Джеймс Аллен - Михаэль Шумахер – номер один
«Шумахер молод, талантлив, у него хорошая машина, его поддерживает команда, — сказал Сенна. Лед начал таять. — У нас с ним спокойные профессиональные отношения. Я не хочу становиться ему врагом. Он мне не враг. Мы просто соперники».
Два гонщика теперь больше общались по сопряженным с гонками вопросам, таким как безопасность. По иронии судьбы на утро в день гонки в Имоле, за несколько часов до смерти Сенны, у них должна была состояться беседа именно на эту тему.
Перемену в отношении Сенны к Шумахеру подверждают и друзья первого, среди них Джо Рамирез:
«Шумахер всегда уважал Айртона, но Сенна вначале хотел немного осадить «этого юнца», заставить почувствовать, что Михаэлю его не победить. Бесспорно, его отношение к немцу начало меняться в 1994 году, когда Айртон понял, что Шумахер – главный соперник. Они также стали больше общаться на тему безопасности, и Айртон определенно зауважал Михаэля. За две гонки Сенна не набрал на одного очка, тогда как Шумахер выиграл обе. Айртон был в отчаянии».
У всех, кто в тот уик-энд был в Имоле, в памяти остался неизгладимый отпечаток. Сначала сильнейшая авария Рубенса Баррикелло на свободной практике в пятницу днем – бразилец сломал нос. На следующий день в квалификации Роланд Ратценбергер на огромной скорости врезался в стену в повороте «Вильнев». Авария была ужасной, машина разбилась вдребезги, а Ратценбергер сидел в кокпите без движения. Повисло жуткое молчание, квалификация была остановлена, медики пытались привести пилота в сознание. Смерть давно не посещала трассы Формулы-1 – уже восемь лет, и все почти убедили себя, что опасности больше нет – отсюда и жесткая манера вождения, игры «кто первым струсит», отношение к гоночным болидам как к оружию.
Сенна был глубоко потрясен смертью Ратценбергера. Он впервые познакомился с австрийцем за день до этого, и они обменялись парой слов. Сенна поприветствовал его и пожелал ему удачи в Формуле-1. Потеря коллеги – событие шокирующее, особенно когда общался с ним совсем недавно. Сенна съездил на место происшествия с профессором Сидом Уоткинсом, своим другом и главным врачом Формулы-1, пытаясь понять, что случилось.
На следующий день во время утренней тренировки перед гонкой, так называемого уорм-апа, Айртон был на секунду быстрее остальных.
«Он был полон решимости разнести Шумахера в пух и прах», — вспоминает технический директор Williams Патрик Хед. Говорят, что перед гонкой бразилец по телефону сказал своей девушке, что у него плохое предчувствие, но не говорил об этом больше никому – ни друзьям, ни коллегам. По словам Хеда, они с Сенной и Фрэнком Уильямсом беседовали до одиннадцати вечера накануне гонки. «Он с уверенностью смотрел в день грядущий, верил, что проблемы с машиной решены, говорил нам, что нужно сделать, — ну, знаете, типичный гонщик, настроенный победить». Тем не менее он безумно хотел сразу же после окончания гонки вернуться на свою виллу в Португалии и попросил Рамиреза устроить все так, чтобы после Гран-при самолет забрал его в аэропорту Форли.
Но кое-какие свои опасения Сенна все же высказал в тот уик-энд в Имоле. В интервью итальянской газете он говорил о том, что введение дозаправок в 1994 году превратило гонки в бешеную свалку. Он беспокоился не столько о риске возгораний, сколько о том, что гонки стали серией спринтерских отрезков с низким уровнем топлива на борту. Это, как он считал, сильно сказывалось как на пилотах, так и на машинах. Прежде нужно было чувствовать, когда атаковать, а когда беречь машину, теперь же атака велась непрерывная, с применением всех сил и ресурсов. Сенна считал, что это сделали с целью оживить интерес к гонкам, не задумываясь об увеличившемся риске. Поэтому утром перед гонкой он и обсуждал с Шумахером возможность преобразования Ассоциации гонщиков Гран-при – хотел сделать уклон в сторону повышения безопасности, а они с Михаэлем должны были стать «сигнальными маяками».
Сенна выиграл поул в субботу, выдав феноменальный круг – быстрее того, что реально могла позволить ему машина. Бразилец был невероятно напряжен. На первых кругах гонки он явно атаковал слишком сильно, на пределе собственных возможностей. Шумахер, идущий вторым, ясно понимал, что Сенна не сможет продолжать так всю гонку – слишком велико было напряжение. Он решил не предпринимать попыток обгона, а просто выждать, потому что знал, что Сенна рано или поздно сбавит темп. «Болид Айртона вел себя очень нервно в том повороте [ «Тамбурелло»], – вспоминает Шумахер. — Я видел, что он сильно припал на днище и чуть не потерял управление. На следующем круге в том же месте это случилось. Машина коснулась земли, ее занесло, и Айртон потерял управление. Авария выглядела серьезной, но мне казалось, что все куда легче, чем в случае с Ратценбергером».
Шумахер так и не проехал мимо места аварии. К тому времени, как он завершил свой круг, появились красные флаги, поэтому он остановился на прямой пит-лейн. Краем глаза он успел заметить, как болид Сенны сорвало с трассы и понесло в степу, но он видел подобные аварии прежде – в таких случаях гонщик всегда оставался цел и невредим. Самой ужасной аварией из всех, что он наблюдал в Формуле-1, было крушение Алекса Дзанарди в Спа, в повороте «Красная вода», — куски Lotus разлетелись по всем прилегающим холмам. Дзанарди был контужен, но ничего более, а ведь его авария выглядела гораздо страшнее, чем то, что произошло с Сенной. Убил бразильца обломок передней подвески, пронзивший шлем. На его теле повреждений не было.
Гонку возобновили. В тот момент это не казалось диким, бесчувственным поступком, так как о состоянии Сенны никто ничего не знал, известно было только то, что бразильца увезли на вертолете в ближайший госпиталь в Болонье. Гонщики снова сели в машины и вышли на старт, и Шумахер победил. После этого он признался, что во время гонки уверял себя, что с Сенной все будет в порядке, так как авария казалась не слишком серьезной. Он убеждал себя что Сенна в худшем случае вернется в строй уже в Монако. На подиуме Михаэлю сообщили, что Сенна в коме. Только через несколько часов после гонки Вилли Вебер сказал ему, что Сенна мертв. По словам менеджера, Михаэль рыдал как ребенок.
Сенна как-то сказал журналисту Норманну Хауэллу, что расправляется со своими страхами по одному зараз, выстраивая храбрость с каждой маленькой победой, «словно это кирпичи». С каждым годом у него было все больше кирпичей.
Шумахер никогда не придавал значения страху – и делал это так убедительно и так, казалось бы, естественно, что можно было поверить, что немец никогда не боялся, садясь в кокпит гоночного болида. Его задача заключалась в том, чтобы вести машину на пределе возможностей вне зависимости от условий, несмотря на то что этому сопутствовала огромная доля риска. Шумахер осознавал риск, но не позволял себе бояться. В его мировоззрении не произошло никаких видимых перемен, даже когда он возмужал и стал мужем, а потом и отцом. Он говорил об этом в 2001 году – к тому времени у него было двое маленьких детей. «Гонка – не время думать о риске. Мол, не страшно, мне ведь не о ком заботиться, или наоборот – я женатый мужчина, имею ребенка. Вы не раздумываете, а просто ведете машину в меру своих способностей. На тестах все по-другому – если вы понимаете, что момент рискованный, а машина настроена не лучшим образом, вы думаете: «Зачем мне рисковать, сейчас мне нечего доказывать».
На вопрос в 2006 году, стал ли он испытывать больше беспокойства по прошествии лет, Михаэль ответил: «Беспокойство – неверное слово. Просто появляется осознание риска, опасности. Сегодня, если я замечаю, что что-то в машине не так, я предпочитаю вернуться в боксы. Прежде я, вероятно, продолжил бы».
Жан Тодт, босс команды Ferrari и близкий друг Шумахера, в 2006 году рассказал немецкому журналу Park Lane следующее: «Михаэль стал осторожнее, стал больше беспокоиться по разным поводам. Он всегда кажется самоуверенным, но для человека, который обеспокоен и уязвим, это естественная защита».
Как и ко всем областям жизни, к теме риска и смерти у Шумахера есть свой четко выработанный подход. На вопрос, задумывался ли он когда-нибудь о том, что попадет в страшную аварию, немец ответил: «Не скажу, что так. Гонщики не особенно затрагивают эту тему. Хотя Гран-при в Имоле 1994 года, когда погибли Сенна и Ратценбергер, был одним из худших моментов в моей жизни. Прежде до меня как-то не доходило, что можно на самом деле разбиться насмерть в гоночном болиде. Я мог представить себе любые удары судьбы, но только не этот».
После Имолы он задумался, стоит ли продолжать или лучше уйти из спорта, но в этой реакции не было ничего удивительного. Большинство пилотов Формулы-1 так или иначе задумывались об этом, особенно такие, как Герхард Бергер, — те, кто был другом Сенны и Ратценбергера. Но, как и Бергер, они решили, что гонки – это то, что у них получается лучше всего, то, что больше всего им нравится, и что они слишком много трудились, чтобы оказаться здесь. Шумахер несколько дней провел в раздумьях, а затем поехал в Сильверстоун на тесты, чтобы испытать себя – выяснить, есть ли у него еще азарт, скорость и прежде всего желание продолжать. Несмотря на все свои мысли о смерти, Михаэль сразу же включился в нормальный, обычный режим и смог вести машину с прежней скоростью, показывая прежние результаты. И у него не было страха. «У меня всегда так, — признается он. — Я просто делаю свою работу, это для меня естественно». Тогда Шумахер впервые сделал паузу – он был в замешательстве и хотел разобраться в себе, но в конечном итоге принял правильное решение.
