Брайан Глэнвилл - Олимпиец
При каждом звонке я стрелой мчался к телефону, надеясь, что звонит Сэм. Но, как правило, навязывался очередной чёртов репортёр. Когда Джил была в комнате, она наблюдала за мной, и я угадывал её мысли. Несколько раз меня тянуло ему позвонить, однажды я даже набрал номер, но повесил трубку, не дождавшись ответа.
Наконец я написал ему письмо, как я ему за всё благодарен, что я многим ему обязан и спрашивал, не можем ли мы оставаться товарищами. Но он не ответил.
Однажды Джил спросила: «Почему бы тебе ни поехать на время в Германию?» Я ответил: «Здесь или в Германии — какая разница?» Джил продолжала: «Ведь Курт сказал, что всегда будет тебе рад».
Я поехал, и она оказалась права: именно это мне и требовалось. Курт принял меня тепло, к моим тренировкам отнёсся с полным вниманием. Держался сдержанно, но всегда как будто наперёд знал все мои желания.
День или два вообще не давал мне тренироваться, предлагал то плавание, то баскетбол. Была у него своя присказка: «Во всём важно разнообразие». Как–то он даже увёз всю нашу группу за город, в лес — мужчин и женщин. Там мы пробежали трусцой милю или две. Потом устроили пикник. Он сказал мне: «Вы сейчас в состоянии как бы отравления, главным образом психологического, и вам прежде всего нужно из него выйти». Потом начались интервальные тренировки, вначале очень щадящие — так, по четверти мили за минуту. Потом нагрузка постепенно увеличилась, и к концу недели приходилось бегать быстрее чем за минуту и перемежать с бегом на 200 метров. После окончания каждой пробежки я ложился, а Курт выслушивал сердце и отсчитывал пульс. Всегда очень спокойно, ничего общего с Сэмом, никаких бьющих по ушам окриков, никаких громогласных наставлений.
Но, надо признаться, иногда мне не хватало Сэма. Словно тебе отрезали руку — хочется ею что–то сделать, а её уже нет. Я узнал от Алана, что Сэм сильно уязвлён, — этого следовало ожидать. Наверное, он считает, что за ним нет никакой вины. Алан мне сказал: «Твоё имя — что–то вроде табу; назовёшь его — он тут же выходит из себя; и тогда пошло–поехало, как король Лир». И Алан довольно хорошо спародировал Сэма, размахивая руками и восклицая: «Я всё сделал для этого мальчика; я не ожидал награды, но и не ждал, что меня предадут!»
А иногда он накидывался не на меня, а на Джил. Алан и это представил: «Нельзя бороться с мужчиной, мужчина противостоит вам открыто, но женщина подточит вас изнутри».
Это меня задело: «Обвинять Джил — это бессовестно». Но Алан возразил: «Это легче, чем обвинять самого себя. К тому же ты ведь знаешь, как Сэм относится к женщинам, особенно к спортсменкам».
Курт всегда был очень мил с Джил, очень вежлив. Когда я пробыл у него две недели, он добыл ей приглашение принять участие в соревнованиях, в которых участвовал и я, так что она смогла приехать и побыть со мной во Франкфурте. Мы встретили её в аэропорту, и Курт пришёл с цветами. Как приятно было снова увидеть её! Первыми её словами были: «Ты выглядишь намного лучше!»
Я сказал: «Это всё Курт». И он чуть улыбнулся, очень приветливо.
Потом я спросил Джил: «Он тебе нравится?» Она ответила: «По–моему, к тебе он относится хорошо». Я повторил: «Но тебе–то он нравится?» Она, как все северяне, поначалу относилась к людям настороженно.
А мне и впрямь было хорошо. Сейчас меня уже по–настоящему тянуло тренироваться и участвовать в соревнованиях, но я их и боялся — не знал наверняка, хорошо ли будет бежаться. Здесь с Куртом я вдруг почувствовал себя таким свободным, каким давно не был. Нет, тренировка была тяжёлой, я всё время бегал по секундомеру. С Сэмом в некотором роде было больше разнообразия, хотя тренировки занимали куда больше времени. Сейчас тренер мне помогал, а не командовал. Раньше были секундомер и Сэм, а сейчас остался только секундомер.
В соревнованиях во Франкфурте участвовали Эрхардт из Германии, Буаси из Франции, Будаи из Венгрии и чех по фамилии Куна, который этим летом показывал очень хорошее время. Но они меня не беспокоили: будто в хорошей форме — всех обгоню. Боялся же я самого себя — как побегу после стартового выстрела? Я так волновался, что почти не спал ночь перед соревнованиями, Джил тоже. Один раз она протянула руку и крепко сжала мою. Она была настоящей подругой.
Перед стартом мне было ещё не по себе, но как только начался бег, я обо всём забыл. Я летел вперёд, как метеор, вернулось старое ощущение, которого я не испытывал бог знает сколько: вот я бегу, и тело работает на полную мощность, и даже есть ощущение полёта, будто сидишь в машине и жмёшь на педаль газа.
У меня не было плана забега. Если начну хорошо, не понадобится никакой план, а если нет, то и план не поможет. Думаю, Курт всё понял, потому что и не пытался предложить мне план, как всегда делал Сэм. Он только вкратце рассказал о соперниках, которых я не знал: у Куны очень сильный финишный рывок, и лучше обойти его до удара колокола. Эрхардт с его выносливостью может бежать до бесконечности, но всё время в одном темпе — так бегают на три мили.
И вот я бегу — ни плана, ни постылого болевого барьера, ничего. Это, пожалуй, и было самым главным — не слышать изо дня в день разговоры о болевом барьере, не бороться с ним на тренировках и не думать в страхе, что придётся пройти через это на соревнованиях. Когда я спросил у Курта, что он думает о болевом барьере, он улыбнулся и сказал: «Никакого болевого барьера нет, есть лишь то, на что способен бегун и на что он не способен».
Я лидировал в этом забеге не 1500 метров от старта до финиша. После колокола Куна шёл за мной, но он только раззадорил меня, а у финиша отстал на двадцать ярдов, и я пришёл первым, показав лучшее для себя время в этом сезоне — 3.37,8. Старина Курт просто сиял, а Джил прыгала от радости. Она тоже выиграла свой забег на сто метров, и день был чудесным для нас обоих. Вечером Курт повёл нас в один из пивных погребков. И все там, надев смешные шапочки, распевали песни. Признаюсь, что и я влил в себя пинту–другую, будь то яд или не яд.
«Когда в прошлом году британец Айк Лоу побил мировой рекорд в беге на милю в Лос — Анджелесе, это выглядело, хотя он и не подозревал, как конец старой песни. Когда же на прошлой неделе он повторил свой результат — и опять в «Колизее», — показалось, что это — начало новой.
Впервые бегун на милю Лоу установил рекорд под руководством тренера Сэма Ди; старый британец превзошёл своими эксцентричными выходками самых диких битников. Ди кормил своих бегунов фруктами, орехами и овощами, тренировал их в лесопарке, подгонял их вперёд не соревнованиях, стоя у дорожки; его рекламные интервью для печати звучали громче, чем у голливудских агентов по связям с прессой и повсюду — от спортивных стадионов до королевских приёмов — он появлялся всё в тех же потрёпанных джинсах и свитере.
На сей раз Айка привёз его новый тренер — профессор Курт Гиземан, германский физиолог, который практически считает ваш пульс всякий раз, когда пожимает вам руку. Двадцатичетырёхлетний британец поменял лошадей, то есть тренеров, в разгар сезона, в начале июля, потому что чувствовал, что топчется на месте, то есть не может превзойти время Терри Купера, мирового рекордсмена из Канады. Ди ворчливо заявил: «Единственное, чему я не смог научить мальчика, — это терпению».
С точки зрения Ди, Гиземан вообще ничему не научит Айка: «Интервальная тренировка Гиземана годится не для бегунов, а для роботов». Услышав его слова, один американский бегун высказался так: «Конечно, все мы, бегуны, — роботы. Разница только в том, что одни роботы бегают быстрее других».
В прошлое воскресенье под калифорнийским солнцем никто не пробежал быстрее Айка Лоу, который не согласен с определением Сэма. «То, что сказал Сэм, несправедливо, — возразил он в беседе со спортивным обозревателем. — Как минимум с Куртом я чувствую себя свободнее, чем с Сэмом. С Куртом можно и поспорить».
Гиземан — загорелый, 55-летний седовласый тренер с голубыми, как у младенца, глазами и с таким обиженным выражением лица, словно только что услышал, что его жена сбежала с его лучшим другом; он руководит отделом физиологии в Спортивном институте в Нюрнберге, в Германии, там, где обычно проходят ралли. В своё время нацисты сняли фильм о ралли, они назвали его «Триумф воли», и это, пожалуй, единственное, что у них есть общего с Гиземаном и его философией бега. Он также считает, что победа на дорожке — триумф воли.
«Тренер, — говорит он, — должен подготовить не только тело бегуна, но и его дух. Я не верю в разговоры о боли, но что бегун иногда должен быть готов к страданиям — правда. В решающие моменты крупнейших соревнований только бегун, способный превзойти себя, добивается победы».
Это не так сильно отличается от болевого барьера, о котором говорит Ди и о котором ничего больше не хочет слышать Лоу. Когда он порвал ленточку, пробежав последний круг за 56,1, а все остальные, кроме Льва Семичастного из России, оказались далеко позади, у Лоу ещё остались силы для круга почёта.
