Брайан Глэнвилл - Олимпиец
В течение нескольких часов я то и дело менял решение: уговаривал себя, что надо окончательно порвать с ней, а потом думал: «Если я не поеду сейчас, она заедет за мной в следующий раз, потому что она не такая, как другие пташки, — те сочли бы себя оскорблёнными, а этой всё нипочём».
И вот она подкатила — с развевающимися волосами, вся из себя потрясная; едва я её увидел, понял: путей к отступлению нет. Во мне всколыхнулись прежние чувства.
У неё дома она сказала: «Ну, у тебя с женой опять полный порядок?» Я коротко ответил: «Да». Я никогда не любил говорить с ней о Джил, особенно когда мы с Джил были в ссоре. Она спросила: «Поэтому ты такой застенчивый?» Я ответил: «Возможно». Она продолжала: «Неужто и в Австралии скромничал?» — и рассмеялась. У неё нет понятия о том, что хорошо, что плохо. Она только берёт что захочет, и когда ты с ней, сам становишься таким же. Делаешь что хочешь и ни о чём не думаешь, будто всё это происходит с тобой как бы во сне.
Однажды она спросила: «Твоя жена про нас знает?» Я ответил: «Вряд ли». Она добавила: «То есть ты надеешься, что она не узнает?» И мне даже показалось, что ей было бы приятно, стань всё известно Джил.
Иногда мне казалось, что Джил догадывается: если в газетах что–то появлялось о Хельге, Джил спрашивала меня о ней и как–то по–особому на меня смотрела, но прямых вопросов не задавала. Я отвечал: «Я же тебе говорил, Хельга там больше не тренируется», а она так смотрела, будто не могла решить, можно ли мне верить.
Иногда я встречался с Хельгой в Нюрнберге — я любил этот город с его старинными зданиями и соборами. Она повела меня в музей посмотреть картины какого–то немца — они мне понравились, яркие краски и грубые лица, — но, по–моему, больше получаса там делать нечего. Это её позабавило, как, впрочем, забавляло всё остальное. Она словно хотела, чтобы я стал зевать от скуки, — опять есть над чем посмеяться: «Бег, бег — что ещё есть в твоей жизни?» Я ответил: «Есть ещё кое–что», а она добавила: «Да, я знаю, что именно» — и прильнула ко мне. Никаких тормозов, что взбредёт в голову, то и делала.
Итак, они снова вместе. Их, я уверен, сблизила золотая медаль, вся связанная с ней эйфория. Ирония судьбы — ведь именно его погоня за золотой медалью их разлучила.
Они снова являют пример верности: опять оба на дорожке «Кристал–паласа». Я тренировался там с ними только один раз. Они держались очень холодно, словно для их примирения понадобилось найти козла отпущения — меня. Я слишком много знаю, меня попросили вмешаться, а теперь они хотят от меня избавиться. Я их стесняю. Нельзя сказать, что они вели себя невежливо, но в воздухе что–то такое витало. С Джил у меня отношения были натянутыми всегда, теперь и в Айке появилось нечто новое. Как ни обидно, но я понимаю причину.
Может, оно и нехорошо с моей стороны, но я задаю себе вопрос: долго ли продлится этот восстановленный мир, устоит ли он перед появлением ребёнка, приближением Олимпиады?
Что касается Токио, Сэм предсказывает мрачный конец. Я видел его на соревнованиях в закрытом помещении.
«До Перта было слишком мало времени, чтобы пропали плоды моего труда. Он ещё не успел превратится в робота. Но Олимпийские игры лишь через два года, а за это время, всё что было мной заложено, постепенно исчезнет».
Я спросил: «Ужасно будет, если он победит в Токио, да?» Но Сэма не собьёшь. Он ответил: «Напротив, я был бы рад, если бы он победил в Токио, и за него и за страну. Но сейчас это невозможно. У него есть только один шанс — вовремя вернуться ко мне, но я уже говорил — об этом не может быть и речи. За два года Гиземан лишит его желания бегать. Способности спортсмена нельзя измерять в лаборатории или рассчитывать на электронной машине. Нельзя взвесить и измерить силу человеческого духа. Это тевтонские методы, Айк же не немец, а англичанин».
Возможно, он прав, как и в том, что Айк не победит на Олимпиаде. Два года — большой срок, интервальная тренировка может смертельно надоесть, но Айку приелись и методы Сэма. Это забавно, но, проходи Олимпиада сейчас, едва ли у него нашлись бы достойные соперники. Думаю, Куперу его не победить. Бегун, проигравший на ответственных соревнованиях, подобен боксёру–тяжелоовесу, проигравшему матч на звание чемпиона мира. Может, он и уступил–то совсем чуть–чуть, но само поражение столь сокрушительно, что прежнюю форму не восстановить. То же относится и к бегуну — тут очень силён психологический фактор.
Хотелось пойти к Айку и сказать: «Уходи. Бросай всё, пока ты победитель. Будь отцом и главой семьи». Уверен, что в глубине души этого хочет и Джил. Но предлагать такое, разумеется, бессмысленно.
— Скажите, миссис Лоу, считаете ли вы несовместимым материнство с карьерой бегуньи международного класса?
— Нет, не считаю. Я думаю, для женщины лучше ещё чем–нибудь заниматься, помимо круга домашних обязанностей.
— Но в наше время бегунья такого класса должна очень много тренироваться и часто разъезжать, ведь так?
— Да, конечно.
— Как же вы это совмещаете?
— Ребёнка беру с собой. На тренировки, разумеется. Мне кажется, ему это нравится.
— Ему нравится?
— Да.
— Вот оно что. Это прекрасно!
— Выглядит он довольным. Что–то мурлычет себе под нос.
— Но если ехать за рубеж? Ребёнка вот так запросто туда ведь не возьмёшь?
— Нет, и я не буду выступать за границей, пока он не подрастёт.
— А если бы пришлось?
— Оставлю его с мамой в Манчестере. Или же в Лондоне со свекровью. Я думаю, тут была бы даже конкуренция.
— Главное, чтобы не пришлось искать истины у царя Соломона.
— Надеюсь, обойдётся без этого.
— Миссис Лоу, ваш муж очень известный бегун. Помогает ли это вашей карьере?
— Меня всегда об этом спрашивают. Я думаю, что помогает. Мы тренируемся вместе.
— Правда? И как часто?
— Каждый день, когда у меня нет занятий в школе. Чем выше его достижения, тем больше хочется добиться и мне.
— Значит, в каком–то смысле вы соревнуетесь?
— Нет, нет. Я с ним не соревнуюсь, как и он со мной. Просто это меня стимулирует.
— А вы не думаете, что в подобных ситуациях дух соперничества в женщине может вырасти до огромных размеров?
— Нет, не думаю. К тому же даже если женщины не бегают, они соперничают в другом, ведь так? К примеру, у кого лучше шуба, у кого самый красивый дом и тому подобное.
— Хотели бы вы, чтобы ваш сын тоже стал бегуном?
— О да! Но заставлять его насильно не буду. Он, наверное, и так думает, что мы ненормальные, если целый день проводим на беговой дорожке.
Я и представить себе не мог, что будет так плохо. Всё менялось, рвалось на части, гнало меня из дому. Конечно, в последние два–три месяца она сильно переменилась, но я как–то не внял этому «предупреждению». Она будто удалилась в какой–то другой мир с лёгкой улыбкой на лице. Ты с ней говоришь, а она не слышит.
Ей совсем не мешало то, что она полнеет, грузнет, носит эту тяжесть. Она, конечно, бросила преподавание, но легче от этого не стало, тренироваться она, естественно, уже не могла. Чего я не мог понять — она явно ждала от меня, что я тоже буду счастлив. Но я в лучшем случае мог отвечать улыбкой на её шальные улыбки. Если бы я не ездил в Нюрнберг и не встречался с Хельгой, я бы, наверное, полез на стенку.
Тренироваться было очень трудно — бегаешь один, гоняешь себя день за днём, выполняешь графики по кругам и отрезкам, которые присылал Курт. Ты да секундомер. Бегаешь по кругу, пока не заболят голени, и так ежедневно. Всё же я показывал результаты, какие он требовал, хотя он постепенно увеличивал скорость и укорачивал время на восстановление. Его графики я посылал обратно, отмечая, как он велел, все показания секундомера на каждом отрезке, а потом он присылал новый график.
Только мысль о Токио подгоняла меня, но до него было ещё так далеко… Бывали дни, когда я просыпался, видел следы дождя на окнах и думал: к чёрту всё, сегодня останусь дома. Но не оставался. Иногда мне не хватало Сэма, кого–нибудь, кто уговорил бы тебя, убедил, — это необходимо; дистанционное управление подводило. Рядом была Джил, с ней я, по крайней мере, мог поговорить, но она отключилась, впадала в транс, как я стал называть эти её состояния. Иногда она отвечала, но не так, как было раньше, и по её виду было ясно, что мысли её где–то далеко.
«Токио или уход из спорта — так считает Айк Лоу, двадцатичетырёхлетний обладатель мирового рекорда в беге на милю и золотой медалист Игр Содружества.
«Я сделаю всё возможное, чтобы победить в беге на 1500 метров на Олимпиаде. Но даже если этого не произойдёт, я всё равно уйду из спорта. Ведь это будет моя вторая Олимпиада, а требования становятся всё более жёсткими. Люди не понимают, на какие жертвы идёт спортсмен международного класса».
Она разбудила меня в четыре утра. Я спал без задних ног. Мне снилось, что я лечу, Сэм и Курт смотрят на меня снизу, и Сэм говорит: «Конечно, он включил автопилот. Потом я почувствовал боль в том месте, где моё правое крыло соединялось с телом, понял, что дальше лететь не могу и вот сейчас упаду… Я проснулся от того, что Джил трясла меня за плечо.
