдет номер, на который глаза бы не глядели, хотя внешне и не к чему придраться.

Забавляли письма, на конвертах которых было на­чертано: «Отделу писем», «Отделу иллюстраций», «Се­кретариату», «Отделу информации», «Иностранному отделу». Бывалым читателям и в голову не могло прийти, сколько нас в редакции общесоюзного жур­нала, они не сомневались в нашей «солидности»,

А нас было пятеро журналистов, машинистка, вы­пускающий, два корректора — всего-навсего девять че­ловек. Когда в шестидесятом затевали еженедельник, радовались, потирая руки, что решение «прошло», остальное считалось несущественным, обещали «до­работаем, согласуем, поможем».

Нет худа без добра. Отслужив в еженедельнике ни много ни мало семнадцать лет, заявляю не без гордости, что наша крошечная редакция, по общепринятым пред­ставлениям, не то что несолидная, а легкомысленная, вынужденная преодолевать уйму неудобств, представляла из себя крепко сбитую, без малейшего «жирка» штатных, расслабляющих излишеств, выполнявшую все свои задачи, расписанные по дням и часам, трудовую ячейку. Было это возможно при двух условиях квалификации и душевной заинтересованности в деле. На том мы и стояли, будучи уверенными, что любой из нас способен при случае отработать за двоих, за троих. У нас попросту времени не было отвлекаться, все разговоры вертелись вокруг того, что предстояло сделать, Если назвать нашу редакцию дружной, то обязательно уточ­нение: в гости друг к другу не ходили, семьями не встречались. Когда надо было кого-то выручить, поддержать, делали это как бы между прочим, без словесных излияний, внешне, может быть, суховато, однако просто и с пользой. Распределяли работу между остальными, если у одного заболел ребенок, выписывали командировку переутомившемуся, чтобы отошел. Взаимозаменяемость, о которой приходилось рассуждать в обозрениях, у нас самих была отработана до автоматизма.

Это не хвастовство, работать иначе было невоз­можно. Полчаса в неделю у нас уходило на совещание, где планировались ближайший и следующий номера, каждый получал задание — такого-то числа в такой-то час сдать такой-то материал. На присутствии сотруд­ников в редакции я не настаивал, время они распреде­ляли по своему усмотрению. Не помню, чтобы кто-то нарушил наш распорядок, как не было и  сдучаев, чтобы еженедельник был подписан в печать с опоз­данием. Все шло своим чередом и когда нас было меньше (отпуска, командировки, болезни). Не раз но­мер выпускали двое, а то и кто-то в единственном числе.

Вот только свое «право на труд» нам приходилось постоянно отстаивать. Мы являлись подразделением «Советского спорта», и за нами не без ревности досмат­ривали. Отсутствие сотрудника или ранний уход воз­буждали нездоровый интерес, мы слыли разболтан­ными, не признающими общих для всех установлений. Безнадежно было объяснять, что сотрудник свой мате­риал отстучит быстрее и надежнее дома, чем в тесной прокуренной комнатке, куда стекаются все желающие поболтать о футболе и хоккее. Для защиты от досужих говорунов я завел табличку с надписью «Работаю», которую вывешивал на двери, когда становилось не­вмоготу и минуты поджимали. Табличка обсуждалась в коридорах и, по-моему, раздражала, в ней видели чуть ли не вызов, намек на то, что проходящие мимо обвиняются в безделии.

Наша трудовая ячейка выбивалась из рамок представ­лений, годных для больших учреждений, где кто-то может позволить себе бить баклуши, образовывать «салоны», не нарушая распорядка дня и будучи всегда «на работе». На мне и моем заместителе Радчуке, кроме прочих, лежала обязанность прикрывать, заслонять работу редакции, организованную, как было проверено годами, целесооб­разно. Ничего, кроме досады, эта обязанность не вызыва­ла. На мне еще лежало составление планов — годовых, перспективных, квартальных, — которые, как я сумел за семнадцать лет убедиться, никто не читал. Сдана бумага в срок, положена в шкаф, и все довольны.

Мы не были «конторой», рабочая обстановка была для нас всего дороже. Люди охотно работают, видя результат и ощущая свою долю в сделанном: на том мы и держались.

Как-то раз я спросил редактора еженедельника «Киккер» из ФРГ, аналогичного «Футболу — Хоккею», Хаймана:

— Как ты работаешь?

— Надо мной хозяин, финансовый туз, он изредка навещает редакцию, его интересует исключительно ти­раж. Если тираж подрос, он меня обнимает за плечи, если упал — косится и молчит. А в остальном я делаю что хочу.

У всех свои порядки, но некоторую зависть я ис­пытал.

Мы были неравнодушны к своей работе и на мно­гое закрывали глаза. Единственное, что нас обижало, так это то, что при семимиллионной годовой прибыли, которую приносил журнал, нам не полагались премии. Их получали служащие издательства, находившиеся в сторонке, а мы, делавшие журнал своими руками, оказывались ни при чем.

Наши доводы не слушали: они противоречили ка­кой-то инструкции. Я вспоминаю об этом сейчас, ког­да во главу угла поставлены организация труда и ра­зумное поощрение.

О ежедневной, повторяющейся работе так же труд­но рассказывать, как о движениях маятника в настен­ных часах. Идет себе и идет неделя за неделей, год за годом. Остановлюсь на том, что сопровождало этот маятник, тормозило или подталкивало.

Мне мало пришлось поработать в «Футболе», ме­ньше года: с осени 1967 года его реорганизовали в «Футбол — Хоккей». Мнением редакции не поинтере­совались, пришло распоряжение — «с сего числа», то­лько и всего. То, что мы в редакции, люди футболь­ные, отнеслись к реорганизации отрицательно, было естественно: нам, практикам, у которых на счету каж­дая строчка набора, нетрудно было сосчитать, сколько потеряет футбольная тема и как немного выиграет подселившаяся хоккейная. Отдельная квартира пре­вратилась в коммунальную. Но, может быть, наше неприятие было сгоряча?

Давно я расстался с еженедельником, но и глядя на него издали, вижу, что футбол и хоккей на его страницах воедино не слились, проживают в соседних комнатах, ощущение нарочитости их объединения под одной обложкой осталось. Нельзя обольщаться пред­положением, сделанным на глазок, что читатели у этих двух разделов одни и те же. У нас достаточно городов, областей, даже республик, где хоккеем интересуются отчасти, отвлеченно, с помощью телевидения, и, на­против, есть города и области, где хоккеем живут даже сильнее, чем футболом. Редакционная почта пре­подносила нам множество доказательств этого, и не­возможно было объяснить одним, почему зажата фут­больная информация, а другим, почему скудна хок­кейная.

Люди дисциплинированные, мы поступали, как требовалось, следили, чтобы хоккей не был обделен, сам по себе он же ни в чем не повинен. Еженедельник проводил референдум для определения лучшего фут­болиста года и такой же завели для хоккеистов; суще­ствовал Клуб бомбардиров имени Г. Федотова, учре­дили Клуб хоккейный имени В. Боброва; печатали недельные обзоры, вели дискуссии, словом, ни тени дискриминации.

Хоккейная тема не трудна. Популярность игры, многочисленные победы сборной поощрили появление отряда журналистов, посвятивших себя хоккею: Дмит­рий Рыжков, Владимир Дворцов, Аркадий Ратнер, Бо­рис Левин, Владимир Пахомов, Игорь Куприн, Олег Спасский, Леонид Рейзер, Всеволод Кукушкин — это только москвичи. И тренеры, и звезды были к нашим услугам — Анатолий Тарасов, Аркадий Чернышев, Николай Эпштейн, Виктор Тихонов, Вячеслав Старшинов, Анатолий Фирсов...

Трудности были другого рода. Это неравенство футбола и хоккея в глазах тех организаций и тех лиц, которым подведомствен журнал. Единицы измерения у них элементарны — медали. Футбол их приносил крайне редко, хоккей — сплошь, ежегодно. Не таким уж надо быть эрудитом, чтобы понимать, что игры эти существуют в совершенно разных условиях и равные требования к ним несостоятельны. Куда там, только и слышалось: «Хоккей — передовой, футбол — отста­ющий!», «Футболу надо поучиться у хоккея!» Прило­жил к этому руку и «верховный» хоккейный тренер Анатолий Тарасов, не упускавший случая съязвить по поводу футбольных неудач. Умолк он после того, как в 1975 году попробовал себя в роли тренера футболь­ного ЦСКА без намека на успех.