Александр Нилин - Видеозапись
Но как же я все-таки глупо себя ощущал в последнем своем сезоне – в семидесятом. Я никак не мог привыкнуть чувствовать себя игроком, которого то ставят на игру, то оставляют в запасе. Без прежней своей уверенности я и на поле выходил. И уйти из футбола тоже не мог.
Я не хотел свои переживания никому показывать. Держался неестественно бодро, хотя все неестественное мне – нож острый…
Кузьме, как видно, мое независимое от нынешнего положения в команде поведение, скорее всего, надоело. Он-то в свое время ушел безо всяких, а я вот резину тяну.
Сердился ли я на Кузьму? Мне теперь кажется, что нет, не сердился. Растерялся я тогда, что ли, от такого поворота событий? Не могу сейчас понять. Мне потом говорили, что я неправильно себя вел. По отношению к тому же Иванову. Что я его чуть ли не демонстративно сторонился. Держался людей, ничего в ту пору не решавших в команде… Да никого я и не держался. Сам с собой оставался. Наедине. Но на людях зачем же показывать свою тоску? Тоска, тем более, была неясная. Я, как припоминаю, думал тогда: ну пусть скажут прямо, что не нужен, я тогда уйду со спокойной душой, еще сыграю за тех, кому пригожусь. Я не сердился на Кузьму, правда, нет. Но удивлялся, что он никаких шагов мне навстречу сделать не хочет. Ему же как тренеру это и легче и удобнее. А он, оказывается, тоже удивлялся: почему я к нему не подойду не поговорю?
Не умел я выяснять отношения – никогда, сколько ни играл, выяснять отношения мне не приходилось. В чем-то и я упрямый. Не могу я каких-то вещей сделать, каких-то слов через силу произнести…
…За дубль я больше играть не стал. Перед сборами звонил Кузьме: «Мне в Мячково приезжать?» – «Как хочешь»…
Миша Гершкович единственный спросил: «Зачем ты уходишь, Анатольич?»
И мне приятно было, что именно он, игрок в расцвете сил, не понимает: почему я ухожу не доиграв?…
Но больше мне уже нельзя было оставаться при таком положении.
И я тихо-спокойно, как мне кажется, ушел.
В мире футбола ничего не изменилось. А столько мне разного в разные годы было говорено: какой я необыкновенный, как же будет без меня…»
…По дороге в Ленинград зимой шестьдесят пятого года Воронин объяснял ночью начальнику «Стрелы», что ни от себя, ни от Пеле он не ждет особо выразительной игры в предстоящем московском матче сборных СССР и Бразилии: «Мы друг друга разменяем». То есть он предполагал, что сыграет в обороне против Пеле так же плотно, как в свое время полузащитник Юрий Войнов закрыл Пушкаша, когда наслышанные о венгерском инсайде некоторые из любителей футбола, гордые классом молодого тогда нашего игрока, все же расстраивались, что не дал он им увидеть знаменитость в полном блеске.
Воронин к моменту встречи с бразильцами был, как мы уже сообщали, игроком номер один у нас. И его амбиции были естественными. И, конечно, в характере Валерия была забота об эстетической, зрелищной стороне игры. Он всегда с почтением относился к «звездам» мирового футбола. И себя, не без оснований (через год, после чемпионата мира, он войдет в символическую сборную), относил к ним.
И вот сожалел, что зрители из-за вынужденности персональной жесткой опеки Пеле, которую наверняка поручат ему – кому же еще? – не увидят Пеле как форварда феноменальной результативности, а его, Воронина, как атакующего полузащитника.
Но Пеле, в отличие от многих «звезд», не подтвердивших в момент нашего с ними знакомства своей высокой репутации, предлагая нам «верить на слово», сыграл, возможно, одну из лучших своих игр. И вернул с лихвой все авансы – забил два мяча.
Опекал его персонально не Воронин. Воронин только подстраховывал и ничем себя рядом с Пеле не проявил как равный – на что мы надеялись – по классу и значению.
После игры Воронин и Пеле обменялись майками – Воронин и после неудачи считал себя сильнейшим среди своих партнеров.
– Я всегда был счастлив, что играю в футбол. И так вот, как я могу сыграть, – сказал мне через несколько дней Воронин. – И сейчас я, конечно, не то чтобы там… Но знаешь… Все-таки нет, я не думал, что такая разница есть. Я уверен был, что уж я-то смогу… Он все-таки… Хотя, конечно, руки растопыривает – к нему и не подойдешь…
Прошло время, и мне показалось, что он успокоился. И никаких напоминаний о том разговоре насчет преимущества Пеле не хотел слышать. Чтобы не возвращаться к нему больше, он твердо сказал, что в настоящей, мужской игре они бы бразильцам не проиграли.
И действительно, в ответной игре на «Маракане» сыграли вничью – 2:2.
Мне теперь кажется, что Валентин Иванов отыграл в московском матче только один тайм. Может быть, и ошибаюсь, но он и в первом тайме выглядел как-то сразу сникшим. Я знаю, что он и еще играл за сборную в контрольных матчах во время подготовки к чемпионату мира и перестал включаться в состав главной команды лишь в преддверии Лондона. И то, что почти до самого отъезда ходили слухи, что еще попробуют вариант Иванов со Стрельцовым. Как-то, приехав в Мячково, мы заговорили о такой возможности – Стрельцов промолчал, а Иванов отмахнулся: «Я с этим завязал». Стрельцов, однако, после Лондона, к сожалению, вернулся еще в сборную. А Иванов на следующий год совсем закончил играть.
Я хорошо помню его сникшим в игре с бразильцами. Я не сравнивал его с Пеле – и не думаю, что и сам он себя тогда пытался с игроком века сравнить. Но, что Иванов уйдет, не было оснований думать.
Поздней осенью в такой проливной дождь, что и экран телевизора казался намокшим, сборная СССР играла товарищеский матч. Вместо Иванова на месте центрального нападающего играл Щербаков. Никаких выводов из этого обстоятельства не делали. Матч ничего не решал. И почему бы не поберечь Иванова, тем более при таком тяжелом поле. А он – о чем сказал уже, когда тренером был и разговаривали мы про Щербакова, – оказывается, был задет тем, что поставили не его, а Щербакова. Он-то почувствовал, что его место медленно, но верно превращается в вакантное.
Первую половину следующего сезона он почти что не играл – залечивал травмы.
Но сомнений, что вот-вот он вступит в строй, повторяю, ни у кого не было. И каждое появление его на стадионе вызывало всеобщее любопытство, и тех, с кем раскланялся он или перекинулся словом, сейчас же окружали, требуя ответа на вопрос: «Что он сказал? Когда будет играть?»
При мне мальчишки окружили его в ожидании автографа. Он подписал несколько программок, но, испачкав пастой чужой ручки пальцы, весело-решительно сказал: «Хватит!»– «Да подпиши ты еще, – сказал ему бывший вместе с ним приятель, – а то лет пять пройдет, никто и не попросит…»– «Пять? – переспросил Иванов. – Через два года никто уже не попросит».
Но похоже было, что эти два года он запросто так отдавать не собирался. Просто так – сделать широкий жест – повернуться и уйти он не считал для себя возможным.
Играя за дубль против дубля московского «Динамо» на малом динамовском стадионе, он фактически один выиграл матч, что весело констатировал сидевший на трибуне Воронин. В перерыве, когда Иванову массировали травмированную ногу, в раздевалку зашел Борис Батанов. «Бобуля, – воскликнул распростертый на лавке Иванов, – а я думал, мы с тобой опять за дубль вместе сыграем против „Динамо“. Накануне кто-то из незнакомых болельщиков спросил поднимавшегося на трибуну Лужников Батанова: „Боря! Ты с „Ланеросси“ будешь играть?“ Он мотнул отрицательно головой – от услуг Батанова торпедовский тренер Марьенко отказался. Иванов, очевидно, сожалел, что старый партнер уходит, но он уже сам был не в том положении, когда можно кого-то отстаивать перед тренером, советовать тренеру, не сомневаясь в своем на тренера влиянии…
Но Иванов еще сыграет две-три хорошие игры. Он поедет с «Торпедо» в Милан. Нет, кажется, на игру с «Интернационале» он уже и не поедет. Играть-то точно не будет. Я-то хорошо помню, как удивился, когда телекомментатор не назвал его в составе. В ответном матче в Москве он тоже не играл. И вообще больше не играл в официальных матчах. Вот это и назвал Стрельцов «ушел безо всяких»?
…В Ташкенте я видел, как Воронин впервые после автомобильной катастрофы выступил за дубль. И гол забил – не звонкий, необходимый, решающий, «дежурный», как выразился один журналист, воронинский гол, а вялый, еле переползший линию ворот мяч. Но как же мы – те, кто ждали, что он вопреки всему еще войдет в игру, – радовались этому невзрачному голу. Я даже заметку, при любезном содействии прекрасного ташкентского товарища Эдуарда Аванесова, в местной спортивной газете «тиснул».
В Ташкенте Воронин держался подчеркнуто, как игрок дубля – в стороне от основных игроков, в тени. Сторонился и Стрельцова, и старшего тренера Иванова. Ходил с толстой книжкой жизнеописания Жорж Занд – видно, было ему все равно, что сейчас читать, лишь бы от ненужных мыслей отвлекало.
Он чем-то напоминал мне того Воронина, которого я впервые увидел. Ничего, кроме предстоящего матча, его, как и тогда, не трогало. Но в нынешней сосредоточенности было что-то и беспомощное. Не верилось, что снова он обретет кураж.
