Василий Панов - Рыцарь бедный

В очередных турах Чигорин победил трех ведущих английских маэстро – Берна, Блекберна и Гунсберга; затем последовала ничья с Бердом и выигрыш у Марко.

После первой половины турнира Чигорин был лидером, набрав против сильнейших участников 9,5 очка (из 11). Казалось, что он вне конкуренции.

Вторую половину турнира Чигорин начал неудачно. Сделав ничью с Вальбродтом, русский чемпион быстро переиграл по дебюту Стейница и мог уже на 15-м ходу форсировать выигрыш, затем упустил ничью и в результате ряда неточных ходов проиграл. Однако Чигорин быстро восстановил свое ведущее положение в турнире, набрав в следующих шести турах 5 очков (четыре выигрыша при двух ничьих).

Перед двадцатым, предпоследним туром Чигорин опередил всех конкурентов, и первый приз был у него как будто в кармане. Но здесь произошло нечто таинственное, подлинная «механика» чего не раскрыта до наших дней.

Очередную партию двадцатого тура против Яновского Чигорин играл настолько слабо, что вынужден был сдаться уже после шестнадцати ходов, хотя избрал белыми прекрасно ему знакомую «венскую партию». В самом факте проигрыша, хотя и печальном, нет ничего странного, но стиль проигрыша лидера турнира вызвал всеобщее недоумение. «Это самая жалкая из всех известных нам партий Чигорина. Он играл ее, как шахматист, которому можно давать ладью вперед, – писал журнал „Дейче шахцайтунг“. – Мы никогда не поверили бы, что такие провалы могут быть в творчестве гениального русского маэстро, выдающиеся партии которого именно из Гастингского турнира вызывают справедливое восхищение шахматного мира».

И действительно, Чигорин делал такие нелепые и робкие ходы, которые могли встретиться лишь в партии начинающего и притом бездарного любителя, а не прославленного чемпиона. Надо сказать прямо: партия производит впечатление, будто Чигорин играл ее в полном затмении умственных способностей. Он сам, напечатав эту партию в «Новом времени» (к сожалению, без объяснений и комментариев), поставил к ее шестнадцати ходам восемь (!) вопросительных знаков, и это не очень щедро. В партии не было грубой ошибки, просчета, зевка, вся партия была одной сплошной нелепостью!

В чем же дело?

По свидетельству современника М. И. Чигорина – К. Розенкранца: «Говорили, что накануне этой партии поклонники заранее чествовали Чигорина обильным ужином с вином».

Эта версия не убедительна, так как известно, что в начале и в зените своей шахматной карьеры Михаил Иванович во время соревнований никогда не пил. Да разве мог бы Чигорин так неразумно рисковать своей формой до исхода напряженной борьбы, победа в которой позволила бы современникам считать его сильнейшим шахматистом мира, что дало бы ему и формальное и моральное право на немедленный матч за мировое первенство с Ласкером. К тому же Чигорин (как и многие спортсмены, всегда с некоторым суеверием боящийся предсказывать свой, казалось бы, обеспеченный будущий успех), никогда не стал бы праздновать еще не зафиксированную победу.

Возникает также вопрос: какие поклонники могли «чествовать Чигорина обильным ужином с вином»? Совершенно не в английском духе спаивать спортсмена, да и чествование Чигорина было бы неучтивостью со стороны «хозяев поля» по отношению к другим лидерам турнира: Ласкеру, Пилсбери, Таррашу. Личных друзей и знакомых из русских в Гастингсе у Михаила Ивановича не было, кроме Шифферса, который тоже имел шансы на высокое призовое место, но догнать Чигорина не мог и тоже не стал бы кутить.

Как бы то ни было, потерянное очко дорого обошлось Михаилу Ивановичу. В том же туре его обогнал Пилсбери. И хотя Чигорин в следующем, последнем туре в прекрасном стиле победил Шлехтера, но выиграл и Пилсбери, завоевав первое место. Чигорин должен был удовольствоваться вторым призом, Ласкер занял третье место, Тарраш – четвертое, Стейниц – пятое.

Мировая шахматная пресса, ахая и удивляясь по поводу загадочного проигрыша Чигорина Яновскому, вместе с тем единодушно отмечала его великолепную игру на протяжении почти всего турнира. Отдав должное замечательному успеху дебютанта турнира, «ученика Стейница», Пилсбери, крупнейший зарубежный авторитет Тарраш, например, писал: «Сильнее всех, по моему мнению, играл знаменитый русский маэстро Чигорин. С начала турнира и до конца у него были наибольшие шансы на первый приз – и в предпоследнем туре, непосредственно перед достижением цели, он потерпел крушение. В этот день он был настолько не расположен к игре, что в шестнадцать ходов проиграл Яновскому и лишился первого приза, который был бы достойной наградой за его могучую игру».

Действительно, Гастингский турнир – сильнейшее соревнование XIX столетия, собравшее всех без исключения корифеев и их будущую талантливую смену – молодых маэстро, – был зенитом творчества Чигорина. Ни раньше, ни позже он никогда не демонстрировал такого блестящего синтеза теории и практики, глубокой стратегии и красивой тактики при превосходной спортивной форме.

Как ни странно, и для молодого Пилсбери сенсационный дебют на международной арене тоже оказался высшей точкой его шахматной карьеры. Такого успеха он уже больше никогда не достигал.

Это был маэстро инициативного позиционного стиля, последователь Стейница, с которым уже не раз играл в США. Пилсбери внес огромный вклад в разработку ферзевого гамбита, вследствие чего этот дебют в начале XX века стал самым модным.

Чигорин после Гастингского турнира так охарактеризовал творчество молодого американца: «Остроумные комбинации Пилсбери, даже основанные на не вполне правильных, не ведущих к цели жертвах, указывают на большой шахматный талант. Вообще игра Пилсбери симпатична: он в каждой партии ищет живые и интересные комбинации, а это всем нам не может не нравиться». Правда, тон чигоринского высказывания напоминает строгого профессора, поощряющего даровитого аспиранта, но ведь именно таково было положение, занимаемое тогда Чигориным и Пилсбери в шахматном мире.

К сожалению, Пилсбери, подобно многим шахматным профессионалам, в неустанной погоне за долларами не щадил самого себя. Непрерывные выступления в турнирах он сочетал с постоянным проведением сеансов одновременной игры вслепую. Как я уже отмечал, это само по себе вредно, а Пилсбери к тому же довел количество участников сеанса до рекордной цифры – двадцати двух! До алехинских рекордов игры вслепую спустя тридцать лет результаты Пилсбери никем не были превзойдены.

Мало того, чтобы поразить публику, Пилсбери в течение таких сеансов вслепую еще одновременно демонстрировал карточные фокусы, играл в вист и решал известную задачу об обходе конем всех 64 клеток шахматной доски, становясь на каждое поле только один раз. Причем он предлагал зрителям самим назначить любое поле, на котором должен начаться или кончиться обход.

Не мудрено, что мозг Пилсбери не выдержал. Он был разбит параличом и умер в больнице всего тридцати четырех лет. Впрочем, была и другая причина преждевременной смерти молодого американца.

Во время Гастингского турнира и по окончании его Чигорин получил массу приветственных писем и телеграмм из России. Ему стало ясно, что завоевание им второго приза, несмотря на досадный срыв в предпоследнем туре, расценено русской общественностью как огромное достижение. Особенно всех поразило то, что в личных встречах Михаил Иванович одержал победы над чемпионом мира Ласкером, претендентом на это звание Таррашем и победителем Гастингского турнира Пилсбери.

Чигорину вскоре должно было исполниться сорок пять лет – возраст, когда силы человека неумолимо начинают сдавать. Для шахматного спортсмена же это был крайний срок для того, чтобы «на излете» стараться извлечь все возможное из своего полностью расцветшего дарования, накопленного опыта и оставшейся еще боевой энергии.

Михаил Иванович это сознавал, и период 1889–1895 годов характерен именно тем, что русский чемпион целиком переключил себя на борьбу за шахматную корону мира.

Стать чемпионом мира – это было для Чигорина не вопросом личного честолюбия, а чем-то вроде выполнения обязательного долга перед своим народом. Ведь именно так расценивался спортивный путь Чигорина прогрессивной русской общественностью, ощущавшей законную патриотическую гордость тем, что впервые простой русский человек превзошел всех иностранных шахматных знаменитостей и вот-вот может стать чемпионом мира. А после крупнейшего успеха в Англии эти надежды укрепились и возросли, поскольку его соперники в борьбе за мировое первенство – Ласкер, Стейниц, Тарраш – заняли места ниже его, а притязания молодого Пилсбери на шахматную корону расценивались бы, несмотря на его успех, мировым общественным мнением как преждевременные.

Чигорину представлялась возможность в последний раз в жизни вступить в решающую борьбу с носителем высшего шахматного титула, причем с неплохими шансами на успех, так как молодой Ласкер еще не приобрел будущей грозной репутации и, возможно, не сумел бы выдержать натиск окрыленного успехом Чигорина, играющего под лозунгом «Теперь или никогда!».