Игорь Фесуненко - БРАЗИЛИЯ, ФУТБОЛ, ТОРСИДА…

…Возможно, кто-нибудь из читателей недоумевает, к чему все эти исторические детали? Но мне они кажутся интересными, поскольку помогут понять психологические предпосылки и исторические корни современного бразильского футбольного радиорепортажа, о котором я собираюсь рассказать и который, повторю еще раз, является столь же высококласным образцом спортивной журналистики, каким в сфере мирового футбола является его бразильская ветвь.

Но прежде, чем перейти к рассказу о сегодняшних мастерах футбольного радио (а заодно и телевидения), расскажу еще об одном выдающемся классике прошлого.

Когда 28 августа бразильская сборная готовилась выйти на поле стадиона «Динамо» в Москве, выстроившийся перед Северной трибуной военный оркестр, исполнил несколько популярных мелодий. Одна из них вызвала радостное оживление: народ услышал что-то знакомое, веселое, ритмичное. А бразильцы уже собиравшиеся в туннеле перед выходом на поле, сразу же заулыбались и застучали бутсами, привычно отбивая ритм. Это была самая знаменитая, самая любимая их мелодия: «Бразильская акварель».

Для каждого сына этой земли она значит примерно то же, что для россиян «Подмосковные вечера». А популярность ее автора в Бразилии равнозначна тому, что для нас, в России, означают, к примеру, имена Исаака Дунаевского, Василия Соловьева-Седого и Александры Пахмутовой вместе взятые, в одном лице. Короче говоря, автор «Бразильской акварели» Ари Баррозо, скончавшийся в 1964 году, до сих пор остается и останется навечно одним из самых популярных в своей стране композиторов.

Музыка была главным делом его жизни, но не единственным: в тридцатых—пятидесятых годах Ари был популярнейшим футбольным комментатором. Точнее сказать, одним из родоначальников бразильского футбольного репортажа. Об этом и пойдет сейчас речь.

Трагедии и улыбка Фортуны, успех и разочарования, счастье и «непруха», постоянно противостоя и сопутствуя друг другу, сплелись в его жизни в тугой клубок. Как непрерывное и раздражающее своей неотвратимостью чередование: «полоска белая, полоска черная».

Так было с самого начала его жизни, откуда мы и берем старт повествования: 7 ноября 1903 года, когда Ари родился в маленьком городке Уба в штате Минас Жерайс. Отец, доктор Жоан Эванжелиста Баррозо был весьма уважаемым человеком: прокурором города и депутатом муниципального собрания Минас Жерайса. А матушка, на редкость красивая, хрупкая, стройная женщина, была, как сейчас принято говорить, «домохозяйкой».

Впрочем, что о них вспоминать: они ушли в мир иной от туберкулеза, когда мальчику было всего шесть лет. И заботы о ребенке взяли на себя бабушка Габриэла и тетушка Ритинья. Обе они мечтали о том, чтобы их питомец стал священником. Сумели даже заставить его помогать местному падре при исполнении некоторых нехитрых обрядов (полоска черная). Однако, не смогли помешать тому, что однажды ускользнувший от их опеки Ари привязал веревку от церковного колокола к хвосту пасшейся поблизости лошади (полоска белая).

Самыми тяжкими, безусловно черными минутами его детства были те, когда тетушка Ритинья брала его за руку, извлекая из крикливого вороха ребячьих тел, носившихся в неуемной, никогда не кончавшейся суете футбольной пелады (маленький щуплый Ари всегда безропотно соглашался на непрестижную в детских ватагах роль вратаря), и вела в дом на ежедневные фортепианные экзерсисы. Три часа в день, подумать только! «Пальчик туда, пальчик сюда! Следи за мной! Не спеши, пожалуйста! Почувствуй ритм! Это что такое ты играешь? Разве это си-бемоль?!».

Зато, когда мальчонке исполнилось двенадцать лет, он уже не священнику начал помогать, а самой тетушке, озвучивая вместе с ней в четыре руки на вдребезги рассохшемся, дребезжащем, как старый трамвай, фортепиано подвиги Мэй Уэст и Дугласа Фербенкса в кинотеатре «Идеал». Это не только приобщало его к шедеврам Голливуда, но и позволяло зарабатывать по пять монет в день (полоска белая).

Чуть позже он с полгода подрабатывал, скрывая скуку, кассиром в галантерейном магазинчике (полоска черная).

Несмотря на строгости домашнего воспитания, а может быть именно благодаря им, юный Ари был далеко не самым примерным школьником. Из одной гимназии его выгнали за непослушание, из другой — за прогул: он отправился на танцевальную вечеринку, из третьей — за пьянку с товарищем по общежитию. Лишь с четвертого захода ему удалось закончить «вторую ступень». К этому времени к ужасу бабушки и тетушки он уже любил пропадать в местном баре «Камило», прилежно защищал ворота местного, там, в Убе, «Ботафого», и участвовал в карнавальных безумствах в составе блока «Драгуны и Олени». (Это все — «полоски белые»).

Когда ему исполнилось семнадцать, Ари неожиданно (опять «полоска белая») стал обладателем солидного наследства в 40 тысяч контов после смерти одного из дядюшек. На такие деньги можно было купить даже небольшой дом…И потому он — какой кошмар! — сразу же решил жениться.

С точки зрени родни это был именно кошмар: против избранной Ари пассии по имени Ивонна встала на дыбы вся семья, и тогда он (полоска черная), отказавшись от свадьбы, в отместку за вмешательство в личную жизнь гордо расстался с настырными опекуншами и отправился в большую самостоятельную жизнь в Рио-де-Жанейро.

Там он поначалу даже поступил на юридический факультет, доучился до второго курса, впрочем, не столько учился, сколько с наслаждением и восхитительной скоростью проматывал наследство, после чего был вынужден подумать о хлебе насущном. И с благодарностью вспомнил о кошмарных уроках тетушки Ритиньи.

Теперь, благодаря им, он смог опять подрабатывать тапером в кинотеатрах. Потом играл пианистом в оркестрах. И начал сочинять бесхитростные «музыкиньи» на вечные и универсальные темы. Что-то в жанре неувядаемых ни на каких широтах и меридианах «Ландышей» или «Ты меня любила, а потом забыла, так за это пулю получай…».

А поскольку он был действительно чертовски талантлив, на карнавальном конкурсе 1931 года, обойдя сотни соперников (да, именно так: в карнавальных конкурсах в Бразилии участвуют иногда и по нескольку тысяч охотников за синей птицей удачи), он выиграл первую премию, что позволило ему жениться на любимой Ивонне.

Затем он остепенился, умудрился возобновить занятия в университете, получил даже диплом и назначение: муниципальным судьей в город Резенде. Но быстро понял, что увядать в провинции — это не для него: жизнь в столице не только складывалась привлекательно, но и оказалась весьма удачливой. Посудите сами: однажды из музыкального издательства ему сообщили, что продюссер музыкального театра «Рекрейо» заинтересовался парой его сочинений.

Взволнованный Ари тут же помчался в театр, где изнемогающий под бременем славы мэтр снисходительно похвалил его, но заметил, что для ближайшего шоу театру нужны, вообще-то, не самбы, а фокстроты.

— Ты ведь умеешь делать и фокстроты, не так ли?

Ари согласно и с готовностью кивнул, хотя ни разу в жизни не сочинил ни одного.

— Ну, так принеси нам завтра, скажем, полдюжины фоксов. Может быть, мы что-нибудь выберем.

…Всю ночь он просидел за фортепиано, проклинаемый соседями, неистово колотившими в стены и в потолок. Но шесть фокстротов, которые к полудню он доставил в «Рекрейо», понравились, четыре из них были приняты для очередного шоу, а с Ари был даже заключен контракт, гарантирующий театру эксклюзивные права на его музыку.

По средам и субботам, в дни футбольных матчей Ари отправлялся на стадион. Поначалу болел за «Флуминенсе». Этому клубу, как известно, издавна отдала свои сердца богема: журналисты, литераторы, певцы, музыканты и вертящиеся около них девицы.

Но почему именно «Флу», как звали этот клуб его поклонники?… Вот именно: «почему?!».

Никто толком до сих пор не может объяснить, почему именно «Флу» для них стал «своим», стал любимым клубом.

Может быть, потому, что «Флу» был одним из самых чопорных и аристократических клубов? А публика «полусвета» всегда стремится «наверх».

Тут еще нужно учесть, что в те времена собиравшееся в шикарных салонах штаб-квартиры клуба в квартале Ларанжейрас местное общество еще не было «торсидой» в сегодняшнем понимании этого слова. И поэтому, когда их любимая команда проигрывала, эти люди в сюртуках и галстуках-«бабочках» все равно шумно заполняли салоны, толпились в барах, танцевали, рассказывали анекдоты, ухаживали за дамами. Они не страдали, как Ари! Не рыдали после поражения! Не проклинали центрфорварда, промазавшего верный мяч, не ругали вратаря, пропустившего между ног легчайший мяч-«франго» («цыпленка»)!