Олег Белаковский - Эти настоящие парни
В таком же сумасшедшем темпе начинаем второй тайм. Но слаженности больше, пас чище, обводки интереснее. Во время одной из атак нам удается забить мяч. 1:1. Ничья нас не устраивает. Нужна только победа.
Соперник защищается очень плотно. Все время «сидим» на воротах. Но пока ничего не получается.
И вдруг стремительный прорыв Севки. Размашистый шаг и эта оставшаяся на всю жизнь манера перебрасывать клюшку из одной руки в другую.
Он проходит по краю, обводит одного, другого защитника, перемещается в центр и с ходу бьет по воротам. Гол!!
Решающий. Ибо через минуту свисток возвестит о нашей победе.
Я хорошо помню Боброва мальчишкой. Может быть, потому, что жизнь сложилась так, что в течение долгих лет мы оставались друзьями и часто возвращались к дорогим нам воспоминаниям детства. Мы склонны идеализировать детские годы, но и потом, позже, у меня никогда не возникало «разночтений» с теми, кто знал Севу Боброва периода сестрорецкой «бочаги».
В детстве мы бываем и искренними и щедрыми. Помню, мы пропадали на «бочаге» или на Финском заливе целыми днями. Родители, отчаявшись призвать нас к порядку и хоть как-то регламентировать наше повальное увлечение футболом и хоккеем, снабжали нас бутербродами («а то эти сумасшедшие могут, играя, умереть с голоду»). Но случалось так, что кто-то за бывал свой бутерброд, и тогда мы разламывали хлеб пополам, и тот мгновенно уничтожал половину с невероятным удовольствием.
Но Севкина доброта была шире и глубже. Нам, делавшим все своими руками, было не так-то просто достать сыромятные ремни для клюшек, да и сделать самому клюшку, найти перчатки, раздобыть коньки. Но если у кого-то не ладилось с экипировкой, Сева тотчас же приходил на помощь. Ведь речь шла об игроке его команды. Могла пострадать игра. Короче говоря, ребячий коллективизм имел очень конкретный характер.
В физическом плане Бобров был просто одарен. И одарен с детских лет. Он прекрасно бегал, был прыгуч, крепок и очень пластичен. Обладал редким по силе ударом, резким, внезапным, ошеломляющим. Севка очень красиво двигался. Красиво обводил соперника. Великолепным было его скольжение. Он, я бы сказал, двигался необыкновенно музыкально. Широко, певуче, свободно. И всем этим он делился с нами. Но, увы, так двигаться мог только он. Остальные просто бегали на коньках. Как бегает большинство мальчишек. Резко, угловато, с большим раскатом, прежде чем набрать скорость. Да и скорости были так себе…
Что еще поражало уже в те годы в Боброве?
Два обстоятельства, уже тогда предвещавшие в нем мастера.
Во-первых, абсолютное неприятие поражения. Эта, как теперь говорят, полная идиосинкразия к проигрышу. Он физически не воспринимал его. Душа его не принимала поражения. Оно было противно его нутру…
Сейчас, пытаясь пристально всмотреться в первоистоки «двух минут чистого времени», я думаю о том, что общеизвестная способность Всеволода Боброва решать исход матча в пользу победы, несмотря на самые безнадежные ситуации (как это, допустим, было на XV Олимпийских играх в Хельсинки), шла от того упор ства, если хотите, упрямства, с каким Сева Бобров добивался побед еще на сестрорецкой «бочаге».
Конечно, этим он заражал и нас. И уже вся команда в целом рвалась к победе, вырывая успех на последних минутах.
И вторая черта. Черта, без которой тоже нет мастера. С детских лет этот человек был очень стоек по отношению к боли. Ну, сами представьте, ребята целыми днями гоняют то в футбол, то в хоккей. Никаких защитных приспособлений, конечно же, нет. То ударили бутсой, то упал и рассек бровь, то резанули коньком, то заехали в глаз довольно-таки тяжелым плетеным мячом. Смею вас уверить, это довольно больно.
Под руками только кусок льда, охапка травы или не первой свежести носовой платок. Вот и все средства «скорой помощи». А ведь зареветь нельзя, не застонешь и к маме не побежишь. Надо играть.
И вот мальчишка, стиснув зубы, терпит боль. Слезы на глазах, а терпит. Первые уроки воли, первые уроки спортивного мужества…
Уделом этого мальчишки, счастливым уделом, останется его способность решать судьбу поединков. Спустя много лет, став свидетелем многих первенств мира, Европы и Олимпийских игр, наблюдая сотни спортсменов и сотни самых разнообразных матчей, я могу со всей уверенностью сказать, что его игра не была «игрой Фортуны». «Феномен Боброва» заключался не только в блистательном техническом мастерстве этого «спортсмена от бога». Он заключался в не меньшей мере в способности Всеволода Михайловича чувствовать нерв игры в любом временном интервале, предугадать кульминационную ситуацию, собрать себя в упругий и крепкий пучок, сжаться в морально-волевую пружину и в ту единственную, решающую секунду, от которой зависит «быть или не быть», выбросить навстречу ошеломленному противнику целенаправленную энергию неукротимой жажды победить.
Становилось ясно, что, пропадая на «бочаге» с утра до темноты, Бобер не убивал время, отлынивая от уроков, не гонял плетеный мяч просто для того, чтобы позабавиться. Он был из тех счастливцев, которым с детских лет дана одна, но пламенная страсть. Одна любовь. Одна привязанность на всю жизнь. Он играл «свою игру». Играл, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение от сиюсекундности игровых ситуаций, от скорости, от красоты игры, от решения молниеносно возникающих игровых шарад, от ощущения соперника. Азарт. Бешеный, неукротимый азарт. Но не во имя самого азарта. А тот, что рождается вдохновением, наслаждением игрой.
Следующая встреча с командой Парголово. Счет 22:0 в нашу пользу. Из 22 мячей, забитых противнику, 16 забивает Сева Бобров. Он электризует всю команду. И если я в этой игре беру два девятиметровых, то скорее всего это тот «стресс», которым заражен и я.
Мы выходим в финал первенства Ленинградской области. Играем с Череповцом. Счет 3:0. Все три гола забивает Бобров. К нам начинают присматриваться. О нас начинают говорить.
Даже внешне мы выглядим иначе, чем год или два назад. У нас уже своя форма и настоящие клюшки – подарок за первое место в первенстве. Между прочим, одеты мы весьма своеобразно. Мальчишки выходят на лед в белых отутюженных рубашках с… галстуками и в гольфах. Поверх надеты пуловеры зеленого цвета с открытым воротом. В белых воротничках и галстуках было что-то от нашего отношения к спорту…
Спорт нашей юности был спортом переполненных трибун, этого огромного зрительного зала под открытым небом. Существовали не только «спортивные» дворы, улицы и районы. Существовали «спортивные» города.
Сестрорецк не Москва и не Ленинград. Но маленький Сестрорецк выставлял только по футболу девять команд. А из восьми команд по хоккею с мячом одна была… женской.
На играх школьных коллективов непременно присутствовали тренеры и ведущие игроки первой и второй команд завода имени Воскова – полноправных участников городских и областных первенств. Мы, естественно, выкладывались во время игр полностью, зная, что спортивная карьера каждого из нас во многом зависит от впечатления, которое мы произведем на наших старших товарищей.
Судьбу решал тренерский совет, заседавший обычно по пятницам. Составлялось расписание игр, обсуждались составы команд. Но особым вопросом был вопрос о включении в основные составы ребят-школьников.
Представляете, что значило для нас играть в команде, соперниками которой были ленинградское «Динамо» или «Сталинец», где играл сам Петр Дементьев!
Первым из нас был включен в состав заводской команды Сева Бобров. Спустя тридцать лет он вспоминал: «В 1939 году в моей спортивной биографии произошло очень радостное событие: меня включили в состав первой команды завода имени Воскова. Это уже был настоящий, большой хоккей. Мы встречались в официальных матчах с самыми лучшими, самыми сильными командами Ленинграда: «Динамо», «Красная заря», Кировского завода и другими. В их составах было много игроков, имена которых гремели на всю страну. В «Динамо», например, играли знаменитые Федоровы – Валентин и Виктор, в воротах стоял Паша Забелин, в линии защиты играл Павел Сычев, которого за исключительную храбрость и самоотверженность на поле товарищи называли «отчаянным».
Он действительно был отчаянным, этот прекрасный парень. Спустя всего три года, во время страшных дней ленинградской блокады, он будет находиться на са мых опасных участках и погибнет смертью героя, защищая свой город…
Бобров входил в большой спорт размашисто, ярко, темпераментно, вдохновенно. Уже тогда он, обладал способностью увлекать игрой не только товарищей по команде, но и зрителей, превращая их в страстных, неугомонных болельщиков. Сейчас, вспоминая эти первые игры большого спорта, я понимаю, что уже тогда Боброву с его знаменитыми проходами, пасами, молниеносными и мощными ударами было дано предугадать почерк будущего футбола и будущего хоккея. И этот прорыв через время не мог не поразить воображения, не мог не увлечь.
