Александр Петров - Тайны советского хоккея
Арестовали Черенкова только 8 августа. Приехали за ним на дачу рано утром. На следующий день после того, как прошло 40 дней после смерти его приемной матери. Как он с женой Ларисой Геннадьевной потом вспоминал, перед этим целый день мимо дома ездили туда и обратно милицейские машины, крутились какие-то люди в штатском. Сотрудники правоохранительных органов предъявили соответствующие документы, рассказали, что есть вопросы, связанные с убийством Сыча. Провели обыск на даче, а затем на квартире в Москве. Потом, как рассказывал сам Роберт Дмитриевич, попросили еще в одно место прокатиться. Когда машина въехала на улицу Огарева, он понял, что везут его в следственный комитет МВД. И тут же, в автомобиле, Черенкова попросили сделать признание в заказе убийства Сыча.
– Прямо так мягко, по-отечески говорят, – как рассказал потом Роберт Дмитриевич, – сознавайтесь. И все у вас будет хорошо. Стали тут же объяснять, что, если буду помогать следствию, суд это учтет. Я не нашел ничего лучшего, как ответить – да вы с ума сошли. Вот, думаю, нашли преступника, на дачу целая бригада приехала. Теперь вот сюда привезли зачем-то. Я в тот момент не мог себе представить, что арестуют. Когда в Москву собирались, спрашиваю – мне на своей машине ехать или с вами. Отвечают, на нашей, мы вас потом обратно привезем.
Естественно, ни о каком признании не могло идти и речи. Но механизм был запущен. Следователи в течение нескольких часов задавали Черенкову однообразные примитивные вопросы, склоняли к признанию. Он понял, что идет давление, пытался объяснить всю абсурдность обвинений. Увы, ничего не помогло. Уже за полночь измученного допросами Черенкова отвезли в изолятор в Лобне. А на свободе Роберт Дмитриевич оказался только через несколько месяцев. Об этом страшном для него времени нам удалось поговорить спустя много лет. Но я с первых его слов понял, что все было ужасно. Собственно, как может быть иначе, когда сажают за решетку ни в чем не повинного человека, хорошо известного в стране и за рубежом.
– Я сразу понял, что кому-то было выгодно, чтобы меня признали виновным, – рассказывает Черенков. – В Лобне после унизительного осмотра с раздеванием догола и откровенно нечеловеческого обращения оказался я в камере с людьми, которые, вот он – рояль в кустах, все обо мне и моем деле знали! Начали объяснять, как себя вести, мол, если признаюсь, срок скостят. Пугали, что вынудят меня признаться под действием каких-то препаратов. В общем, доставали. Но я в тот момент плохо соображал, что происходит, просто физически не выдержал, лег на нары и уснул.
– Что вы ощущали в первое время пребывания в Лобне?
– Ощущал? Да я находился в шоке. Меня ежедневно таскали на допросы в Москву и обратно. И унизительные процедуры повторялись. При моих двух инфарктах и клинической смерти я мог не выжить без лекарств. Это было бы для следствия идеальным вариантом. Но я как бы законсервировался. Сильных приступов у меня, когда находился в Лобне, не было – Бог помог. Потом, когда предъявили обвинение, просто ужаснулся и не выдержал. Отвезли в тюремную больницу с жуткими условиями. Могли на тот свет отправить, когда предложили при болях что-то вроде снотворного, но я его принимать отказался.
– Но просто так вас держать под стражей не могли, должно было идти расследование.
– Ничего, как говорится, на меня у следователей не было. Поэтому на протяжении всего времени, в том числе и после перевода меня в «Матросскую Тишину», крутилась одна и та же пластинка с вопросами и ответами. Например, говорили о деньгах, которые я якобы передавал Артемьеву, но это обвинение отпало.
Как принято говорить в подобных случаях, следствие зашло в тупик, но расставаться с Черенковым не спешили. Ему даже продлили срок заключения, выяснилось, что он… практически здоров. Врач поставил диагноз, измерив лишь артериальное давление. Более того, в «Матросской Тишине» не оказалось выписки из его истории болезни. И врач, узнав от Черенкова о его проблемах со здоровьем, пришла в ужас.
– Роберт Дмитриевич, почему же вас не спешили освобождать?
– Честно говоря, не знаю. Наверное, следователю требовалось выяснить какие-то вещи, связанные с Артемьевым. Он сначала меня во всем обвинял, потом заявил, что Черенков ни в чем не виноват. Какую-то чушь периодически нес. Собственно, со временем я утвердился в мысли, что ничего на меня навесить следствию не удастся. У следователей вообще в отношении меня ничего не сходилось. Мне говорили, что я мог заказать Сыча из-за того, что хотел стать президентом ФХР, но я дважды от этого отказывался. Однажды, когда я читал огромные по размерам следственные материалы, обратил внимание, что в так называемом деле нет моей фамилии. Меня это озадачило. Позднее, когда пришел адвокат, спросил у него, как все это понимать? Он ответил, что меня уже и не держат за обвиняемого. Поэтому не вписывают фамилию, чтобы потом все не переделывать. А держат для порядка, мол, пока не наступит полная ясность. Это, в общем, обычное явление.
– И как все закончилось?
– Я согласился на очную ставку, на которой Артемьев отказался отвечать на вопросы следователей. После этого человек, который вел мое дело, так и сказал – выведите из комнаты Артемьева, и так все ясно. Но был еще один допрос. После него пришел я в камеру, но через считаные минуты снова вызвали к следователю. И он показал мне постановление на освобождение с подпиской о невыезде, причем подписанное неделю назад. Вот, думаю, что же вы за люди, зачем меня здесь держали. И вскоре я отправился домой.
Потом был суд, который признал Артемьева виновным. Вроде бы все закончилось, если так можно выразиться, благополучно. Наверное, но есть такое понятие, как психологическая травма. Она была колоссальной для жены, детей, друзей и самого Черенкова. Чего стоит один лишь факт из его пребывания в неволе. Однажды вечером в пятницу, когда он находился под стражей, кто-то позвонил Черенковым домой и сообщил, якобы по поручению следствия, что Роберт Дмитриевич скончался. И страшно, что до понедельника жена и сыновья не могли получить никакого подтверждения. Представить страшно, что они пережили…
В хоккей Роберт Черенков не вернулся. По предложению старого друга, известного офтальмолога, академика Святослава Федорова работал в его медицинском центре, где создал прекрасный оздоровительный комплекс. В последние годы иногда читал лекции в Российской государственной академии физкультуры и спорта.
Весной 2008 года в России создали Континентальную хоккейную лигу, которая взяла на себя проведение национального чемпионата. В ее составе оказались динамовцы Риги и Минска, «Барыс» из Казахстана. В мае 2009 года на мировом первенстве в Швейцарии сборная России в четвертьфинале лишь с минимальным перевесом одолела белорусских хоккеистов. Естественно, поклонникам россиян пришлось понервничать. Наверное, в связи с этим есть повод сказать, что неплохую практику прошли соперники россиян в состязаниях КХЛ. Но почему-то никто не упрекает президента лиги Александра Медведева в том, что он создал условия для подготовки соперников наших хоккеистов. Потому что никакого криминала в его начинаниях нет. Наоборот, задумано интересное дело, и со временем может получиться мощная лига. И ФХР, похоже, все устраивает. Правда, соотношение сил иное. Ситуацию в отечественном хоккее контролирует КХЛ. Собственно, это не вызывает раздражения, ибо власть ведь пополам не делится.
Итак, в конфликте между Робертом Черенковым и Валентином Сычом можно поставить точку. И сказать, что прав все-таки был Роберт Дмитриевич. При этом было бы неплохо, чтобы с этим согласились и президенты некоторых клубов, которые в 1995 году поступили, так сказать, легкомысленно, покинув Межнациональную хоккейную лигу. Она ведь была прообразом современной КХЛ. Но нынешняя лига и МХЛ Черенкова и его команды не так уж и похожи по устройству. В МХЛ законодателем был президентский совет, состоявший в основном из руководителей клубов, сама же МХЛ считалась властью исполнительной, претворявшей в жизнь решения клубов. И никаких трений не было. Сейчас у клубов такой власти и в помине нет, хотя без них никакой КХЛ бы и не появилось. Клубы такое положение дел не устраивает. Поэтому взаимоотношения у клубов с КХЛ далеко не простые. Но, думается, КХЛ, как в свое время МХЛ, клубы не оставят, не отважатся. Круче Александр Иванович, чем Роберт Дмитриевич.
Недавно я побывал в Софрине на даче у Черенкова. Мы всегда были с ним в хороших отношениях. Мне было приятно ему помогать писать книгу о хоккее, о его пути в великой игре, о встречах с интересными людьми. Странно, что человек с таким колоссальным знанием хоккея и опытом руководства никому не нужен. Но это неудивительно во время примитивизма.
Говорили мы и о конфликте с Сычом, его последствиях. И я, с великим сожалением, лишний раз убедился в том, что шрам от этой жуткой травмы остался в сердце Роберта Дмитриевича на всю жизнь.
