Брайан Глэнвилл - Олимпиец
В остальном всё шло как нельзя лучше. Я наведывался в Германию примерно раз в месяц, оставался там несколько дней, иногда дольше; в остальное время пользовался планами и графиками тренировок, которые мне присылал Курт. Их было очень много, каждое занятие разбивалось на бег по кругу и полукругу, для каждого отрезка указывалось время, причём если соревнований не было, нагрузки возрастали. Он советовал, как питаться сейчас, когда я снова стал мясоедом, сколько часов спать, особенно в поездках. Он придавал этому большое значение; влияние перелёта на физическое состояние организма — это была одна из его тем. Он ничего не упускал из виду, ничего.
Я выступал хорошо, выиграл забег в Уайт — Сити у американцев, снова победил Драйвера, что всегда доставляет мне удовольствие. Победил и Семичастного в Москве; после Лос — Анджелеса я знал, что он сделает всё, чтобы меня опередить, тем более на своём стадионе.
Мне всегда нравилось ездить в Москву — вот где действительно любят лёгкую атлетику. На стадионе там всегда собирается восемьдесят с лишним тысяч зрителей, которые кричат что есть мочи, а мне это здорово помогает — не важно, подбадривают меня или других.
Семичастный — крепкого телосложения, с короткой стрижкой. Внешние данные — спринтера, а не милевика. Думаю, ему бы лучше бегать 800 метров. Впрочем, в Лос — Анджелесе он после колокола рванул будь здоров, да и в Москве повторил этом номер, но тут я уже был начеку и удержался рядом. На последнем круге я ушёл вперёд, к финишу обогнал его на двадцать пять ярдов. Моё время на 1500 метров — 3.38,6.
Потом я вернулся домой на седьмом небе, и тут на меня, как снег на голову, свалилось это.
Я знаю, что многие с тех пор осуждают меня, и не говорю, что вёл себя лучшим образом, но хочу вот что сказать: у нас с Джил была договорённость — подождать с ребёнком по крайне мере до Токио, а уж потом посмотреть, как быть дальше. Не говорю, что она в чём–то виновата, хотя она часто повторяла: «Ты ведёшь себя, будто я виновата». Но ведь она даже не посчиталась с моей точкой зрения — раз так случилось, надо было попробовать всё уладить. Приятного, конечно, мало, но так она сделала хуже нам обоим.
Так или иначе, едва я приехал, сразу почувствовал — что–то неладно. Она открыла дверь, у меня было полно новостей, обычно она бывала возбуждена не меньше меня. На этот раз её не включили в команду, в Москву поехала одна шотландка. Как только я увидел Джил, поцеловал её и сказал: «Всё в порядке — 3.38,6! Я выиграл!» Она ответила: «Чудесно, я рада» — и улыбнулась, но какой–то усталой улыбкой, будто говорила заученные слова.
Было около десяти вечера. Она приготовила сэндвичи, вскипятила чайник. На кухне я сказал: «Ну, в Перт ты поедешь обязательно, уж Англия без тебя не обойдётся» — на Игры Содружества посылали отдельные команды Англия, Шотландия, Северная Ирландия и Уэльс.
«В Перт я не поеду». Я поначалу не врубился. «Не будь дурочкой. Конечно поедешь. В сборную тебя включат, тут и думать нечего. К тому времени тебя, скорее всего, вернут и в команду Великобритании. Та шотландка бежала хуже некуда».
Она сказала: «Дело не в том, включат меня или нет. Я сама не смогу. Я беременна».
Меня словно молотком ударили. Голова закружилась. Потом я с трудом выдавил из себя: «Что значит — ты беременна?» Она ответила: «Я сомневалась. Пошла к врачу. Результаты узнала в пятницу».
Первой моей реакцией было: «Что будем делать?» Она холодно ответила: «Что ты имеешь в виду?» Я воскликнул: «Но мы не можем сейчас его заводить!» Она промолчала, и я понял, что решение принято. Она со мной не согласна. Она хочет ребёнка.
Я спросил: «Ты его хочешь?» Она ответила, не поднимая глаз от стола: «Да, хочу». Я возразил: «Но мы же договорились. Всё наметили». Она сказала: «Что поделаешь, я не виновата». А я в ответ: «Конечно, но раз это случилось, можно что–то сделать».
«Я ничего не хочу делать». Тут, я сорвался и закричал: «Господи! Именно сейчас! Как будто у меня не полон рот забот перед Токио!» Она сказала: «Тебе незачем беспокоиться. У тебя лишних забот не появится. Я могу запросто уехать домой». Я продолжал: «Очень хорошо! Прекрасно! Ты уедешь домой, а что будет со мной? И откуда возьмутся деньги, тем более если ты уйдёшь с работы? Тогда мне тоже здесь делать нечего».
Она сказала: «Как хочешь», — потом встала и вышла. Я не пошёл за ней наверх, всё сидел, пока не решил, что она уже заснула. Всё думал: «Вот влипли!» — и злился на Джил. Но что делать? Одно было ясно: она своё решение не переменит, на это можно не надеяться. Когда она что–нибудь возьмёт в голову, её не собьёшь. Она даже не станет спорить, только замолкнет, и чем больше на неё напирать, тем крепче она будет стоять на своём.
Я и впрямь подумал: не бросить ли её — так был выведен из себя. Уехать в Нюрнберг и остаться там. Курт сказал, что я могу приехать в любое время и на сколько мне нужно: «Здесь тоже твой дом». А она пусть делает что ей заблагорассудится, может даже подать на меня в суд. Потом я подумал: как прекрасно всё было до сих пор, и почему это должно было случиться, уж больно несправедливо! Затем сделал нечто вовсе мне не свойственное — достал из буфета бутылку виски и тяпнул три рюмки кряду.
Когда я поднялся наверх, свет был выключен, но она не спала. Я чувствовал, что она лежит и смотрит в темноту. Но заговаривать с ней не стал, будто бы решил, что она спит. Мне впервые захотелось иметь собственную спальню, чтобы не спать рядом с ней, — вот до чего дошло.
На следующее утро я проснулся, когда она уже ушла в школу. Обычно, если я поздно просыпался, она оставляла мне завтрак на плите, но на сей раз там ничего не было. Я подумал: что ж, так тому и быть, позвонил по телефону Курту и сказал: «Сегодня я приеду». Он спросил: «Надолго?» Я ответил: «Не знаю, поглядим».
Я упаковал чемодан и после обеда уехал. Ей оставил записку, что решил слетать в Нюрнберг, оттуда позвоню. Я должен был уехать — от неё и всего остального.
«Англия не пошлёт супружескую пару бегунов на Игры Содружества в Перт, Западная Австралия.
Красивая, двадцатичетырёхлетняя спринтер Джил Лоу, жена мирового рекордсмена Айка, сказала, что не может войти в сборную. Она ждёт ребёнка.
Айк сейчас живёт в окрестностях Нюрнберга, где тренируется в Спортивном институте под руководством знаменитого тренера профессора Курта Гиземана. Джил заметила: «Я не стану ему поперёк дороги. Знаю, что он мечтает о золотой медали».
Несколько недель назад, когда я пошёл в «Кристал–палас», я увидел, что Джил тренируется в одиночестве.
— Где Айк?
— В Нюрнберге.
Вот и всё. И побежала дальше. Я догнал её, чтобы расспросить.
— Надолго?
— Не знаю.
И снова побежала, на сей раз к раздевалке:
— Мне надо уходить.
И больше уже там не появлялась.
Пару раз я ей звонил, но всегда слышал в ответ: «Не знаю. Не имею представления. Не могу сказать».
Меня это озадачило и даже встревожило. Не из–за любопытства, хотя и оно меня одолевало, но я как–то заволновался за неё, за него — что могло между ними произойти? Неужели был ещё один бой, и на сей раз она проиграла, уступила Курту? Нет, едва ли. И всё же ей явно не нравилось, что Айк уехал, а он с этим не посчитался. Довольно глупо с его стороны. Мелко и эгоистично. Ставить на первое место свои спортивные цели! Ведь она для него должна быть в десять раз дороже Курта и его дурацкого секундомера!
Теперь я понимаю, почему ей так хотелось, чтобы Айк остался дома. Тошнота по утрам и всякое такое. Или тут ещё что–нибудь. Может, всё вышло случайно? Чем больше думаю об этом, тем больше понимаю: тут свою роль сыграл случай, для него крайне нежелательный.
Я её — Хельгу — раз–другой здесь уже встречал. Но тогда у меня было не такое настроение, как сейчас. Она изредка улыбалась мне, будто я ей нравлюсь. У неё была особая манера глядеть на человека, словно она его хладнокровно оценивает, но тогда все её пассы я оставил без внимания.
Выглядела она потрясающе — очень высокая, даже выше меня, с длинными, сильными ногами, но не большими и тяжёлыми, как у многих немецких бегуний. Она часто распускала свои длинные чёрные волосы. Впервые я увидал её в Белграде, на европейском чемпионате, когда она победила в беге на 400 метров, а я — на 1500.
Её отец, франкфуртский промышленник, был человек при деньгах, и она водила красный «Феррари», который мчался, как метеор. Видно было, что девица самостоятельная и ни в чём не знает отказа, к тому же училась в университете и была умна.
Наутро после того, как я приехал в Нюрнберг, она тренировалась со мной и Куртом. Мы вместе бегали по кругу, и она двигалась хорошо — ноги–то длинные. На третьем круге мы начали соревноваться. Она убежала вперёд, а я решил, что не потерплю такого, и давай за ней.
Тогда она ускорила бег, обернулась и рассмеялась. Курт нам кричал: «Медленнее, медленнее!» Но мы не обратили внимания — будто бросили вызов друг другу. Оба ринулись вперёд, под конец я её опередил, всего на ярд, но мне и впрямь пришлось выложиться.
