Лев Филатов - Обо всем по порядку: Репортаж о репортаже
«О том, как огорчителен проигрыш, ничего нового не скажешь, каждый, кто в ту ночь сидел у телевизора, пережил его сполна.
По опыту предыдущих встреч с уругвайцами было известно, что нашим необходимо широко меневрировать, применять длинные передачи, подольше держать мяч, потому что эта команда терпеть не может оставаться без мяча, в нетерпении совершает опрометчивые шаги. С уругвайцами нельзя ввязываться в игру мелкую, тогда ничего не добьешься, ибо обороняться на узких участках они привычны.
Первые минуты показали, что нашим футболистам известны эти общие соображения. Проходы по углам, прострелы вдоль ворот — все как надо. Вернейший голевой момент возник быстро. Еврюжихин обогнал защитника, послал мяч в центр на Хмельницкого, но тот, будучи метрах в восьми от ворот, засуетился и не подобрал мгновения, чтобы ударить. Примерно полчаса наши имели преимущество.
А потом случилось то, чего следовало опасаться. Игра приобрела уругвайский орнамент. Возле мяча стали возникать скопления игроков, игра дробилась на единоборства, пошла мелко, в обе стороны много штрафных. Уругвайцы в таких случаях не церемонятся, фолы их не смущают. В эпизодах они получше, благодаря ловкому обращению с мячом. В общем, они в своей стихии: мяч чаще у них — за ними и середина поля.
Правда, наша защита не оставляет им шансов для атак. Как и в предыдущих матчах, отлично играл Шестернев. И все же заметно, что оборонные линии нашей команды выполняли лишь одну, разрушительную, часть задачи. Каждый, кроме «свободного» Шестернева, был привязан к кому-то из противников и не помышлял о помощи нападающим. Да и наши крайние нападающие чересчур буквально заботились о предотвращении рывков защитников, уругвайцев, на что истратили уйму сил, больше, чем на организацию атак.
Словом, наша сборная начала играть, применяясь к противнику, никак себя в ответ не проявляя. К добру это не ведет. Матч принял закрытый характер, когда можно только ждать, что подвернется счастливый случай в образе какой-либо оплошности. Встреча шла к ничьей и совсем немного оставалось до той минуты, когда будет брошен жребий. Обе стороны, изнемогающие от двухчасовой борьбы, были, по-моему, согласны довериться слепой судьбе...»
Потом, как об этом многократно рассказывалось в футбольной литературе, на 116-й минуте уругваец Эспарраго забил мяч в наши ворота с передачи Кубиллы, по сути дела в незащищенные ворота. А незащищенные потому, что наши защитники и вратарь Кавазашвили подняли руки, показывая, что мяч, с которым колдовал Кубилла, пересек линию. Ни судья в поле, ни его помощник сигнала не подали. Наивная вольность наших игроков была жестоко наказана.
И вывод:
«Каждый матч мы обязаны оценивать в целом. Наша сборная провела его неорганизованно, без ясного плана, хуже, чем могла, если судить по предыдущим играм. Неудача тем более досадна, что уругвайцы не оставили впечатления. Легко было представить, как при иной, не чужой, а своей игре наши могли их переиграть».
С тех пор минуло много времени. Тогда невозможно было предвидеть, что последует за этим матчем, было только чувство стыда. И до этого на трех чемпионатах мира наша сборная терпела поражения, но никогда — без боя, никогда — безвольно, никогда — отказавшись от активной борьбы. Пусть не ходила она в фаворитах, но с ней считались, ее побаивались, за счастье считали у нее выиграть. И на тебе, она или не она?
И ведь игроки в ней состояли крепкие. Смотрите: Кавазашвили, Афонин, Шестернев, Капличный, Дзодзуашвили, Хурцилава, Мунтян, Асатиани, Еврюжихин, Бышовец, Хмельницкий, на замену выходили Логофет и Киселев.
Я назвал их не для того, чтобы сказать — вот виновники. Нисколько не сомневаюсь, что каждый из них мечтал о победе, старался как мог и тяжко переживал проигрыш. Не удивлюсь, если и по сей день все они не забыли тот матч. Но они играли не так, как хотели, они были потерянные, разобщенные, не было командной идеи, которая объединяла бы, вела, умножала силы. Так и появился, и надолго, в практике сборной футбол ограниченный, приспособительный, опасливый, от сих до сих.
За чемпионатом мира 1970 года последовала лихая година: двенадцать сезонов без выхода на мировую арену и, вполне логично, без европейской арены — в чемпионате континента пропуск с 1972 по 1987 год. Годы застоя. Началось все это с матча с уругвайцами, как потом выяснилось. Неспроста такое гнетущее впечатление он оставил.
Не знаю, как у других, а у меня тогда пошатнулась вера в нашу главную команду. До этого было привычно, не теряя надежд, вести речь о всякого рода несовершенствах, рассчитывая, что нелицеприятность репортерская, глядишь, дает хоть небольшую пользу. После того матча думалось не о конкретных дефектах, не о тактических просчетах. Под сомнение было поставлено другое — чувство собственного достоинства, высота претензий, смелость, самостоятельность, то, что превыше любых частностей и деталей. Настало безвременье, наша сборная потеряла место и лицо.
Тогда в мировом футболе наиболее актуальным вырисовывалось соотношение откровенно оборонительных и атакующих начал. Съезд главных сил в Мексике рассматривался под этим углом. Нашу сборную вместе с уругвайской «записали» в разряд откровенно оборонительных. Туда же относили и итальянскую.
Тут грянул полуфинал Италия — ФРГ. Итальянцам удалось забить гол, после чего их перестало что-либо интересовать, кроме своей штрафной площади. Оцепив этот прямоугольник, они с прилежанием полицейского наряда охраняли запретную зону. Смотреть на это однообразное занятие было тягостно: вместо игры —
туповатое препирательство по приказу «Не пущать!». Футбольная игра испарилась, исчезла: толпа в белом куда-то рвалась, а толпа в голубом преграждала ей дорогу. И право же, если бы не знать, что это матч, возник бы вопрос: что происходит, чего эти люди добиваются, что не поделили? Последний порыв немцев. К нему присоединился защитник Шнеллингер, он по прямой пробежал половину поля, его заметили, откинули мяч, и он, как бежал, в том же направлении изо всей силы ударил. А силен он был необычайно. И мяч угодил в нижний угол. Это показалось мне как нельзя более справедливым, «полицейская акция» итальянцев обернулась пустыми хлопотами. И подумалось: ну все, голубой итальянский шарик лопнул, порок наказан, добродетель торжествует.
Добродетель и восторжествовала, но совершенно неожиданным образом. В дополнительное время итальянцы кинулись играть. Немцы, как видно, готовились их «дожимать», веря в свое превосходство в атаке. И получилось полчаса ошеломляющего, головокружительного футбола. Сборная ФРГ забила два мяча, а сборная Италии — три. И нельзя было не почувствовать, что в основное время итальянские мастера занимались по принуждению не своим делом, а получив волю, отвели душу. Оборонительный футбол, когда к нему прибегают умеющие атаковать, не что иное, как футбол под запретом, посаженный в клетку. И думалось, теперь и в финале, проверив себя, итальянцы зададут работу бразильцам.
Но в финале итальянцы снова были отправлены в клетку (или сами в нее забрались?), бразильцам была предоставлена возможность вести игру, как им хотелось, без опаски. Свою, по сути дела сольную, партию они исполнили как признанные знаменитости на гастролях, зная, что дают представление на глазах у всемирной аудитории. Коль скоро для футбола обязательны две команды, то, кроме них, на «Ацтеку» выпустили итальянцев как необходимый фон, и пьеса была разыграна. 4:1. Не знаю, чего на этот раз боялись итальянцы, почему жались к своим воротам? При любом исходе их никто бы не упрекнул за проигрыш великолепным бразильцам. А сдача на милость победителей зачернила их призовое серебро, трудно было согласиться, что они — вторые в мире.
Мексиканский чемпионат стал чемпионатом Пеле. В 1958 году на стадионах Швеции 17-летний бразилец — худой, головастый, с глазами навыкате, лягушонок, радующийся чуду своего появления в сборной и на радостях творящий чудеса, — выглядел вундеркиндом, уникумом, на него и смотрели, ожидая, какую штуку выкинет. Та сборная Бразилии была прекрасна и сильна и без него, она предоставляла одаренному мальчишке себя проявить, помогала ему, гордилась им, ею выращенным.
Следующие два чемпионата для Пеле обернулись несчастьем. Оба он не доиграл, безжалостно выбитый из строя теми, кто получил задание «не дать играть этому самому Пеле». Он даже заявил во всеуслышание, что ноги его не будет на чемпионатах.
И вот тридцатилетний Пеле на своем четвертом чемпионате мира. Душа великого игрока воспротивилась поспешному, сгоряча, отказу. Это был и тот Пеле, что в Швеции, форвард, для которого нет ничего невозможного в фокусах с мячом (лучше сказать, с мячиком), но еще и другой Пеле —схватывающий и предвидящий всю игру, уже не форвард, не диспетчер, а предводитель. Он то играл один, сколько нужно, ни мгновением дольше, то заодно с товарищами, и тоже сколько нужно, без задержки, без лишнего. Уже не худой и эксцентричный — его сложение приобрело скульптурную законченность, мускулатура не ограничивала скользкую ловкость, рост и прыжок давали свободу в игре головой, легкий, неслышный бег неуловимо переходил в удар.
